Торак, то и дело цепляя плечом людей, решительно шел через толпу и не обращал внимания на недовольные взгляды, которые точно заслужил.

– Торак, подожди!

Ренн поравнялась с ним и, оглядевшись по сторонам, тихо, чтобы никто не услышал, спросила:

– А ты не подумал о том, что это западня? Пожиратели Душ уже ставили на тебя силки.

– Мне все равно, – сказал Торак.

– Сам подумай! Тиацци с Эострой где-то рядом, и они последние и самые могущественные из Пожирателей Душ.

– Мне все равно! Он убил моего сородича. Теперь я убью его. И не говори, что надо поспать, а утром мы пойдем дальше.

– Я и не собиралась, – раздраженно ответила Ренн. – Я собиралась сказать, что пойду за припасами.

– У нас нет времени. Мы отстаем от него на два дня.

– Отстанем еще на два, если будем терять время на охоту!

Ренн подошла к убежищу из оленьих шкур, которое делила с Саеунн, и остановилась. Не прошло и одной луны с тех пор, как она вышла из него и побежала к лодкам, потому что не хотела расставаться с Фин-Кединном и Тораком и очень хотела снова увидеть Бейла.

Ренн закрыла глаза. Вспомнила, как, не веря своим глазам, смотрела на его распластанное на камнях тело. Вспомнила его невидящие голубые глаза. Серую слизь рядом с головой. Она тогда сказала себе, что это его мысли и теперь их впитывает лишайник.

Эта картина всплывала у нее перед глазами и днем и ночью. Ренн не знала, видит ли такое Торак, потому что он не желал разговаривать, а если говорил, то только о том, что надо найти Тиацци. Казалось, что у него в душе не осталось места для скорби.

Ренн почувствовала, как капелька тумана стекла у нее по шее, и поежилась. Она устала, ее тело одеревенело после долгого перехода, а внутри было пусто от горя и одиночества. Она никогда не думала, что можно быть такой одинокой среди людей, которых любишь.

Охотники появлялись из темноты и снова исчезали. Ренн представила, как Тиацци держит в руке огненный опал и с вожделением пожирает его глазами. Он тот, кто наслаждается, причиняя боль, и живет только ради власти.

В углу укрытия под заплесневелой лосиной шкурой спала колдунья племени Воронов. За зиму она так усохла, что ее тело стало похоже на пустой бурдюк для воды. Саеунн редко отходила от убежища дальше отхожего места, а когда племя снималось со стоянки, до следующей ее несли на носилках. Ренн удивлялась, как у колдуньи еще бьется усохшее сердце: в ее дыхании уже чувствовалось дуновение с кладбища Воронов.

Тихо, чтобы не разбудить Саеунн, Ренн начала складывать припасы в мешки из кишок зубра: печеные лесные орехи, копченую конину, муку из толченой таволги, сушеную бруснику для Волка.

Лосиная шкура пошевелилась.

Ренн замерла.

Из-под шкуры показалась старческая макушка в пигментных пятнах. Колдунья племени Воронов цепким взглядом оглядела Ренн.

– Так-так. – Голос Саеунн был похож на шелест сухих листьев. – Вижу – уходишь. Раз уходишь – знаешь, куда он пошел.

– Не знаю, – сказала Ренн.

Саеунн всегда запускала коготь в самое уязвимое место.

– Но Лес велик… Ты наверняка уже попыталась выяснить, куда он пошел.

Саеунн говорила о колдовстве.

– Нет, не пыталась, – пробормотала Ренн и крепче сжала в руках мешок с припасами.

– Почему?

– Не смогла.

– Но у тебя есть дар.

– Нет, нету. – Ренн почувствовала, что вот-вот расплачется. – Считается, что я могу видеть будущее, а я не смогла предвидеть его смерть, – с горечью в голосе сказала она. – Что хорошего в том, чтобы быть колдуньей, если я не смогла это предвидеть?

– У тебя, может, и есть дар, – проскрипела Саеунн, – но ты еще не стала колдуньей.

Ренн захлопала глазами.

– Когда станешь – сразу поймешь. Хотя твой язык может узнать об этом раньше тебя.

«Загадки, почему вечно одни загадки?» – подумала Ренн.

– Да, загадки. – Колдунья захрипела, и хрип ее был похож на смех. – И ты должна их разгадать! – Она перевела дыхание. – Я раскинула кости.

На пороге укрытия появился Торак.

Он нетерпеливо посмотрел на Ренн, но она, подняв руку, попросила его молчать и спросила колдунью:

– Что ты увидела?

