– Корреспондентка, – шепнул Хмелев.

– Узнала нас! Чего теперь с Акимычем будет? Ведь она секретарю про него такого наговорила! – Луиза, которая никогда не сентиментальничала с Ленькой, обняла его и заплакала у него на груди.

После истории с Чебоксаровым Инна решила, что ей таиться больше незачем, а лучше пойти в райком партии и попросить, чтобы там помогли вывести на чистую воду Бурундука и его покровителя Лыкова.

На ее счастье, у первого секретаря оказался лишь один посетитель, который скоро ушел, секретарша отнесла Иннино командировочное удостоверение товарищу Глебову, и тот сразу принял ее.

К корреспондентам из областной газеты он привык, но все они приезжали по другим делам, а не школьным, и все были старше Инны, которая ему годилась в дочки и явно очень волновалась, хотя и пыталась это скрыть.

– Борис Евгеньевич, – сказала она голосом как можно более твердым, – наш разговор займет примерно тридцать минут. Если вы сейчас заняты, назначьте, пожалуйста, день и час, когда мне прийти.

– Тридцать минут у меня найдутся, – сказал Глебов. – Слушаю вас.

– В таком случае прошу ознакомиться вот с таким документом. Это стенограмма выступления товарища Лыкова на конференции в облоно.

Товарищ Глебов ознакомился, а Инна вынула из сумочки и раскрыла свой блокнот. – Теперь позвольте прочитать вам характеристики!, которые дали директору школы Бурундуку его ученики. Вот, например, Демьян Кожин – сын уборщицы, живущий в одном доме с Бурундуком: "Пьет в усмерть". Это я точно записала.

Я не буду сейчас рассказывать о том, как перечисляла Инна мнимые пороки Бурундука. Я это сделаю в более драматичный момент. Скажу только, что Инна закончила рассказом о том, как Чебоксаров рылся сегодня у нее в сумочке и теперь сидит в милиции. Тот самый Чебоксаров, о чудесном перевоспитании которого разглагольствовал на конференции Лыков.

Товарищ Глебов тут же позвонил в милицию и узнал, что Чебоксаров действительно задержан и находится под стражей. Положив трубку, первый секретарь подпер кулаком щеку и задумался. Он знал, что Мокеев поднял скандал по поводу хождения Хмелева по углям, но знал также, что Хмелев сам додумался до такого подвига. Он слышал, что директор, натянув на голову чулок, спас дочку Мокеева от обозленных на нее ребят. Но почему эти ребята, включая дочку Мокеева и дочку самого Лыкова, стали вдруг так клеветать на Бурундука? И почему Чебоксаров копался в сумочке именно у Инны Сергеевны – корреспондента газеты? Здесь определенно была какая-то тайна, и Глебов понимал, что разговоры с Инной в его кабинете ни к чему не приведут. Помолчав довольно долго, он заговорил:

– Инна Сергеевна! Я полагаю, что вам как журналистке интересно было бы лично познакомиться с человеком, о котором вы собираетесь писать.

– Конечно! – согласилась Инна. – Только он где-то в лесу...

Борис Евгеньевич отогнул листок календаря.

– Так! Завтра у нас суббота. До обеда я буду занят, а после двух мы сядем на полуглиссер и еще до ужина будем в районе Луканихи. Познакомитесь с Бурундуком, с Лыковым, переночуем там, а в воскресенье вчетвером приедем в Иленск и займемся расследованием этого дела. Мне кажется, здесь какая-то чепуха.

И вот теперь они мчались вверх по реке. Глебов, одетый в штормовку, сам вел полуглиссер, для него это был лучший отдых, а Инна любовалась дикой красотой Иленги.

Они встретили катер, тащивший на буксире лодку с Луизой и Хмелевым, прослушали речь Мокеева о воспитанниках Бурундука. Когда поехали дальше, Глебов сказал коротко:

– К Бурундуку пытались бежать.

– Зачем? – спросила Инна.

– Потом узнаем, – пообещал Глебов. Скалистый обрывистый берег слева кончился. Теперь там потянулась довольно узкая полоска лугов, над которыми возвышались не очень крутые, поросшие лесом холмы.

