Он улыбнулся, подмял поудобнее подушку и погрузился в легкий и приятный сон…

***

Евгений Петрович очнулся. Голова была тяжелой, а в ее затылочной части затаился комок боли. Запах помещения был непривычен и навевал тревожные мысли о больнице. Он попробовал открыть глаза и скривился от боли в затылке, а из полуоткрытых глаз брызнули слезы, впрочем, болевое ощущение было не долгим, и через пару минут Женя повторил подвиг. На сей раз ощущения оказались менее богатыми и ему, пусть и сквозь слезы, удалось осмотреть потолок. Потолок был выкрашен белой краской и покрыт паутинкой трещин с обвалившейся местами штукатуркой. Попытка скосить глаза влево привела к новой вспышке головной боли, а полученная в результате этого издевательства над собой информация, явно того не стоила. Правда, ощущение больницы теперь стало иметь под собой определенную основу.

Отдохнув минут семь, Евгений Петрович решился на повторный эксперимент и, аккуратно приоткрыв глаза, скосил их вправо. Вспышка боли не шла ни в какое сравнение с предыдущей, и ему удалось обследовать не только еще один участок потолка, но и часть стены. Стена была окрашена препротивной казенной краской, видимо, по задумке, веселенького желтенького цвета. Цвет вызывал тошноту и желание больше никогда его не видеть. Женя вновь прикрыл глаза и задумался, что, наверное, строители долго подбирали нужный тон, для получения подобного эффекта, ибо для того, чтобы настолько обезобразить прекрасный цвет солнца, нужен не только талант, но и немалый опыт.

Полежав с закрытыми глазами, еще минут пятнадцать, Женя настолько окреп, что попробовал слегка изменить положение головы. Ощущения оказались умеренно неприятными, и осмелевший пациент повторил эту процедуру, уже приоткрыв веки. Ну, что сказать. Он точно находился в больнице, причем, в обычной городской. По-видимому, в травме. Кроме него в палате было еще трое больных, причем ближайший к нему мужчина был также как и он болен на всю голову, в смысле, имел забинтованную башку, недельную небритость и темный круг, под видимым Евгению Петровичу глазом.

Прояснив немного ситуацию – где он, Женя задался вопросом – как он сюда попал. Память дала неожиданный сбой, что порядком его обеспокоило. Последнее воспоминание касалось того, что он отправился открывать дверь курьеру, и все, провал. Да еще и этот идиотский сон, виденный миллион раз! Хотя нет. Обычно действие, происходившее в этом сне, обрывалось значительно раньше, во всяком случае, он не помнил, чтобы раньше ему доводилось видеть город. «Или доводилось? Черт! Совсем мысли путаются!» – подумал Евгений и тут отчетливо осознал, что все вопросы, связанные с памятью, его больше нисколечко не волнуют!

Мочевой пузырь вышел из коматозного состояния, оценил уровень накопившейся в нем жидкости и стал настойчиво сигнализировать, что ее явный переизбыток и с этим срочно необходимо что-то делать! Женя заворочался на койке, уже нисколько не беспокоясь о больной голове, с третьей попытки сумел принять сидячее положение и стал высматривать любую подходящую для его нужд емкость, о такой роскоши, как туалет в палате он даже не думал, а в своих силах, добраться до этажного гальюна, порядком сомневался.

В палате не обнаружилось ничего подходящего, и Евгений Петрович принял решение – встать и идти! Решение далось ему довольно легко, но вот реализация оказалась тяжела, тем не менее, он сумел встать на порядком подрагивающие ноги и сделать первый шаг в сторону двери. От падения и конфуза его спас сосед по палате, тот самый, с перевязанной головой. Сосед тяжело слез с кровати, слегка покачиваясь, доковылял до Жени и, подхватив его под локоть, хрипло произнес:

– Ничё, браток! Прорвемся! Ты главное сознание не теряй, а то не удержу. А так доковыляем!

– Спасибо! – свистящим шепотом ответил ему Евгений Петрович и они медленно, но верно двинулись в сторону счастья, в виде белого фаянсового изделия массового потребления, спрятанного где-то там за семью дверями и поворотами, не хуже кощеева яйца из народных сказок.

Этот путь, в семьдесят четыре шага, оказался одним из самых сложных в жизни Жени, но он с честью выдержал его, хотя, под конец, уже практически висел на плече собрата по палате. Обратный путь оказался не в пример легче. Но стоило Евгению Петровичу переступить порог палаты, как на него набросилась помесь фурии и медузы-горгоны, по недоразумению обряженная в белый халат и с медицинской маской, спущенной на подбородок.

