– Нет, – сказал Фин-Кединн, серые полосы поперек лба и вертикальные на щеках делали его лицо отрешенным и грозным. – Я об этом позаботился. – Он встал. – Идем, пора присоединиться к остальным.

На берегу оранжевые языки пламени плясали под темно-синим небом – это Тюлени установили в круг факелы из водорослей. В центре круга в своей лодке лежал Бейл. Торак вдыхал вонь горящего тюленьего жира, от черного дыма щипало глаза, траурные метки, подсохнув, стягивали кожу. Он не мог поверить, что присутствует на погребальном обряде своего друга.

Первым в круг вошел отец Бейла. Он подошел к лодке и заботливо укрыл тело сына своим спальным мешком. Пожиратели Душ отняли у него двух сыновей. Его лицо было отрешенным, как будто он был где-то в другом месте.

«Как будто он на дне Моря», – подумал Торак.

Потом каждый из племени Тюленя положил в лодку свой дар для Смертного Странствия. Асриф – миску для еды, Детлан – несколько рыболовных крючков, а его младшая сестра, которой очень нравился Бейл, с трудом смогла сдержать слезы, когда опускала в лодку каменный светильник. Тюлени по очереди подходили к лодке и клали в нее одежду, сушеное мясо кита или трески, сети, копья, веревки. Фин-Кединн положил гарпун, Ренн – три свои лучшие стрелы. Торак – собственный амулет из челюсти щуки для удачи на охоте.

Отступив в сторону, Торак наблюдал за тем, как мужчины подняли лодку на плечи и отнесли ее на мелководье. Там они привязали два тяжелых камня к носу и корме лодки, после этого отец Бейла на своей лодке потянул лодку с телом сына в Море.

Тюлени медленно вернулись к молчаливой поминальной трапезе, но Торак остался и смотрел, как две лодки постепенно превращаются в черные точки. Когда их не будет видно с берега, отец Бейла проткнет копьем погребальную лодку и отправит сына к Матери-Морю. Рыбы съедят плоть Бейла, как он при жизни ел их. А когда его убежище превратится в пепел и пепел развеет ветер, он исчезнет, как исчезает рябь с поверхности Моря.

«Но он вернется, – подумал Торак. – Он здесь родился. Здесь его дом. В Море ему будет одиноко».

Его окликнул Фин-Кединн:

– Торак. Идем. Ты должен присоединиться к трапезе.

– Не могу, – не обернувшись, сказал Торак.

– Ты должен.

– Я не могу! Я должен пойти за Тиацци.

Рядом с Фин-Кединном появилась Ренн.

– Торак, уже темно, – сказала она. – Даже луны нет, ты не можешь сейчас уйти. Как взойдет солнце, мы вместе уйдем.

– Ты должен почтить своего сородича, – сурово напомнил Фин-Кединн.

Торак развернулся и посмотрел на вождя племени Ворона:

– Моего сородича? Так мы теперь должны его называть? Моим сородичем. Парнем из племени Тюленя. Целых пять лет, пока не забудем его имя.

– Мы никогда не забудем его имя, – сказал Фин-Кединн. – Но так будет лучше. Ты сам знаешь.

– Бейл, его звали Бейл, – громко и отчетливо сказал Торак.

Ренн охнула.

Фин-Кединн не сводил с него глаз.

– Бейл, – повторил Торак, и снова: – Бейл, Бейл, Бейл!

Он решительно прошел между Фин-Кединном и Ренн и побежал по берегу. Остановился только у догоравшего убежища друга, повернулся к холодному Морю и крикнул:

– Бейл!

Если имя друга вызовет дух мести – пусть. Это он был виновен в том, что Бейл лежит на дне Моря. Если бы он не затеял ту ссору, Бейл не остался бы один на Утесе. Они бы встретили Повелителя Дубов вместе, и Бейл остался бы жив.

Он во всем виноват.

– Торак!

Ренн стояла по другую сторону догоравшего убежища Бейла, ее лицо блестело в отсветах огня.

– Перестань звать его по имени! Ты вызовешь его дух!

– Пусть приходит! Я это заслужил!

– Ты не убивал его, Торак.

– Но я виновен в его смерти! Как мне с этим жить?

У Ренн не было ответа на этот вопрос.

– Фин-Кединн прав! – крикнул Торак. – Тюлени не могут мстить за Бейла, это должен сделать я!

– Перестань называть его имя…

– Месть моя! – Торак поднял к небу нож и рожок с целебными травами. – Клянусь тебе, Бейл. Клянусь этим ножом, этим рожком и всеми моими тремя душами. Я найду Повелителя Дубов и убью его. Я отомщу за тебя!