– Луканиха, – сказал Глебов. – Приехали. Инна увидела устье небольшой речки, впадавшей в Иленгу, а сразу за ним – поросшую травой полосу берега. У берега стояли два шитика и узкая моторная лодка. На узком лугу выстроились в ряд старенькие выцветшие палатки, а сразу за палатками начинался лес.

Глебов пришвартовался к одному из шитиков, помог Инне перебраться на эту лодку, а с нее – на берег. Затем он сбросил на берег их багаж: две свернутые палатки и два спальных мешка в зеленых чехлах.

– Так, Инна Сергеевна, будьте настороже: аборигены нас уже заметили. Действительно, "аборигены" уже начали сходиться к тому месту, где Инна с Глебовым высадились. Все они были одеты так, что невозможно было отличить, кто из них какого пола. Все они были в брюках, поношенных куртках разного фасона, и у каждого на голове был накомарник с откинутой сеткой. Все они уставились на приезжих и настороженно молчали.

– Привет, друзья! – сказал Глебов. – А где ваше начальство?

– Вон Федор Болиславович. Околот делает, – послышалось из-под одного накомарника. "Абориген" махнул рукой куда-то себе за плечо.

– Федор Болиславович! Федор Болиславович! – закричали другие "аборигены", до Инна с Глебовым уже прошли несколько шагов и увидели такую картину: под лиственницей было разостлано белое полотнище размером примерно три на три метра. Как видно, оно было разрезано до середины, потому что охватывало весь комель дерева. Возле комля, упираясь в землю, стоял шест длиной метров в пять, на верхнем конце которого сидел деревянный чурбак в виде головки огромного молотка. Возле шеста работали трое: два довольно крепких парнишки и пожилой человек с очками в железной оправе на носу и с серыми щетинистыми усами.

– Ать!.. Ать!.. Ать!... – командовал он. В такт его команде все трое оттягивали пружинящий шест от дерева, а потом бухали огромным молотком по стволу. От сотрясения на полог что-то сыпалось.

– Околот делают, – заметил Глебов.

– Околот?

– Таким образом добывают кедровые орешки; стучат по дереву колотом, и шишки падают. Но ради чего они лиственницу так мучают – понять не могу.

– Федор Болиславович! Федор Болиславович! – продолжали кричать "аборигены", и Федор Болиславович со своими помощниками наконец услышали этот крик. Они отбросили колот и шагнули к приезжим.

Лицо у Федора Болиславовича было одновременно и радостное, и настороженное.

– Борис Евгеньевич, какими судьбами?! – проговорил он. вытирая ладони о штаны. – Извините, руки грязные, не могу подать.

– Что же вы лиственницу мучаете? – сказал Глебов. – На ней же орешков нет.

– А это так... по просьбе лесхоза. Попросили делать околот на энтомологический полог. Чтобы узнать, не завелся ли какой вредитель в опасных количествах. – Федор Болиславович скосил глаза на полог. – Митя, смотри: сейчас гусеница под твоим носом уползет.

На белом полотнище лежали старые хвоинки, чешуйки хвои и прочий сор, среди них беспомощно бились два мотылька (как видно, ночные бабочки) и ползли в разные стороны три гусеницы. Ребята подобрали их и куда-то унесли. А Федор Болиславович спросил Глебова:

– Вы как, Борис Евгеньевич... чтобы отдохнуть или по делу?

– Да больше по делу. Вот корреспондент "Сибирской нови" Инна Сергеевна. Интересуется Бурундуком.

– Очень приятно! Очень приятно! – Федор Болиславович поклонился, снова потер ладони о брюки и снова извинился, что руки не подает. – Данила Акимович на Черный ручей поехал. С минуты на минуту ждем. А пока мы товарищу корреспонденту наше открытие покажем. Пойдемте, милости прошу!

Учитель подвел гостей к костру с таганом, на котором висели два бака с водой, а рядом два кашевара чистили и разделывали несколько рыбин на большом листе фанеры.

– Ну-ка, Петя, моментом: раздобудь консервную банку с водой.

Петя "моментом" выполнил приказание. Инна увидела, что в траве рядом с костром лежат несколько черных от копоти камней.