– Ну, какой же я была глупышкой, – задумчиво прикрывая веки, хриплым шепотком произносила моложавая женщина, искоса поглядывая на свою десятилетнюю дочь Виолетту, по прозвищу Вилка Михална.

Рождение долгожданной доченьки Виолетты, названной так в честь матери Михаила Петровича, не сделало счастливым ни одного из родителей. Виолетта-старшая, женщина по натуре мрачная, как чёрная грозовая туча, и злющая, как сказочная баба Яга, с самой первой минуты невзлюбила молодую невестку. Никогда раньше Валентина не слышала, чтобы матери приходилось с боем отнимать у бабушки своего голодного ребёнка лишь для того, чтобы покормить.

Подкаблучник Михаил всегда вставал на сторону своей матери, ревностно охраняя её покой и сон. Своей новорождённой дочери молодой отец уделял минимум внимания, немедленно покидая детскую комнату, едва услышав её надрывный плач.

Валентине, валившейся с ног от усталости, с трудом удавалось успокоить плачущую малышку, взяв её на руки и спев ей без передышки все песни подряд, что она слышала в детстве от своей матери и бабушки. Ночные капризы и частые болезни ребёнка казались молодой матери небесной карой за то, что она совершила когда-то, поддавшись советам своей подруги. Капризная девчушка кричала, как заведённая. Удивительно, как мог такой маленький ротик то истошно реветь, как Иерихонская труба, то жалобно скулить, как побитая собака, то сипло кашлять, как матёрый курильщик.

Недовольная свекровь хмурилась и демонстративно уходила на целый день к своей давней приятельнице, оставляя несчастную мать наедине с Виолеттой. Михаил Петрович категорически не желал наводить мосты между двумя взрослыми женщинами. Уставший от домашней суеты мужчина стал часто уходить куда-то по выходным и задерживаться допоздна на работе, намеренно пропуская сложную процедуру купания ребёнка. Своё хамское поведение он объяснял недовольством заграничных инвесторов результатами его работы то за месяц, то за квартал, а то и за целый год.

Потускневшими от слёз и отчаяния глазами молодая женщина высматривала из окна припозднившегося мужа, прижимая к груди хныкающую девочку. Сидя на руках у своей матери, Виолетта то и дело заглядывала ей в глаза и пребольно щипала за грудь, не забывая при этом накрутить на свои пальчики прядку-другую материнских волос. Казалось, что даже несмышлёная малышка хорошо понимает, кто в доме настоящий хозяин, а кого можно и укусить без опасения схлопотать по упитанной попке.

Безрадостные дни, похожие один на другой, как однояйцевые близнецы, медленно тянулись тоскливой чередой. Отчаявшейся Валентине уже казалось, что этому никогда не придёт конец.

Но как-то раз, во время семейного обеда, её тётка по материнской линии вскользь упомянула о дальних родственниках, проживающих во Франции, чуть ли не в самом Париже. Валентину, задумчиво жевавшую тоненький ломтик краковской колбасы, точно кипятком ошпарили. Тут же вспомнилась её давнишняя мечта уехать в Париж и начать жить заново с чистого листа.

Детским мечтам свойственно приходить некстати и незаметно уходить в далёкое никуда. Валечкину красивую мечту тоже поглотило такое же красивое далёко. Она и вспоминать перестала и об Эйфелевой башне, и о загадочной Моне Лизе. На первое место вышла доченька, заняв все мысли молодой матери.

Тем временем разговор плавно катился, по пути затрагивая то блудливую кошку Маньку, то юродивого Гриню, то бородатого ветеринара Костика, запросто вылечившего погибающего пёсика Николашку. Безбашенной хозяйке, забывшей своего питомца на улице, а потом, рыдавшей навзрыд, предлагая чуть ли не машину за его спасение, тоже досталось по полной программе.

Чтобы не потерять тонкую нить застольной беседы, Валентине приходилось вслушиваться в пустую болтовню сидящих за столом женщин. А беззаветно любимый Париж уже жадно манил её своими огнями, и в ушах звучали тихие голоса, нежно мурлыкавшие старинную французскую песенку о любви.

Ничего криминального в том нет, что юная девушка задумывала побег из родной страны на чужбину, где всё ей казалось и красивее, и доступнее, и слаще. Но для взрослой замужней женщины такие мысли были уже преступлением не только против родных пенат, но и против своей семьи, где она прожила почти пять лет.

