Или вот ещё…
Стоит село,
Всё заселено,
По утрам петухи поют,
А люди не встают.
Почему именно к смерти такой интерес? А потому что Капитолина навидалась её на своём веку.
Когда-нибудь о бабке я ещё порасскажу.
Во человечище! И на продразвёрстке была, и артелью инвалидов «7 Красных взгорков» верховодила. Я много раз слышал от неё, что «числа семь и тринадцать до всегда приносят удачу». А ещё что она любит жёлтый цвет и пахучий самосад, верит снам и предсказаниям. Одна-одинёшенька (без мужа, сгинувшего в Гражданскую), Капитолина моя подняла на ноги семерых детей. Вот и тут «семёрка»! В общем, была она командором в юбке. И всю жизнь оставалась в том сане, в который возвела себя сама.
До всегда.
…Голоса бубнов и барабанов набирали силу, ветер шипел и трогал стяги, звенели тетивы, свистели стрелы, гремели сапоги по палубе, визжала сталь мечей, ударяя о шлемы, кричали воины. Широкораду казалось, что он слышит даже то, как убитые с громким плеском падают за борт. Мичман разглядывал ладью на обложке дневника и представлял яростное морское сражение до тех пор, пока не явился Пальчиков.
– Извините, Александр Иваныч, но вынужден вас побеспокоить!
– А что такое?
– Понимаете… Дело всё в том…
– Николай Валентиныч, не тяните! – поморщился Широкорад. – Давайте к сути!
– Ага, значит… Э-э в турбинном отсеке был замечен посторонний… И старшина первой статьи Шабанов хорошо разглядел его желтушный наряд.
– Может, первостату всё это привиделось?
– Никак нет… Рифкат божится, что наяву было. Да я и сам видел того типа, но только в электродвигательном отсеке…
– А что вы предприняли?
– Да ничего… Стушевался наш посторонний.
– То есть, как стушевался?
– Как? Ну, навроде тени…
– Николай Валентиныч, вы можете понятнее изъясняться?
– Так точно!– расправил плечи мичман Пальчиков. – Посторонний, которого мы оба с Рифкатом видели, он, он… исчез. Мы осмотрели отсеки, но никого не нашли.
– На ГКП докладывали?
– Пока не докладывал – никого ведь не нашли.
Широкорад помолчал, думая, говорить ли своему подчинённому о том, что и он уже видел гостя, и решил пока не говорить.
– Поступим следующим образом… – взглянул вдруг на Пальчикова Александр Иванович. – Продолжайте нести вахту, но если появится гость, то сразу дайте мне знать… Надо во всём, как следует разобраться… О чём командиру будем докладывать? Может, нам в лазарет пора… Может, это какая—то массовая галлюцинация?
– Есть, понял! Разрешите идти?
– Занимайтесь, Николай Валентиныч! – кивнул Широкорад.
Когда Пальчиков ушёл, Александр Иванович сунул дневник между конспектами по боевой подготовке и задумался. Но ни одного толкового объяснения случившемуся так и не нашёл – ни через девять минут, ни через семнадцать.
Глава девятая
«Число семнадцать у древних римлян слыло роковым, – думал Первоиванушкин. – Цифры, его составляющие, при переводе в буквы и перестановке XVII—VIXI означают… “я жил”… Судя по тому, что мне и Вадиму поведал сегодня Широкорад, бесценное “я буду жить”… под большущим вопросом…»
Иван Сергеевич долго сидел за столом, обхватив голову руками, потом вдруг вскочил, сдвинул штурманские карты, высвободив зачем-то место перед собою, и, точно на что-то решившись, сказал: «Век расшатался, – и скверней всего, что я рождён восстановить его…»
В эту минуту штурман выглядел так, будто именно он открыл, что слово «подвиг» – это и «доблестный поступок», и «путь, путешествие». Грудь его дышала ровно и глубоко. Все черты оживились. В бледных голубых глазах читалось, что ни таинственный гость, ни угроза конца света не могли поколебать его уверенность в себе.
Некоторое время Первоиванушкин разглядывал веснушчатые руки, а когда ему это надоело, вынул из кителя серебряную зажигалку и положил на стол. Приготовил отвёртку, щёточку, кусок фланели. И пока чистил да полировал зажигалку, его обстигали мысли о днях далекого былого – о Нижнем Новгороде, о лете, турбазе, карантине и медсестре Тамаре с симпатичным лицом… Когда зажигалка была обихожена, Иван Сергеевич улыбнулся и с выражением продекламировал:
Крошка, огненная мушка,
Крошка, белый огонёчек!
Потанцуй ещё немножко,
Посвети мне, попрыгунья,
Белой искоркой своею:
Скоро я в постельку лягу,
Скоро я закрою глазки!
…В «летний» сон Первоиванушкина влезал бойкий и докучливый голос Тамариного жениха. Иван Сергеевич дивился тому, что у самой Тамары был необыкновенно приятный, тихий, без всяких повышений голос. Девушка отвечала жениху невпопад и украдкой поглядывала на золотые часики. На лодочной станции её дожидался он, Иван.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
