– Сейчас мы имеем дело с языками программирования, при этом все команды мы набираем вручную. А если попробовать другой принцип ввода. Как чтение мыслей? – высказал я авантюру.
– Хм. Жду тебя послезавтра. Работа – твоя. Если получится это реализовать, то упростит нам же жизнь. Представь, ты моешь посуду и пишешь код. Красиво? – развил идею он.
– Очень. Это получается многозадачность в квадрате, делая рутину, заодно выполняешь работу. Только это, наверняка, сложно реализовать…
– Ты ещё молод и не понимаешь, какой простор это может открыть для всех людей нашей профессии. Ну и корпорация может этим заинтересоваться, – он встал и бодрым шагом ушёл в дом, а я продолжил пить чай на веранде.
Где-то через час очнулись и Мишка с Кириллом. Спускаясь вниз, они издавали звуки подстреленных зверей. Когда-то мне говорили – не играть на понижение, видимо, им это не объяснили. Макс и Витя подтянулись много позже, когда мы уже обсуждали вчерашний вечер. После непродолжительного завтрака мы решили двигать в столицу. Ребятам нужно в общагу, мне и Витьке надо было проведать родителей.
Макс оставил нас на площади трёх вокзалов. Там мы попрощались и разошлись по своим делам.
Пригородные поезда – серые змеи, расползающиеся далеко за пределы Москвы. Века пройдут, прежде чем этот транспорт регионов уйдёт в историю, хотя – зачем? Метро давным-давно разрастается за пределы МКАДа, а всё равно не может заменить пригородные поезда, в которые дачники набиваются как селёдки в банку, с мая по ноябрь.
Этот май выдался тёплым, к одиннадцати утра, когда я вышел на привокзальную площадь, уже раскалённую палящим солнцем, меня резко обдало жаром.
Романтика вокзалов… Когда-то романтичные в своей уродливости ларьков, теперь они стали чистыми. Шаурма не продаётся на каждом углу, а только в специализированных местах, да и на вокзале стало возможно покушать в приемлемых местах. Однако, отголосок детства всё равно скучает по былым временам.
Я пересчитал мелочь в кармане, нащупал несколько бумажек и предположил остаток. На крошку-картошку хватит. Знаете, всё-таки недооцененная забегаловка. Старая добрая здоровая картошка со всяким мяском и салатами, завёрнутая в фольгу и упакованная с собой в жёлтый контейнер из материала, похожего на смесь пластика и пенопласта. Конечно, это не лучший ресторан Парижа, но вкупе с бутылочкой колы достаточно, чтобы добраться до дома. Со своим завтраком я подошёл к кассе, традиционно с десяток автоматов, стоявших подле, были заняты, а про старого доброго кассира все забыли, если не сказать, что на него все забили. Когда долго мотаешься из пункта А в пункт Б, уже примерно знаешь каждого из них. Мне любезно пробили билет, простив два рубля, которые я оставил в забегаловке. Расчёт был точен, как швейцарские часы, поезд уже стоял у платформы на пути за номером семь.
Люблю ездить с вокзала, а не с пересадочных станций, на которых есть пересечение с метро или же МЦК, две-три остановки в спокойном ритме без потных тёток, занимающих три сиденья своими телесами, без тощих пацанов, которые подмышки брили во времена пандемии, а с тех пор предпочитают заплетать дреды.
Можно подумать, что я невоспитанный поросёнок, который в толпе достанет пирожок и начнёт жевать, наполняя ароматом весь вагон, но сегодня случай был не из этих. Поезд был пустым и скучным, посему картошка заняла место в одной руке, вилка в другой, а бутылочка колы стояла между стенкой вагона и ногой. Как раз в этот момент двери поезда закрылись и я отправился навстречу родному городку в Подмосковье.
Сначала я уминал картошку, запивая прохладной колой, а затем просто глазел в окно на проносящиеся мимо дачные посёлки, поля и пролески. Всё-таки, завораживающее зрелище, когда поезд идёт по насыпи, возвышающейся над полем. Я говорил ребятам, что еду проведать мать, но на самом деле я давно живу с бабушкой за городом. Я не смог терпеть родителей, которым бутылка оказалась дороже. К её чести, она спокойно приняла моё решение с десятого класса жить у неё и готовиться к поступлению, в отличие от родителей, которые говорили, чтобы я шёл в ПТУ и работать, ибо им не хватает на бутылку.
