В таком случае, как в старом, так и в новом меркантилизме, экономическое регулирование можно рассматривать как итог конкурентного процесса, при котором заинтересованные группы ищут государственной защиты от конкуренции. В том положении, которое занимал меркантилизм во времени и пространстве, значимыми организованными группами в нём были отчасти группы местных администраторов, торговцев и городских рабочих и отчасти монопольные организованные группы, совлечённые в национальные и международные производство и торговлю.

Экономическое регулирование на местном, национальном и международном уровнях приняло, в основном, ту же самую форму в английском меркантилизме, что и в современных ему обществах. Деятельность фирм подлежала лицензированию и, таким образом, конкуренция между поставщиками ограничивалась. Тем не менее, важно понять некоторые главные различия между поведением институтов, охватывающим местное, в противовес национальному, законодательное регулирование и монополию. Местное законодательное регулирование предприятий, цен и уровней заработных плат берёт своё начало в средневековой системе гильдий. Усиление этого исходящего из гильдий регулирования в период правления Тюдоров, вплоть до Елизаветы I, было ответственностью бюрократии гильдии, сотрудничавшей с административной машиной города или графства. Елизавета попыталась кодифицировать и усилить эти детальные правила в Статуте Ремесленников. В этом законе были прописаны особые обязанности по наблюдению за исполнением закона местных правоохранительных органов, знати и местных администраторов. Представителям правоохранительных органов и других административных надзорных инстанций по исполнению местных законов платили очень мало или вообще ничего не платили за их службу, это обстоятельство обусловило специфику расстановки экономических интересов на местном уровне. Именно эти интересы, в конечном итоге, сделали предоставление монопольных прав на местном уровне не эффективным.

С другой стороны, на национальном уровне промышленное законодательное регулирование создавалось тремя способами: (1) парламентскими статутами, (2) декларациями и патентными письмами королевской особы, (3) декретами Тайного Совета королевского двора. Следует отметить, что торговцы, как и монархи, живо откликались на возможности получения ренты. Слияние частных интересов монарха и монополиста прочно вошли в английскую практику уже в четырнадцатом веке, а возможно ещё раньше.

Стало быть, мотивы экономической деятельности, как правило, узнаваемы и не изменились по прошествии столетий. Но, хотя, в основе своей, меркантилизм тогда и сейчас одинаков, есть важные отличия двух сред для поиска ренты. Самое важное для целей настоящего обсуждения различие касается рынка со стороны предложения регулирующего законодательства. Национальный меркантилизм обеспечивался монархией, а монархия представляет собою уникально низкозатратную среду для поиска ренты, особенно по сравнению с современными демократическими установлениями, где власть предоставлять регулирующее законодательство распределена между различными ветвями государственной власти. Концентрация меркантильной власти в руках меркантильного монарха является логичным объяснением широкомасштабной погони за рентой и экономического регулирования в течение этого периода истории Англии. В ходе нашей дискуссии мы увидим, как рост и, в конечном счёте, перевес власти Парламента обеспечивать законодательное регулирование драматическим образом изменили затраты и выгоды для покупателей и продавцов монопольных прав так, что это привело к упадку меркантилистского регулирования. Но сначала мы должны рассмотреть структуру и судьбу местного регулирования.

Законные рамки для претворения в жизнь меркантилистского экономического регулирования на местном уровне были установлены елизаветинским Статутом Ремесленников. Этот статут был попыткой кодификации более старых правил для регулирования промышленности трудовых ресурсов и благосостояния, с той важной разницей, что эти правила должны были быть национального, а не местного масштаба. Некоторые писатели указывали на колоссальное увеличение уровня заработных плат после Чёрной Смерти как на импульс для экономического регулирования на национальном уровне. Непосредственной экономической причиной тому, скорее всего была неспособность городов ужесточить меры по пресечению мошенничества, связанного с соглашениями местных картелей. Города пытались купить у короля единообразую национальную систему законодательного регулирования, и эти монопольные права должны были быть защищёнными от посягательств, особенно «иностранцев». Было много попыток, предпринятых преследующими свои корыстные интересы торговцами и городскими администраторами, регулировать экономическую активность и пресекать посягательства «незваных гостей» на местные привилегии. Эти стремления нашли своё отражение в многочисленных документах эпохи Тюдоров. Город Лондон сильнее других желал отгородиться от чужаков и иностранных технологий, которые сдерживали рост городских доходов. Решение, которое предлагалось чаще всего, состояло в том, чтобы выслать из города всех деревенских чужаков или тех рабочих, которые не имели «законных» квалификаций для занятия различными ремёслами.

Единообразная система местных монополий в национальном масштабе должна была претворяться в жизнь мировыми судьями. Первичной чертой данной системы было то, что служба её сотрудников не оплачивалась. Отсутствие оплаты труда мировых судей, по мнению некоторых историков, вела к «непрофессионализму» и «лени» с их стороны в деятельности по надзору за соблюдением законов. Но более вероятным является то, что низкая оплата труда или отсутствие её создавала условия для должностных преступлений и вела к тому, что наблюдение за исполнением закона приобретало своекорыстный характер, предполагавший наличие тайной деятельности и избирательное насаждение картелей в отдельных областях промышленности, как это было выгодно мировым судьям. Есть свидетельства, подразумевающие, что законодательное регулирование претворялось в жизнь таким образом, что чистая стоимость принадлежащих мировым судьям вкладов в подлежащих государственному контролю и надзору предприятиях увеличивалась. Этого, как правило, можно было достичь либо предпочтением кого-либо, – фирме, в которой мировые судьи имели свой интерес, разрешалось обманывать картель, тогда как прочие этого делать не могли, – либо дачей взяток прочему персоналу этого института власти. Королевский Совет постановил, что деятельность самих мировых судей должна была отслеживаться констеблями, которые, обладая по закону меньшими полномочиями, чем мировые судьи, часто выступали в роли получателей взяток. Ко времени правления Джеймса I ни для кого не было секретом, что мировых судей можно легко «купить». Мировые судьи всегда готовы были предоставить лицензию на право владения, например, гостиницей при условии, что они получили взамен услугу или деньги.

Для любого исторического периода трудно найти точные отчёты о нелегальных сделках, потому что всегда отсутствует мотивация для их регистрации, но в случае с меркантилизмом свидетельства наблюдателей-современников, похоже, подтверждают мнение о том, что те, кто осуществлял надзор за претворением в жизнь меркантильных законов, регулирующих внутреннее экономическое регулирование, были сторонами, преследующими свои эгоистические интересы. Таким образом, утверждение о том, что они были безразличными и беспечными, выглядит наивным. Современная теория показывает нам, что следует ожидать должностных преступлений как предсказуемого ответа на низкую заработную плату за работу, в которой доминирующим является элемент «доверия». Всё потому, что возможные издержки для должностного преступника, заключающиеся в том, что его поймают и уволят, ничтожные. С точки зрения преследования эгоистических интересов, поведение мировых судей в эру меркантилизма было весьма эффективным и предсказуемым в условиях тех ограничений, которые были наложены на него Статутом Ремесленников.