Валентина, получившая неплохое правовое образование, вполне смогла бы найти брешь в современном законодательстве, чтобы без лишних проблем выехать за рубеж вместе с дочерью. Тем более, что и денег у неё теперь было в достатке. Копеечные акции, подаренные ей Михаилом Петровичем в качестве свадебного подарка, не так давно взлетели в заоблачную высь, принеся своей хозяйке весьма ощутимую прибыль. Валентина легко сложила два плюс два, и все деньги тут же перевела в Парижский филиал офшорной компании, где она числилась не то главным бухгалтером, не то начальником отдела по связям с общественностью.

Денежная афера прошла на удивление гладко, не вызвав лишних вопросов ни у финансового директора, ни у мужа Валентины, ни у приунывших в последнее время зарубежных инвесторов.

Молодой семье, привыкшей жить на широкую ногу, теперь приходилось потуже затягивать пояса, отказавшись и от дорогих ресторанов, и от морских путешествий на собственной яхте, отослав из загородного дома всю прислугу. Оставшихся свободных денег едва хватило только на садовника и домработницу, исполнявшую не только всю домашнюю работу, но и присматривавшую за Виолеттой-младшей.

Валентине, умевшей лгать с самым правдивым выражением лица, было не впервой придумывать для своего мужа невероятные истории. Каждый раз хитрая сказочница сплетала красивый венок из чистой правды, милой полуправды и абсолютной лжи. В ход шли длинные рассказы об успехах дочери в освоении французского языка, мимолётное упоминание о прибавке жалования нянечке за её усердие и убедительное обоснование капитального ремонта в Парижском офисе. И в качестве десерта – очень рискованное осуждение неумеренной расточительности Виолетты-старшей, смягчённое абсолютной уверенностью в положительных тенденциях на мировом рынке ценных бумаг.

Ложь во имя благих намерений – что же это такое? Валентина и сама не знала, для чего она складывала в уме циферки и слова, чтобы потом выдавать их всем подряд. Но таким странным образом в её разгорячённой головушке родилась реанимационная программа для медленно сползающей в кювет офшорной мамы. Коварная задумка Валентины непременно должна была сработать в течение двух-трёх месяцев, но не где-нибудь, в никому не известной Тьму-Таракане, а в блистательном Париже.

Мужчины иногда бывают настолько беспечны, что, не глядя, подписывают документы, которые подсовывают им под руку самые надёжные друзья, съевшие с ними не один пуд соли, или любимые женщины, живущие с ними под одной крышей добрый десяток лет.

Вот и Михаил Петрович всецело доверял своему старинному деловому партнёру Харитону Соколову, никогда не подводившему его даже в самом пустяшном деле. Неразлучные друзья не только много лет работали рука об руку, но и активно участвовали во всех межрегиональных пейнтбольных матчах на звание самого меткого охотника.

Городская молва приписывала закулисному угольному магнату Харитону, больше известному в народе как Харон, самые разные подвиги. Его личный арсенал включал и жестокую драку с толпой наркоманов на «хитром» рынке, и спасение утопающего ребёнка, и крутую разборку в кинотеатре «Мир». Болтали, что весь сыр бор в кино начался всего лишь из-за того, что ему, якобы, отказались продать два билета на его личные места, одно из которых всегда оставалось незанятым.

Харитон никогда бы не признался, что второе место он резервировал для своей покойной матери, ходившей при всяком удобном случае на любой иностранный фильм. Сидя на самом краешке кресла, Харитон задумчиво перебирал в руках материнские чётки под тоскливые звуки аргентинского танго. Популярная музыка доносилась из его нагрудного кармана, заставляя истинных киноманов возмущённо шипеть и искать защиты у пожилой билетёрши.

Сильно прихрамывая от боли в подагрических ногах, она спешила к «хулюганющему» мужчине, успокаивая по пути хохочущую ребятню, поднимая с пола конфетные фантики и пристыживая открыто целующихся подростков. Строгая с виду женщина очень напоминала Харону его покойную матушку своим незлобивым нравом, милой улыбкой и негромким грудным голосом. Видя её беззащитный взгляд и трясущиеся руки, он вежливо извинялся, выключал музыку, принимал удобную позу и «уходил в астрал» до финальных титров.