– Мишка, Цветков! – развеял сомнения сильно изменившийся одноклассник.
Друзья обнялись. От Кольки шел точно такой же запах, как от свалки. Забродившей капустой.
Договорились вечером собраться у Сашки Маркова. Посидеть и поговорить. Колька обещал сюрприз.
Времени, с учетом предстоящей поездки в Чухлово, оставалось мало. Часы на бортовом машинном компьютере показывали 13.00. Пора спешить до брата. Кольку подвёз до центра. Осмотрелся. Время обеда, а город словно вымер. Ни души, лишь стайки собак. Появилась необъяснимая тревога.
Начал искать изменения в окружающей обстановке. Не находил. Те же покосившиеся заборы, дорожные ямы. Памятником местного значения выделялись остатки разбитой тротуарной плитки. Результат работы первого городского кооператива начала девяностых. Серега Зернов, сосед по квартире, прорабом тогда трудился. Добрый и отзывчивый парень. Потом перешел в криминал. На вопрос, где работаешь, хитровато отвечал: «Есть такая профессия, рэкетир». «Рэкетир Серега» давно помер от цирроза печени.
В окружающих центр города одноэтажных строениях появилась роскошь: пара новеньких современных коттеджей, да сгоревшая поликлиника восстановлена в стиле «чешского пивного бара». Под крышей вывеска: «Центр торговли» предупреждала о монополизации и централизации, как общей тенденции в государственной политики. Обозначилась духовность: на главной площади восстанавливали храм имени Александра Невского. На народные средства. В советское время религиозно-культовое учреждение превратили в культурное (кинотеатр, Загс, библиотеку). Городок невелик, до перестройки проживало десять тысяч, а после двадцати девяти лет новой России – три. Казенные мысли с предложениями «все улучшить» шевелились в голову, как опарыши в брюхе тухлой рыбы. Они были бесперспективны ввиду бесполезности изменить действительность. Что делать, если ты не равнодушный!
– Земляк, дай рублик, на хлеб, – тихо попросил непонятно откуда появившийся давно не бритый мужик в застиранной осенней куртке.
В нищем узнал кумира восьмидесятых, капитана городской футбольной команды по кличке Хват. Всегда прежде жизнерадостного, одетого по последней моде в нейлоновую желтую куртку с круглым значком «Микки Мауса» и в клешоные американские джинсы. Михаил не удивился такому перевоплощению некогда успешного. «Сколько их спилось, опустилось, повесилось за двадцать девять лет после распада СССР?» – без осуждения подумал и вложил в трясущуюся ладонь вчерашнего красавца сто рублей. Как раз на бутылку водки. Низвергнутый авторитет восьмидесятых предупреждал об изменчивости прошлых ценностей, их недолговечности.
Брат ждал. На столе появилась тушеная лосятина с картошкой. Облепиховый чай, суповая тарелка с медом в сотах. Необыкновенное радушие не насторожило.
Разговор, как обычно, начался издалека. С местных новостей.
– Каждый день хоронят. Кладбище становится местом встреч живых, как раньше субботние базары. Недавно дерево ветром повалило и зашибло мужика. Родственники покойного судятся с мэром. Тот у нас молодой технократ. Повар по профессии. Чудные распоряжения издает. «Коров можно водить только по трем улицам, за веревку и в специальном наморднике». Иначе штраф. От прошлой профессии осталась любовь к собакам. Привык, работая в столовке, подкармливать костями. Это у нас неприкосновенно. Как на загнивающем Западе сексуальные меньшинства. Скоро, как на женщин, и обернуться нельзя будет. Засудят. Слово-то странное, харассмент. Домогательство по-нашему. По субботам сам мэр патрулирует улицы с волонтерами из пенсионерок-учительниц. На камеру фиксируют нарушения. Кто в обнаглевших собак палкой или камнем бросит. Домогается, значит. Административный протокол. Полицаи, их развелось неимоверное количество, совсем тронулись. За переход улицы в неположенном месте штрафуют. У нас и тротуаров-то почти не осталось! Задумали паспорта на улицах проверять. А чего их проверять? Все и так друг друга в лицо знают. Велик ли городишко! В общероссийские сводки попал двадцатилетний макаровец. Оказался держателем международного порносайта! Отделался штрафом в три тысячи. Коммунальщики словно с цепи сорвались. Тарифы каждый месяц повышают, а президент говорит инфляции нет. Конечно нет. Мы отключаемся от котельных, водопровода. Из благ цивилизации оставляем лишь электричество. Нет работы и платить нечем. Скоро, глядишь, как старообрядцы в скиты лесные побежим прятаться. Примеры имеются. Лешими их называют.
