Искандер нажал «принять» и поднёс трубку к уху.

— Да?

— Исаак Мур?

— Да.

— Сколько времени вам потребуется, чтобы подъехать в центр?

Искандер машинально посмотрел на часы, хотя никакой необходимости в этом и не было.

— Сорок минут.

— Постарайтесь раньше. Шеф не любит ждать.

Искандер вздохнул и нажал отбой. О том, что шеф не любит ждать, он знал и сам. Достал из кармана мятую купюру и бросил на стол, а затем встал.

— Куда? — на лице Нолана отразилась обида.

— Делать ту работу, которую пришлось отложить из-за тебя.

— Я хотел рассказать…

Искандер вздохнул и подошёл к нему вплотную, а затем сочно поцеловал.

— Расскажешь ночью. Я постараюсь вернуться до утра.

О том, что ему предстоит эта встреча, Искандер знал уже довольно давно — и за всё прошедшее время его любовь к потенциальному визави не стала сильней.

Вот уже три года он и несколько специалистов, которых Исаак собрал по разным уголкам земли, работали на человека по имени Джон. Джон, в свою очередь, представлял организацию, о которой не говорили вслух. Организацию, которая специализировалась на всём, что выходило за рамки науки современного человечества.

Кому именно пришло в голову её создать, Искандер не знал. Знал только, что её появление стало одним из естественных результатов недавней войны. Те, кто имел хоть какую-то власть на планете, не желали новых столкновений с агрессией извне. А война показала, что подобная агрессия не только может произойти в любой момент, но её ещё и будет весьма непросто узнать.

Человечество — а точнее те, кто имел на планете власть — поспешило закрыть глаза и уши, сделав вид, что мир, в котором они живут, достаточно прочен и во всей вселенной нет никого кроме людей. Но было слишком поздно. И даже если кому-то удавалось делать вид, что нечеловеческих тварей, служивших Иллювиену, на Земле больше не осталось — ничто не давало гарантий, что в следующий раз едва пробующие свои силы первые военно-космические силы Земли не столкнутся с чем-то куда более опасным.

Их почти что не было — этих военно-космических сил. С десяток кораблей флота Иллювиена, которые Искандеру и его союзникам удалось получить в свои руки, теперь разобрали по лабораториям в тщетной надежде сделать сотни таких же. Поначалу Нолан работал в одной из таких лабораторий, но чем он занимается теперь Искандер понятия не имел. Иногда он думал, что и не хочет знать.

«Нолан» — повторил про себя Искандер и вздохнул. С самого начала было ясно, что очередная попытка построить отношения обречена на провал.

Он моргнул. Мысли о муже в последние месяцы не вызывали никаких чувств — даже боль ушла, оставив одну лишь усталость.

Искандер с самого начала сотрудничества с Джоном предупредил, что будет работать сам. Он не любил, когда вмешиваются в его планы и его дела. Искандер всегда и всё предпочитал контролировать сам.

Его официальные полномочия включали противостояние всему, что могло представлять собой угрозу извне. Однако Джон не мог не знать, что Искандер далеко не всегда просто «противостоит». Эта должность позволяла ему не только уничтожать, но и сохранять то, что он считал необходимым сохранить. Искать то, что хотелось найти.

Руины под Атлантическим океаном стали одним из таких мест, и Искандер примеривался к ним уже довольно давно. Ему не хватало средств. Говорить же Джону напрямую о том, что он хотел провести эту экспедицию, Искандер не хотел, потому что знал, что тогда управление захочет все находки забрать себе.

Искандер пока что не знал, что именно найдёт, но делиться точно не хотел.

И вот некоторое время назад Джон сам заговорил о возможности исследовательской экспедиции. «Исследовательской» для Искандера означало, что он должен будет расплатиться одной лишь информацией. И он был рад, по-настоящему рад этой перспективе — пока не узнал, что Джон готовит ему сюрприз. Кто-то, кого Джон заочно представил, как агента извне, должен будет отправиться вместе с ним.

