– Пойдет?
– Пойдет, он сам хочет. Говорит, мужчина должен отслужить. И я с ним согласна.
– А ты? – спрашиваю.
– А я буду ждать его. Как раньше ждали из военных походов, – Пра улыбается. – Да нет, все нормально на самом деле, это я что-то не то сказала. И ты, Мари, не грусти и не завидуй Изке. Каждому свое.
– Это было написано на воротах Освенцима, – бурчу я.
– Это было написано в Библии. Еще раньше, – поправляют меня, – а еще, Мари, надо верить в себя. Рома?
– А ты веришь? – я подставляю стакан, сама доливаю колы.
– Когда как, – Пра смотрит на меня через бутылку, – бывает, верю, бывает, нет. Наверное, все же верю.
– Можно еще спросить?
– Ну?
– А почему ты работаешь барменом? У тебя же другая профессия.
– Так я работала по профессии, – разводит руками Пра. С девяти до шести в салоне «Уют». Шила и кроила шторы, гардины, портьеры, будь они неладны. Скучно, Маш. Да и времени ни на что не хватало, а теперь у меня его завались. Могу с Мотором тусить, могу съездить куда-нибудь…
– Хочешь посмотреть фильм? – мы неожиданно меняем тему.
– Хочу, – соглашаюсь сразу, хоть я и не большая любительница кинематографа. – А какой фильм?
– «Фрида», – объявляет Пра, – про мексиканскую художницу Фриду Кало. Слышала о такой?
По какой-то неизвестной причине диск пошел на английском. Мы включали его несколько раз в надежде услышать русскую речь – безрезультатно. Пра озадаченно ерошила волосы, я смеялась. Тем не менее желание посмотреть фильм только возросло. Наконец нам удалось настроить русские субтитры. Как говорится, и то хлеб.
– Вот, а Мотор бы сразу наладил, – ворчала Пра, устраиваясь в кресле. – Ему прямо удается с техникой, не то, что некоторым…
– Скучаешь по нему? – спросила я.
– Каждую минуту. – Серьезно сказала Пра.
Мне очень понравился фильм. Люблю истории о людях, которых не ломают обстоятельства, какими бы тяжелыми они не были. Может, это оттого, что я сама не такая. Я слабая. Была бы сильной – сумела б измениться, как Изка. Или поверить в себя, как Пра, хотя бы иногда.
Спать легли вместе на широком раскладном диване, я с удовольствием вытянулась на чистой простыне, вдохнула приятный цветочный запах отдушки.
– Лаванда, – пояснила Пра. – Вот твое одеяло. Я пойду Андрюшке звякну, а ты укладывайся.
На тумбочке рядом с диваном лежал томик Джейн Остин, я протянула руку:
– Можно?
– О чем речь! – кивнула Пра и пошла на кухню.
Комната у нее была грустноватая какая-то, обычная. Как будто не жилое помещение, а номер в гостинице. Чистенько, опрятно, но как-то безлико, обыкновенно. Только на комоде стоит коллаж из видов осенней природы, черно-белый, как и фотки на кухне. Я еще подумала, что Пра, должно быть, любит черно-белые изображения. Ах да, на тумбочке я обнаружила забавную вещицу: винная бутылка в голубом вязаном «рукаве» с небрежно подшитым краем. Эта импровизированная вазочка смотрелась озорно и мило. Говорят, когда хочется что-то делать руками, креативить, то у тебя в жизни все идет своим чередом, как и должно быть. Зря, что ли, у меня никогда не доходили руки даже до банальной вышивки крестиком. А уж «одеть» бутылочку я бы в жизни не додумалась…
Книжка была подписана: «Прасковье Воронцовой на добрую и долгую память. Катя и Степан Воронцовы.» Я задумалась. У Пра есть сестра? И еще брат? Или это муж сестры – Степан? Точнее, скорее Катя – жена брата, фамилия-то у Пра тоже Воронцова. Красивая фамилия, из позапрошлого века, тогда были графы и графини Воронцовы.
– Эй, Пра! – закричала было я, но осеклась, вспомнив, что она разговаривает со своим парнем. Эх, повезло же Пра с Андрюхой! И собой хорош, и рокер, творческая личность, опять же, настоящий мужик, не побоялся за нее вступиться на улице…вот бы и мне такой встретился когда-нибудь.
– Чего тебе?
– А это твой брат – Степан? А Катя – его жена? У вас такая фамилия красивая!
Пра улыбнулась, но как-то невесело.
– Можно сказать, что брат. А Катюха – сестра.
– Я тоже всегда хотела старшего брата, – встряла я.
