Мужчина со стоном выдохнул. Сел. Посмотрел на Николаеву.

Она плакала, бессильно вздрагивая.

– Хочешь соку? – тихо спросил мужчина.

Она не ответила. Испуганно взглянула на него.

Мужчина встал: 34 года, стройный мускулистый блондин, лицо тонкое, красивое, чувственное, большие голубые глаза.

Он обошел кровать. Взял с тумбочки бутылку минеральной воды. Открыл. Стал наливать в стакан.

Николаева смотрела на него: смугловатое тело, золотистые волосы на ногах и груди.

Мужчина поймал ее взгляд. Улыбнулся:

– Здравствуй, Диар.

Она молчала. Он отпил из стакана. Она разлепила пунцовые, налившиеся кровью губы:

– Пить…

Он сел к ней на кровать. Обнял. Приставил стакан к ее губам. Она стала жадно пить. Зубы стучали о стекло.

Выпила все. Со стоном выдохнула:

– Еще.

Он встал. Наполнил стакан до краев. Поднес ей. Она залпом осушила стакан.

– Диар… – Он провел рукой по ее волосам.

– Я… Аля, – произнесла она. Вытерла слезы простыней.

– Ты Аля для обычных людей. А для проснувшихся ты Диар.

– Диар?

– Диар, – тепло смотрел он.

Она вдруг закашляла. Схватилась за грудь.

– Осторожней. – Он держал ее за потные плечи.

– Ой… больно… – застонала она.

Мужчина вынул из тумбочки полотенце. Положил ей на плечи. Стал осторожно вытирать ее. Она посмотрела на свой кровоподтек, захныкала:

– Ой… ну… зачем же так….

– Это пройдет. Просто синяк. Но кость цела.

– Господи… а это… что ты делал-то такое… господи… ну на хуя же так? А? На хуя же так вот делать? – Она затрясла головой. Поджала колени к подбородку.

Он обнял ее за плечи:

– Я Вор.

– Чего? – непонимающе смотрела она. – В законе?

– Ты не поняла, Диар. Я не вор, а Вор.

– Обычный?

– Нет, – засмеялся он. – Вэ, о, эр – три буквы. Это мое имя. Воровством я никогда не занимался.

– Да? – Она рассеянно осмотрелась. – Это что? Гостиница?

– Не совсем. – Он прижался к ее спине. – Что-то вроде санатория.

– Для кого?

– Для братьев. И сестер.

– Для каких?

– Для таких, как ты.

– Как я? – Она вытерла губы о колени. – Значит, я – сестра?

– Сестра.

– Чья?

– Моя.

– Твоя? – Губы ее задрожали, искривились.

– Моя. И не только моя. У тебя теперь много братьев.

– Бра… тьев? – всхлипнула она. Схватила его руку. И вдруг закричала в голос – надрывно и протяжно. Крик перешел в рыдание.

Он обнял ее, прижал к себе. Николаева рыдала, уткнувшись в его мускулистую грудь. Он стал укачивать ее, как ребенка:

– Все хорошо.

– Зачем… еще… зачем… оооо! – рыдала она.

– Все, все теперь у тебя будет хорошо.

– Оооо!!! Как это… ой, что ж ты наделал-то… господи…

Постепенно она успокоилась.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал он. – Сколько тебе лет?

– Двадцать два… – всхлипнула она.

– Все эти годы ты спала. А теперь проснулась. Это очень сильное потрясение. Оно не только радует. Но и пугает. Тебе нужно время, чтобы привыкнуть к нему.

Она кивнула. Всхлипнула:

– А… есть… платок?

Он протянул ей салфетку. Она шумно высморкалась, скомкала, кинула на пол.

– Господи… обревелась вся…

– Ты можешь принять ванну. Тебе помогут привести себя в порядок.

– Ага… – пугливо покосилась она на окно. – А где…

– Ванная? Сейчас тебя проводят.

Николаева рассеянно кивнула. Покосилась на лилию в вазе. На окно. Снова на лилию. Набрала побольше воздуха. Вскочила с кровати. Кинулась к двери. Вор сидел неподвижно. Она рывком распахнула дверь. Вылетела в коридор. Побежала. Врезалась в медсестру. Та курила возле высокой латунной пепельницы. Медсестра голубоглазо улыбнулась Николаевой:

– Доброе утро, Диар.

Николаева кинулась к выходу. Голые ступни ее шлепали по новому широкому паркету коридора. Добежала до стеклянных дверей. Толкнула первую. Выскочила в тамбур. Толкнула вторую. Побежала по мокрому асфальту.

