За воспоминаниями не заметил, как подъехал к Сашкиному дому.

– В урбанизации свои плюсы. Больше для тех, кто собрал народ в кучу и давай грузить налогами «на воздух» и землю, – мысленно похвалил себя за решение обосноваться на родине, – только здесь понимаешь какое это счастье – бесплатная парковка.

Оставив машину на широкой обочине, подхватив пакет с подарками, нырнул в Сашкин дворик. В темноте сеней не сразу нащупал ручку. Толкнул дверь и попал в пространство яркого света. Колька Головцов, Ванька Торбеев и Сашка Марков встретили пьяно и радостно. На кухонном столе одна уже пустая и новая початая бутылки водки.

– Мы, вот, не дождались и начали, – попытался оправдаться Колька.

От умственного напряжения коричневая кожа на голове сморщилась, а паутинки венок над висками превратились в высохшую гроздь винограда.

– За-мо-лол, – зашипел по-доброму Ванька.

Худой и сгорбленный, словно полжизни работал прикованным к каторжной тачке. Пережил два инфаркта, один развод, десятка два капельниц от запоя. Другой друг, Сашка, слегка боднул говорливого Кольку большим брюхом. Шагнул к Мишке, сгребая в объятия.

Колька не обиделся и приступил к самому важному. Разливать водку. Выпили. Еще и еще. Разговор не клеился. Инициативу снова взял Колька Головцов:

– Не понимаю, зачем тебе, Мишка, возвращаться. Мы же не живем здесь, а выживаем! На пособие по безработице, отсюда и пенсии мизерные. Ведь от зарплаты начисляется. Бабы не любят безденежных. Дети матерей защищают. Я, как пьяный прихожу домой, так сын сразу же вызывает полицию. Ещё утром проверяет, в камере ли я. Пацанёнок-сержантишко норовит оштрафовать за брошенный окурок, что поссал на забор, за переход улицы. А урн, туалетов и тротуаров в городе нет! Хорошо хоть воздухом дышать разрешают.

– Замолол Колюха, – прервал друга Ванька Торбеев. – Скажи спасибо, вино пить не запретили! А то воздух!

– Да и баб любить не отменили, – хохотнул Сашка Марков, прозванным за любовь к женскому полу «ходоком». – Расскажи лучше, как вчера с Торбеем свататься ходили. К Вальке, молодой пенсионерке, что из Москвы переехала.

Колькины глаза оживились, улыбка старого проказника распрямила кожу на лице. Хулигански матюгнувшись, начал рассказ:

– Я женатым только числюсь, а Ваня разведен. У нас так полгорода живет. Терпят друг друга. Деваться – то некуда. В общем, выпили вчера слегка и решили идти свататься. Невеста хоть и постарше на лет пять, но ухоженная. Упакованная, значит. Молодо выглядит. В Москве работают в кабинетах, а не в лесу, как у нас. Кожа у Вали румяная, волосы короткие, в ушках алмазы, на шее золото. Единственный недостаток, тощевата. С диеты, как наркоман с иглы, не слазит. Зашли, представились. Я «быка за рога». У нас молодец застоялся, что конь в стойле. Ваню нахваливаю, а сам не прочь поджениться. Она на меня глаз и положила. Смотрит, не отрывается.

– Замолол, – огрызнулся Торбей. – На меня смотрела, а ты молол пьяную чушь про богатое наследство. Звал Вальку в Челябинск, где тетка подписала тебе двушку. Так домололся, что чаем нас угостила, да и выпроводила. Про квартиру врал! Сам рассказывал, как жена тебя напоила и заставила переписать теткино наследство на сына. Нищий ты, как и я!

Воспоминаний, как раньше бывало, не получилось. С трудом выпроводил разругавшихся друзей.

По привычке поднялся рано утром. За стенкой раздавался бурлацкий Сашкин храп. Прибрал стол, помыл посуду. Оказалось, трое пятидесятилетних пацанов выпили не три, а четыре бутылки водки!

– Правильно, Михаил, привыкай к своему дому, – раздался за спиной сиплый Сашкин голос.

– Пьяный был, а помнишь, как дом продавал.

– Ну, дак, как гусак, – выпятив брюхо загордился Сашка. – Всё пропьем, но родину не опозорим!

– Пошли покажу подвал, – настаивал хозяин, – увидишь собственными глазами. Ничего не сгнило.

Мишке и не нужен старый дом, но не обижать же товарища. Что ему вчера по пьяни – то померещилось? Полезли в подпол, оказавшийся на самом деле сухим.