***

Сорок минут оказались весьма и весьма оптимистичным прогнозом — дороги всё ещё были забиты, и Искандеру оставалось только тихонько ругаться сквозь зубы.

Он пытался отвлечься, но тогда мысли возвращались к Нолану, который ни во что не ставил его время.

Они были вместе вот уже четыре года — четыре года, если считать с последнего примирения. Потому что до этого было ещё четыре и ещё четыре, и каждые четыре заканчивались плохо, даже если иногда их было восемь.

Терпеть Нолана долго он не мог. А, может быть, Нолан не мог терпеть его. Сколько бы он ни говорил, что любит, любовь у него была странная, и в списке неотложных дел всегда стояла хоть и на втором месте, а не, скажем, на двадцатом, но фаворит в лице науки шёл впереди с большим отрывом.

Нолан неизменно обещал, что это прекратится. Искандер не пытался настаивать на том, чтобы он и вовсе отодвинул науку на второй план, прекрасно понимая, что и сам не станет откладывать собственную работу из-за свиданий — вся дискуссия сводилась к вопросу о том, что обещания надо исполнять, а о внезапных изменениях планов предупреждать.

Успеха, в прочем, этот спор не приносил. Нолан продолжал строить график так, как удобно ему самому, независимо от того, над чем он работал в новом десятилетии. Исследования древних свитков давно отошли в сторону — как и поиски эликсира, в который, похоже, даже сам Нолан давно уже перестал верить. Искандер, в свою очередь, давно перестал вдумываться в то, что исследует Нолан теперь. Его собственные познания в физике и химии оставались на уровне добросовестного ученика военной академии, в которой на первом курсе преподают квантовую механику и генную инженерию. Он знал, как собрать и разобрать двигатель, потому что это могло понадобиться в бою, но слабо представлял, как устроено взаимодействие частиц, которое заставляло его двигать звездолёт.

Нолан не мог собрать двигатель — по крайней мере, Искандер думал, что не мог — но определённо уже разобрался в том, что происходит с горючим, когда оно сгорает.

Квантовая физика по-прежнему оставалась любимой темой для светских бесед в их доме, и Искандер ничего не имел против — под мягкий голос Нолана было хорошо дремать и видеть во сне звёзды.

Отношения получались странными, и иногда Искандер задумывался, что же держит их вместе — и в то же время, едва расставшись с Ноланом, в очередной раз понимал, что начинает скучать.

«Может быть, я привык», — думал он иногда. Но это было нечто большее, чем привычка, потому что ему нравилась улыбка Нолана — и нравились разговоры, которые они когда-то давно вели по вечерам. «Слишком давно…»

Собственная работа Искандера тоже не способствовала тихим семейным вечерам — он, как и начальство, считал нормальным полуночные вызовы и внезапные командировки. Предупреждать о таких Искандер не мог, потому что иногда сам узнавал о них, уже получив билет.

Это было естественно, и ему нравился такой ритм. Не нравилось только то, что Нолан требует каких-то обязательств. Как будто Искандер не предупреждал его с самого начала о том, что работа всегда будет для него важней.

Нолан, кажется, этого не понимал. Искандер давно заметил, что самолюбие Нолана Меолана устроено так, что он замечал только то, что выгодно ему. Эта была одна из тех черт, с которыми Искандер смириться не мог, хотя, по большому счёту, никогда особо и не пытался.

Вспоминая, как начиналось их знакомство, Искандер думал, что это, пожалуй, его и увлекло. У Нолана был кураж. Если он заводился, то остановить его было уже невозможно. Однако, с каждым годом этот крутящийся в самом себе бесконечный двигатель раздражал всё больше, потому что именно этот кураж приводил к тому, что Меолан никогда не считался с другими — и в первую очередь с самим Искандером.

Исаак остановил машину у высотного здания в самом центре Манхэттена и, поставив её на сигнализацию, подошёл к стеклянным дверям.

— Исаак Мур, — сообщил он охраннику, — группа Z.