– Это куда ты ходил, обалдуй старый! Инфекцию по всей больнице разносил? – начала с ходу орать эта достойная кисти Рембрандта дама, – Курить бегал, небось? Алкаш! То-то за тобой уже полиция пожаловала! Сбежать хотел? А вот хрен тебе! От нас не сбежишь!

Больше всего Женя обиделся на эпитет – старый. В исполнении этой дамы он звучал, как-то особенно обидно. Зато выброшенная в кровь порция адреналина позволила ему, обогнув служительницу Гиппократа, практически не качаясь, прошествовать к своей кровати и сесть. Лишь сейчас Евгений Петрович обратил внимание, что, скажем так, довольно легко одет. Кроме безразмерных черных семейных трусов, явно с чужого плеча, на нем больше ничего не было. Он смутился, и это было мгновенно замечено фурией и придало ей новых сил:

– Все пропил! До трусов включительно, голодранец! – вновь начала набирать обороты Горгонистая женщина, но была прервана, вошедшим в палату сокамерником Жени, ну, в смысле сопалатником.

– Хлебало завалила и свалила! – тихо, но очень убедительно сказал вошедший и как ни странно это сработало.

Медработница как-то мгновенно увяла и, бочком покинув палату, унеслась по своим больничным делам. А сопалатник хмыкнул и, подойдя к Евгению Петровичу, протянул тому свою лопатообразную ладонь:

– Коля Ермохин! – сообщил он.

– Женя Петушков! – ответил Евгений и вновь смутился, ну, не любил он свою фамилию и чего уж греха таить, стеснялся ее, а уж, сколько она принесла в его жизнь всевозможных приключений, тут так просто и не сосчитаешь.

– Бывает, – хмыкнув, кивнул головой Коля, – Что случилось?

– А бес его знает! Ничего не помню! – развел руками Женя.

– Тоже бывает! – сообщил Ермохин и продолжил: – Отдыхай. По твою душу и вправду полицай заходил. Если чего, ты не тушуйся, зови. Голова она штука такая, сложная.

Коля доковылял до своей койки и лег, укрывшись простыней. А Евгений Петрович всерьез задумался, что же такого произошло, и главное, что же он такое натворил, что за ним государев человек пожаловал. Так, ничего и, не надумав, лишь застудив немного ноги, хоть и август, а пол то бетонный, покрытый лишь тонюсеньким линолеумом, он тоже улегся, укрылся простыней и решил немного подремать, в ожидании блюстителя порядка и в надежде хоть на какую-нибудь ясность, в собственном положении.

Человек проснулся. Сегодня он великолепно выспался, проспав без малого шестнадцать часов, но открыв глаза, еще с полчаса просто валялся в истоме на кровати, нежась и улыбаясь, в блаженном ничегонеделанье. Наконец, он встал, на что тут же отреагировала автоматика комнаты, убрав с окон затемнение. Утреннее солнце хоть и не было видимо за пылевыми облаками, но, тем не менее, окрасило комнату в бордовые тона. Такие цвета уже давно стали привычны и перестали навевать тоску, как в первый год, но сегодня подобная цветовая гамма явно оказалась человеку не по нутру.

– Затемнить окна! – раздраженно бросил он, – Включить свет, желтая гамма!

Его голос был услышан. Окна приобрели очень темный цвет и практически перестали пропускать в комнату красноту внешнего мира, а матовые шары тут и там развешанные по комнате залили все пространство ярким желтым светом. Тем не менее, человек продолжал хмуриться, и явно был раздосадован. Что-то бурча себе под нос, он быстро надел хитон, зафиксировал его на теле поясом и фибулой и, согнав складки за спину, вышел из спальни.

– Авина, завтрак! – крикнул он, – Я буду в кабинете!

Человек прошел через гостиную и, толкнув дверь на противоположной стороне комнаты, оказался в небольшом, по сравнению с другими комнатами, помещении с громадным столом-секретером и глухими шкафами вдоль стен. Обойдя стол, он уселся в кресло, откинул крышку секретера и достал головной обруч, украшенный несколькими камнями. Некоторое время покрутил обруч в руках и что-то решив, выщелкнул один из камней из удерживающей его оправы и заменил другим, после чего надел «корону» на голову и, прикрыв глаза, погрузился в транс.