– И я хотела. И еще родителей. Мы из детдома, Мари. Ивановская область, рядом поселок Воронцово, вот всех и регистрируют Воронцовыми.
– Ооой…– выдохнула я. В легких как будто закончился воздух. – Прости, Пра, извини, пожалуйста…
– Да чего извиняться… у нас детдом хороший был, директор вообще золотой человек, дай ему Бог здоровья. Золотое сердце, золотые руки, настоящий человек, Мари. Как у Полевого. Тоже воевал, в Афгане, контузило, сейчас с палкой ходит. Но мы все ему как родные были. Так и звали, не Николай Николаевич, а «папа Коля». А кто постарше, звали НикНиком.
Как же мне было неловко…дернул же черт за язык расспрашивать про эту Катю со Степаном. А с другой стороны, ничего, Пра не обиделась, рассказывает охотно, без грусти. Может, так и нужно? Я считаю ее своей подругой, почему мне нельзя знать? Ну и что, что детдом. Пра умная, образованная, интересная. И людям с ней интересно!
– А…родители твои?
– Не знаю, – девушка равнодушно пожала плечами. – Я отказница, так сказали, недоношенная. Выживала в инкубаторе. И выжила, блин! И горжусь этим!
Я порывисто обняла ее, Пра тихонько засмеялась.
– Удивилась, Маш?
– Так, – неопределенно сказала я, – ты, честно говоря, не похожа на детдомовскую.
– А ты их много видала, что ли?
– Нет, но по телеку показывают…
– Да у нас тоже шпаны хватало, – задумчиво протянула Пра, – но НикНик вот так держал, – она сжала кулак. – Вызволял из милиции, но сам спуску не давал. Наверное, поэтому и выросли нормальными людьми, вменяемыми. Катька вон замуж за Степу вышла, мы с ней в одной комнате жили. И ведь как все устроилось…– Пра скрестила пальцы, – дали нам на двоих с Катюхой дом в деревне с милым названием Дюляпино, половина мне, половина ей. Ну, по распределению, как восемнадцать исполнилось. Холодно, проводка старая, колодец, печка, огород…а самое страшное, – Пра трагически понизила голос, – козы! Две! Во я с ними страху натерпелась!
– А что там?
– Бодались, скоты, прямо жуть. Катька сразу с ними нашла общий язык, доила, а я не могла, хоть тресни. Да и вообще трудно мне было в деревне жить. Хоть и не белоручка, по дому все могу делать, но там…вставали реально с петухами, воду нагреть, она ледяная. Это только потом нам помогли баню построить. Два года прожили, Катька по хозяйству да на огороде, а я устроилась в библиотеку работать, заочно поступила в институт. А тут Степка заявляется, успел отслужить по контракту, ему квартиру дали в городе. Они с Катей давно друг на друга глядели, он стал приезжать к нам. Огород вскопает, дров наколет, и все они по углам шепчутся. А потом подходит ко мне и говорит: «Отдай мне, мол, Катьку в жены, а я тебе квартиру в городе, махнемся, ты ж мечтаешь вырваться отсюда, а мы вот будем фермерами». Ну, я и рада-радешенька, сама понимаешь, такой фарт. В августе оформили документы, а в сентябре уже гуляли на свадьбе. Сейчас сын у них, Ярослав. Мой крестник. Так что я везучая – видишь, своя жилплощадь, район хороший, Подмосковье, опять же. И коз нет. Все-таки не деревенский я человек, по-любому. И у нас на троих одна фамилия, теперь на четверых даже. И детство было одно.
– Ничего себе…как роман.
– Да какой роман, Мари, просто жизнь. Тяжелая, трудная, острая, но прекрасная. Такая прекрасная, что и словами не описать.
– И чего же в ней такого прекрасного? Небо и солнце? Да только мне от них не холодно, не жарко.
Пра усмехнулась.
– Небо и солнце хорошо. Но самое прекрасное – не знаешь, что может случиться в следующий момент. И от этого интересно жить. Вот смотри, в твоем случае. Идешь ты за хлебом в магазин утром, а там – раскрасивый твой принц. Скажешь, не бывает?
– Бывает. В сказках и святочных рассказах, а не в реальной жизни.
– Ну конечно! Суженые что, хлеба не едят и по магазинам не ходят?
Мне стало смешно.
– Или взять мою ситуацию, – развивает Пра свою мысль. Эти четверо когда ко мне подошли на темной улице, меня аж затошнило от страха. А теперь я им по-своему благодарна, иначе я б с Андрюхой не встретилась. И вообще, в твоем возрасте думать, что жизнь отстой, даже не оригинально.