– Как ни приезжаю, ты критикуешь. Сначала коммунистов ругал, а хвалил демократов. Во всех разочаровался. Нельзя строить жизнь на одном негативе.
– Я неравнодушный, – примирительно улыбнулся младший брат.
– Почему не пойдешь на выборы мэра или местного депутата, неравнодушный ты наш? – подначил в свою очередь.
– Власть дается не любить, а давить. Не хочу участвовать в насилии над народом.
Михаил вспомнил деда по матери, обходящего стороною начальство:
– У тебя от деда Ивана передался ген страха перед государством. Ему простительно. Три войны рядовым прошёл. Гражданскую, финскую и Отечественную. Пять лет ссылка в наказание за плен, бухгалтером на лесозаготовках. После зарекся на государство работать. В религию ушел, церковным казначеем. Говорил: «В России лучше за стадом ходить, чем стадо водить».
Наступила пауза, обещающая примирение. Их встречи обычно начинались проверкой взглядов.
– Не прибедняйся, – продолжил мирный курс Михаил. – Лосятинка, медок, картошка. Свое. Сплошная экология, не то что в большом городе.
Брат хитро улыбнулся:
– Не понять москвичам. Вы живете, а мы выживаем.
– Мне бы так выживать!
– Думаешь легко за пчелками ходить, мясо в лесу добывать? Я подсчитал, в прошлом году двести километров по лесу отбегал. Ладно спорить. Поехали смотреть квартиру, да оформлять документы. Ты еще не раздумал?
Михаил утвердительно кивнул. Последние сомнения, связанные с повышенным налогом для неместных, уже не отпугивали.
Через пять минут заезжали во двор каменного двухподъездного дома на двенадцать квартир. В советское время получить в нем жилье считалось престижно. Куст сирени, где когда-то стоял столик для домино, вымахал с целое дерево. На месте цветочных клумб появились автомобильные покрышки, покрашенные в цвета российского флага. Заросшая бурьяном детская площадка и почерневшие от времени хозяйственные постройки. Некогда белоснежный кирпич дома превратился в серую застиранную простыню. За скрипучей деревянной дверью общественного подъезда сконцентрировался резкий кошачий духан. Он, как взрывная волна, заставил отпрянуть.
– Непривычно? – поиздевался брат. – Верка держит с десяток кошек.
Верку помнил. Работала в единственном ресторане официанткой. Для него всегда находила хорошее бутылочное пиво. Было время тотального дефицита. Верка являлась одним из его хранителей. Так создавался местный авторитет. Никто и никогда не обвинил её в коррупции или конфликте интересов. Хоть и брала сверху за дефицит, но не со всех и по-божески. Выйдя на пенсию, устроилась на не менее «блатную» работу. Истопником в единственный банк.
Брат уже подталкивал на вход родительской квартиры. Узкий коридорчик, зало, похожее на комнату для сумасшедших (с решеткой на окне), желтые голые стены и ярко красная гармошкой допотопная чугунная батарея. Покойный отец поставил ее для увеличения теплоотдачи. Котельная традиционно топилась на сырых дровах. Произведенный недавно бестолковый ремонт нельзя не заметить. Межкомнатные двери оказались без ручек. Половая доска у стены от прикосновения ноги разломилась пополам. В старых деревянных рамах щели с мизинец. С недоделками еще можно мириться. Что-то смущало. Из малюсенькой ванны вернулся в желтое зало. Глаза искали какую-то важную неисправность. Младший брат подсказал:
– Люстра не установлена.
– Блин, – встрепенулся старший Цветков. – Я-то думаю, чего не хватает? Это дело простое. Куда сложнее с полом. Видишь?
Он нажал ногой на половицу у печки. Доска легко поддалась нагрузке. Слегка застонав, обломилась.