Саеунн облизнула десны серым, как плесень, языком.

– Багровое дерево. Охотник с пепельными волосами горит изнутри. Демоны. Скрежет под обожженными камнями…

– Ты видела, куда пошел Тиацци? – грубо оборвал ее Торак.

– О да… Я видела.

Рядом с Тораком появился Фин-Кединн.

– Тиацци идет в Сердце Леса, – мрачно сказал он.

– Сердце Леса, – эхом отозвалась Саеунн. – Да…

– Только что пришли люди из племени Кабана, – сказал Фин-Кединн. – Они пришли по Широкой Воде и говорят, что у брода видели большого мужчину в долбленке, он направлялся к Черной Воде.

Торак кивнул:

– Он из племени Дуба, из Сердца Леса, туда он и направляется.

– Возьмем две лодки, – сказал Фин-Кединн. – Я велел племени оставаться здесь, а мы пойдем вверх по реке.

Торак вскинул голову:

– «Мы»?

– Я иду с тобой, – сказал Фин-Кединн.

– И я, – подхватила Ренн, но ее как будто не услышали.

– Зачем тебе? – спросил Торак Фин-Кединна.

Ренн стало больно – она поняла, что Тораку они не нужны, он хочет сделать это сам.

– Я знаю Сердце Леса, а ты нет, – ответил Фин-Кединн.

– Нет! – взвизгнула Саеунн. – Фин-Кединн, ты не должен идти! – Все посмотрели на колдунью. – Кости показали мне кое-что еще, и это сбудется. Фин-Кединн, ты не дойдешь до Сердца Леса.

У Ренн закололо в груди.

– Тогда мы пойдем вдвоем, только Торак и я, – сказала она.

Фин-Кединн посмотрел на племянницу, ей было знакомо это выражение лица, и она поняла, что спорить бесполезно.

– Нет, Ренн, – с пугающим спокойствием сказал он, – без меня у вас ничего не получится.

– Мы справимся, – стояла на своем Ренн.

Фин-Кединн вздохнул:

– Ты знаешь, что племена Зубра и Лесной Лошади не ладят с прошлого лета. Они не пустят на свою территорию чужаков. А меня они знают.

– Нет! – крикнула Ренн. – Саеунн знает, о чем говорит. Она никогда не ошибается.

Колдунья племени Воронов покачала головой и хрипло вздохнула:

– Ох, Фин-Кединн…

– Торак, скажи ему! – взмолилась Ренн. – Скажи, что мы справимся без него.

Но Торак взял мешок с припасами и, не глядя ей в глаза, пробормотал:

– Идем, мы теряем время.

Фин-Кединн взял у Ренн второй мешок:

– Пошли.

Волк бежал по следу. Лес просыпался после долгого сна. Добыча исхудала оттого, что в поисках пищи вынуждена была постоянно разрывать Белый Мягкий Холод. Волк спугнул лося, который жевал сочную кору сикомора. Северные олени подняли головы, но почувствовали, что он идет не за ними, и просто проводили его взглядами.

Волк ненавидел запах, который вел его по следу. Много Света и Тьмы назад плохой бесхвостый запер его в тесном каменном Логове и завязал ему пасть, чтобы он не мог завыть. Плохой бесхвостый морил его голодом и отдавливал ему хвост, а когда Волк взвизгивал от боли, он смеялся.

Потом он напал на его Брата. Волк прыгнул на плохого бесхвостого, вцепился в его волосатую переднюю лапу и откусил несколько костяшек с сочным мясом.

Волк побежал быстрее. Он не знал, зачем преследует Укушенного – волки не охотятся на бесхвостых, даже на плохих, – но он знал, что должен идти за ним. Запах стал гуще. Сквозь голоса ветра, берез и птиц Волк слышал, как бесхвостый гребет по Мокрой палкой. Волк чуял, что собаки с ним нет.

А потом он его увидел.

Укушенный плыл вверх по Мокрой на дубовом стволе. У него на боку сверкнул большой коготь из серого камня. Волк чуял запах сосновой смолы и оленьей шкуры, а еще чужой запах жуткого Яркого Зверя, Который Холодно Кусается.

Волк почувствовал хватку челюстей страха. Укушенный сидел прямо и наслаждался своей силой. Он был очень-очень сильным. Даже Яркий Зверь, Который Жарко Кусается, не осмелился на него напасть. Волк сам видел, как бесхвостый сунул руку в пасть Яркого Зверя и вытащил ее обратно целой и невредимой.