Волк стоял на Белом Мягком Холоде у подножия Горы и смотрел на Темную Шерсть. До нее было много прыжков вверх, она смотрела на него вниз. Он чуял ее запах, слышал, как ветер ласкает ее прекрасный темный мех.

Волк замахал хвостом и заскулил.

Темная Шерсть замахала хвостом и заскулила в ответ. Но это была Гора Громовника. Волк не мог подняться к ней, а она не могла спуститься к нему.

Он тосковал по ней весь Великий Холод, тосковал, даже когда охотился вместе с Большим Бесхвостым и Сестрой. Особенно тосковал, когда играл в «придуши лемминга», потому что Темная Шерсть была хороша в этой игре. Из всех волков в стае Горы он тосковал по ней больше всего. Она и он были одним дыханием, одной костью. Он чувствовал это каждым волоском своей шерсти.

Темная Шерсть переступила передними лапами и пролаяла: «Идем! Время охоты, сильная стая!»

Волк опустил хвост.

Темная Шерсть продолжала его звать.

«Я не могу!» – ответил он.

Она прыжками помчалась к нему с Горы. Белый Мягкий Холод пушинками взлетал у нее из-под лап, сердце Волка от счастья взлетало вместе с ними. Он помчался ей навстречу, бежал так быстро, что…

Волк проснулся.

Он покинул ту жизнь, в которой оказывался во сне, и вернулся в ту, где лежал на краю Большого Мокрого. Он был один. Он тосковал по Темной Шерсти. Тосковал по Большому Бесхвостому и по Сестре. Он даже по воронам немного тосковал. Почему Большой Бесхвостый оставил его и ушел на плавающих шкурах?

Волк ненавидел это место. Здесь острая земля колола лапы, а птицы-рыболовы нападали, если он подходил слишком близко к их гнездам. Какое-то время Волк исследовал логова бесхвостых вдоль Большого Мокрого и Быструю Мокрую, которая впадала в него, но теперь ему это наскучило.

Эти бесхвостые не охотились, они просто ходили вокруг, выли и смотрели на камни. Они вели себя так, будто какие-то камни важнее других, хотя для Волка они все пахли одинаково. А когда бесхвостые передавали друг другу камни, они ссорились. Когда волк дарит что-то – косточку или необычную палку, – он делает это потому, что ему нравится другой волк, а не потому, что злится.

С наступлением Тьмы бесхвостые угомонились и стали готовиться к своему бесконечному сну, а Волк отправился разнюхать, что и как у них на стоянке. Собак он с презрением избегал. Съел пару рыбин, которые висели на палке, и вкуснейший кусок жира морской собаки. Нашел у Логова налапник и тоже его съел. Когда наступил Свет, он потрусил обратно в Лес, там примял папоротник, чтобы было помягче, и задремал.

Волка разбудил запах.

У него мгновенно напряглись лапы, и шерсть на загривке встала дыбом. Волк знал этот запах, он напомнил ему об очень плохом, даже кончик хвоста заныл.

Запах был сильный и уходил вверх по течению Мокрой. Волк с рычанием вскочил на лапы и бросился за запахом.

– Сколько можно повторять, – сказал охотник из племени Морского Орла, связывая вместе несколько рогов косули. – Я видел, как на берег сошел крупный мужчина. Все.

– И куда он пошел? – не отставал от охотника Торак.

Ренн двумя руками держала чашку с горячим березовым соком и гадала, когда у Морского Орла кончится терпение.

– Не знаю я! – огрызнулся охотник. – Я был занят, мне надо было торговать!

– Я думаю, он пошел вверх по течению, – сказала спутница охотника.

– Вверх по течению, – повторил за ней Торак.

– То есть он мог пойти куда угодно, – заметила Ренн.

Но Торак уже пошел на стоянку Воронов, к лодкам из оленьих шкур.

Шла вторая ночь после погребального обряда Бейла. После изматывающего перехода они наконец добрались до торгового места на побережье. Туман укрывал стоянки по всему берегу и в устье Лосиной реки. Племена Ивы, Морского Орла, Водорослей, Ворона, Баклана, Гадюки – все пришли на место торговли, чтобы обменять рога и панты на тюленьи шкуры и твердые Морские яйца. Фин-Кединн пошел вернуть лодки, которые им одолжили люди из племени Кита, а вороны устроились на ночлег на сосне. Волк не показывался.