Врач смотрел на нее сквозь стекло. Скрестил руки на груди. Улыбался.

Блондинистый шофер в припаркованном серебристом «БМВ» проводил долгим взглядом. Ел яблоко.

Голая Николаева бежала по Воробьевым горам. Вокруг стояли голые деревья. Лежал грязный снег.

Она быстро устала. Остановилась. Присела на корточки. Посидела немного, тяжело дыша. Встала. Потрогала грудину. Поморщилась:

– Суки…

Пошла. Босые ноги шлепали по лужам.

Впереди показалась большая дорога. Ездили редкие машины. Дул мокрый весенний ветер. Николаева ступила на дорогу. И тут же почувствовала сильный холод. Задрожала. Обняла себя руками.

Проехала машина. Пожилой водитель улыбнулся Николаевой.

Она подняла руку. Проехал «Фольксваген». Водитель и пассажир открыли окна. Выглянули. Засвистели.

– Козлы… – пробормотала Николаева. Зубы ее стучали.

Показались «Жигули». Остановились.

– Ты что, моржиха? – Водитель открыл дверь: 40 лет, бородатый, очкастый, с большой серебряной серьгой и черно-желтым платком на голове. – Лед же уже сошел!

– Слу…шай… отвези… ме…ня… ограбили… – стучала зубами Николаева.

– Ограбили? – Он заметил большой синяк у нее между грудей. – Били?

– Отпиз…дили… суки…

– Садись.

Она залезла на сиденье. Закрыла дверь.

– Ой, бля… холодина…

Водитель снял с себя легкую белую куртку. Накинул на плечи Николаевой.

– Ну, чего, в милицию?

– Ты что… – морщилась она. Куталась в куртку. Тряслась: – С эти… ми козлами… дел не имею… отвези домой. Я заплачу.

– Куда?

– Строгино.

– Строгино… – озабоченно выдохнул он. – Мне на работу надо.

– Ой, холодина какая… – дрожала она. – Вру… би печку посильней…

Он сдвинул регулятор тепла до упора:

– Давай я тебя до Ленинского подброшу, а ты там словишь кого-нибудь.

– Ну, чего я буду… опять это… ой, сука… отвези, прошу, – дрожала она.

– Строгино… это совсем мне не в жилу.

– Сколько ты хочешь?

– Да… не в этом дело, киса.

– Дело всегда в этом. Сто, сто пятьдесят? Двести? Поехали за двести. Все.

Он подумал. Переключил скорость. Машина поехала.

– Закурить есть?

Он протянул пачку «Кэмел». Николаева взяла. Он поднес зажигалку:

– А чего они тебя… раздели и в лесу выкинули?

– Ага. – Она жадно затянулась.

– Всю одежду?

– Как видишь.

– Круто. Но заявить-то надо?

– Сама разберусь.

– Чего, знакомые?

– Типа того.

– Тогда другое дело.

Он помолчал, потом спросил:

– Ты чего, ночная бабочка?

– Скорее – дневная… – устало зевнула она, выдыхая дым. – Капустница.

Он кивнул с усмешкой.

12.17.

Строгино. Улица Катукова, д. 25

«Жигули» подъехали к шестнадцатиэтажному блочному дому.

– Пойдем со мной. – Николаева вышла из машины. Подошла к подъезду. Набрала на домофоне номер квартиры: 266.

– Кто?

– Это я, Наташк.

Дверь запищала. Николаева и водитель вошли. Поднялись на двенадцатый этаж.

– Постой здесь. – Она вернула ему куртку. Позвонила в дверь.

Открыла заспанная Наташа: 18 лет, пухлое лицо, черные волосы, короткая стрижка, красный махровый халат.

– Дай двести рублей. – Николаева прошла мимо нее в свою комнату. Достала из шкафа такой же красный халат. Надела.

– Ёб твою… ты чего? – Наташа двинулась за ней.

– Двести рублей! Водиле заплатить.

– У меня только двести баксов.

– Рубли есть? У тебя рубли есть?! – выкрикнула Николаева.

– Да нету, чего орешь…

– А баксы по-мелкому?

– Два стольника. А чего это у тебя? – Наташа заметила синяк на груди.

– Не твое дело. А у Ленки нет?

– Чего?

– Рублей.

– Не знаю. Она спит еще.

Николаева вошла в другую комнату. Там на полу спали две женщины.

– Что, и Сула приехала? – посмотрела на них Николаева.

– Ага, – выглянула из-за ее спины Наташа, – под утро приползли на рогах.