Я вышел из вагона, но привычно встречающей розовощёкой старушки не нашёл. Внутри что-то стало неспокойно. Выкинув упаковку от картошки, я направился по улице в посёлок. Таких обычно навалом возле железной дороги, если отъехать километров за пятьдесят от столицы.
Её дом с резными ставнями выгорел дотла. Я не мог поверить, что такое возможно на самом деле,
– Сынок, Адамовна погибла. Тут такое пожаришшэ было, – подошла ко мне соседка.
– Когда это случилось? – внутри меня что-то оборвалось.
– Тык, неделю назад уж. Приходил Сэмён, денег думал занять на неё, проклятую. Адамовна не дала, так он с проклятьями ушёл, а ночью пожар. Машин было… Мы с Ванькой еле баню отлили, а то занялася бы, и пиши пропало.
– А похоронили где?
– Ой, сынок, – у соседки задрожали губы, – от Адамовны ничего и не осталося, даже хоронить было нечого, сгинула, как не было, – она расплакалась.
Соседку звали баба Тоня. Она переехала из деревни давным давно, но забрала с собой говор и некоторые привычки. Шутка ли, раньше и в подмосковье было полно совхозов, в одном из которых и трудилась Антонина Викторовна Мороз. Бабушка – Агафья Адамовна, была главным агрономом, поэтому её все и звали по отчеству. И по-свойски, а в то же время – и с уважением. Сложно сдерживать себя в руках, но необходимо. В это время из-за угла выбежал Васька, – типичный русский кот с белым пузом и носочками на всех лапах и полосатой спиной. Усы у него обгорели, и он жалобно мяукал.
– Ладно, верю, куда тебе, животинке, растормошить старушку, – я взял его на руки и начал гладить, – спасибо, баб Тонь… Васька хотя бы уцелел…
Надо собрать в кучу мозги. Бабушки нет, жить негде, котячего, как и меня, надо куда-то пристроить. К родителям? Ни в коем случае. К сожалению, я теперь один, и с этим придётся бороться. Семён – мой отец. очевидно и ясно, что, скорее всего, дом поджёг он, значит, толку мне лезть к нему? Никакого. Уже, наверняка, в кутузке, где ему и место.
– Алло! Макс? – я решил позвонить единственному человеку, который мог мне маломальски помочь, – Забери меня нахрен отсюда… Нет.. Адрес скину. Жду.
В это время кот свернулся калачиком у меня на руках, а я отправился в деревенский ларёк за стопкой водки и чёрным хлебом. Купив это, я сел на крыльце, открыл "стопарик", перочинным ножом отрезал кусок хлеба и положил сверху. Баба Тоня, видя это, тоже принесла мне пятьдесят грамм за помин души, и тарелку щей. Я выпил, заел щами, отблагодарил её, закурил и стал ждать Макса. Кот же развлекал меня как мог, чтобы мне не стало совсем хреново от всего этого.
Картина безрадостная. Обгоревший дом с провалившейся внутрь крышей, а на крыльце сидит прилично одетый молодой человек и играет с котом, который чудом уцелел в огне пожара. Картина сюрреалистична в своей постановке, вот и нашла коса на камень, противостояние города и деревни.
Я долго прожил тут и привязался к данному месту, теперь от этой привязанности остался лишь кот, который охотился за моей рукой. Я помню, как нашёл его на помойке возле магазина .Было дождливо, я пошёл за продуктами, отлучившись от повседневных студенческих забот в лице игры на компьютере под газировку и чипсы. Пример отца был явным, и при бабушке я не выпивал. Она поняла, что я засобирался в магазин и дала список покупок.
– Вот, сынок, купи всё по списку, – сказала она тихо и дала бумажку, – и тебе на мороженое останется.
– Да ладно тебе, бабушка, мне же уже не пятнадцать. Я лучше тебе чего-нибудь куплю, нам отец Макса как раз оплатил халтурку, – бойко ответил я.
– Нет-нет, только по списку. Мыши пожрали всё в погребе, Барсик, жалко, сгинул, знаешь какой кот-то был! – она подняла руку, сжатую в кулак, показывая мощь её старого сибирского кота, – а теперь хвостатые пируют.
– Да ладно, Ба, куплю. А с котом, думаю, придумаем что-нибудь, – я смял листок и отправился в магазин.