– Видишь, какой глубокий, – гордился Сашка, – отец покойный держал зимой ульи. В том углу.

На корточках засеменил к мрачному пчелиному месту. Раздался глухой удар Сашкиной головы о половую балку и вскрик: «Ё-мое»!

На друзей посыпалась древесная труха. Вылезли из подвала. Долго отряхивались.

– Чердак и крышу полезем смотреть? – смущенно предложил товарищ.

Михаилу хотелось скорее прекратить дальнейшие исследования. Интерес к полусгнившему дому потерял безвозвратно. Добил Сашку вопросом, после которого продажа дома приостановилась.

– Запах в прихожей. Чувствуешь?

Сашка шумно начал втягивать волосатыми ноздрями воздух.

– Несет из расположенного в терраске отхожего места, – поставил диагноз Михаил, – а чистите каким способом?

– Ковшом, – не подозревая подвоха, отвечал хозяин старого дома, дурно вращая похмельными глазами. – Не руками же. Ковш закреплен на жердь. Отходы человеческой деятельности в грядку. Нет лучше удобрения! Так всегда делали наши родители.

– Понятно, – для Сашки несправедливым приговором прозвучало единственное слово друга детства.

Сделка не осуществилась. Сгладил неприятный для друга отказ похвальбой:

– Раз в месяц летаешь в Кемерово на вахту. Шахтер! Смотри, какой молодец! Деньги у тебя водятся, вот и восстанавливай родительский дом на радость горожан. Чем не вклад в будущее. Только поменьше пей водки!

– Миша! – резво откликнулся Сашка. – Не для кого восстанавливать. Сын будет жить в Москве и не дай бог сюда вернуться! Тут же ни канализации, ни водопровода. Сам я, видать, недолго протяну.

Товарищ закашлялся и выплюнул черную слюну в раковину.

– Шахтерская болезнь у меня, называется «черные легкие», – грустно резюмировал Сашка, – а водка растворяет угольную пыль в организме. Пить-то приходится по медицинским показателям. Да, что обо мне. Вот у Кольки Головцова вообще рак обнаружили!

В этот миг Мишка вспомнил прошлогоднюю встречу с одноклассниками. В свое время успешными считались оставшиеся на родине. Получали квартиры, родительскую собственность. По субботам банный день, ужин в кругу родных. Тихая семейная жизнь. Уехавшие за лучшей долей в большие города обрекались на тяжелый труд. Скоро ценности поменялись. Новые горожане купили квартиры и построили дачи, компенсировав неустроенность молодых лет. Оставшиеся на малой родине, вдруг оказались лишенцами. Без работы и как следствие – пьянство, развал семьи. Горожан, напротив, под старость тянула родная земля. Кислый, как квашенная капуста воздух, казался сладким Пломбиром. От того зловеще воспринималось предупреждение: «Можно в те же вернуться места, но вернуться назад невозможно…"

В планах оставалось посещение Мишки Гречухина, известного в городе столяра и плотника. Для Цветкова он являлся примером стойкости. Тот часто падал, поднимался и снова падал, чтобы занять место в строю жизни. Не растерял, а только приумножил качества надежного парня с улицы Валовой. Дом Мишки походил на русский терем, с витиеватыми узорами наличников, с боярским крыльцом, сказочными деревянными фигурками во дворе. Ранимая душа поэта, требовала самовыражения и признания. Хозяин обнял друга детства и заплакал, повторяя по несколько раз, – Мишка, Мишка! Давай сходим на угор к «красной будке», там Унжа такая красивая, страсть!

До Цветкова наконец дошло, что в прошлое его тянет чистота человеческих отношений, которая удивительным образом гармонирует с местной природой. Комок жалости к самому себе подкатился к горлу, так что впору задохнуться. Выступившая слеза сняла душевный спазм. Память выхватила соответствующие настроению есенинские строки:

«Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник,

– Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.

О всех ушедших грезит конопляник

С широким месяцем над голубым прудом».

2

Полный мужчина с крупной головой, посаженной на широкие плечи, походил на носорога. На бычась, наблюдал за ленивой суетой двух взрослых парней. Они безуспешно пытались вытащить старый столб, что гнилым зубом торчал посреди двора в окружении трёх свежих приземистых построек. На месте огорода, за домом, обнесенный в одну доску загон для скота. Над мини фермерским хозяйством возвышался двухэтажный дом из светлого цилиндрованного бревна. С водостоков крыши до самой земли свисали похожие на морских змей железные цепи. Старинный способ отвода дождевых вод.