— Ты с ума сошла, Нидия? Это же куда опаснее нитроглицерина, — возразил ей Майк.
Они, разгорячившись, продолжали спорить, а я, тем временем, заканчивала сжигать содержимое первой сумки и открыла вторую. Внутри неё я нашла лишь четыре пачки банкнот и ещё две пачки размером с книгу, завёрнутые в полиэтилен и заклеенные скотчем. Мы дёргали и рвали его зубами, поскольку у нас не было ничего острого, да и нужно было поторапливаться, так как небо начало проясняться от свинцовых облаков, летящих прочь и спешащих открыть его ярко-красное великолепие. В пачках имелись четыре металлических таблички для печати банкнот стоимостью в сто и пятьдесят долларов.
— Да это же целое состояние! — воскликнул Майк. — Они куда ценнее купюр, что мы сожгли.
— Откуда ты знаешь? — спросила его я.
— Как тебе и сказал полицейский, Майя, купюры Адама Трэвора столь совершенны, что их практически невозможно выявить. Эти пластины мафия купит за миллионы.
— В смысле, мы вполне могли бы их продать, — обнадёживающим тоном сказала моя Нини.
— Даже не думай об этом, дон Корлеоне, — пресёк её Майк острым, точно нож, взглядом.
— Но их нельзя и сжигать, — вмешалась я.
— Нам нужно либо захоронить их, либо выбросить в море, — решил он.
— Как же всё-таки жаль, эти банкноты — настоящие произведения искусства, — вздохнула Нини и начала заботливо их заворачивать, чтобы ни в коем случае не оставить заломов на банкнотах.
Закончив сжигать деньги, мы засыпали яму землёй, и перед тем как уйти, Белоснежка настоял на необходимости пометить это место. «Зачем?» — спросила я его. «На всякий случай. Так поступают в детективных романах», — объяснил он. Пришлось искать камни и делать пирамиду над закопанной ямой, пока Нини меряла шаги до ближайшего ориентира, а Майк рисовал план на одном из бумажных пакетов. Всё это напоминало игру в пиратов, но мне так и не хватило духу обсуждать их действия. На нашем пути в Беркли было три остановки, чтобы принять душ, выпить кофе, заправиться бензином и избавиться от сумок, лопаты, канистры и перчаток, рассовав их по разным мусорным бакам. Яркие рассветные краски уступили место белому свету дня, и мы вскоре основательно вспотели в лихорадочных испарениях пустыни, поскольку кондиционер в машине работал вполсилы. Бабушка не захотела уступать мне руль, потому что полагала, что мой разум до сих пор где-то плавает, а рефлексы притупились. Она сама вела машину по нескончаемой ленте дороги весь день до глубокой ночи, ни разу не пожаловавшись. «Чему-то да послужит мой стаж водителя лимузина», — заметила моя Нини, имея в виду время, когда только-только познакомилась с моим Попо.
Едва я закончила об этом рассказывать, Даниэль Гудрич захотел узнать, что именно мы сделали с металлическими пластинами. Моя Нини должна была выбросить их с парома в заливе Сан-Франциско.
Помню, что хладнокровие психиатра Даниэля Гудрича пошатнулось, когда я рассказала эту часть моей истории ещё в мае. Каким образом я могла прожить без него целую вечность? Даниэль слушал меня с открытым ртом, и по выражению его лица я поняла, что с ним бы никогда не происходило ничего более захватывающего, чем мои приключения в Лас-Вегасе. Он сказал, что как только вернётся в Соединённые Штаты, непременно свяжется с Нини и Белоснежкой, но почему-то до сих пор он этого не сделал. «Твоя бабушка — вот это человек, Майя. Они с Альфонсом Залески были бы хорошей парой», — заметил он.
— Теперь ты знаешь, почему я живу здесь, Даниэль. Это вовсе не каприз туриста, как ты можешь вообразить. Моя Нини и О’Келли решили отправить меня как можно дальше, пока ситуация, в которую я влипла, не прояснится хоть немного. Джо Мартин с Китайцем гонятся лишь за деньгами, не зная, что банкноты фальшивые; полиция жаждет арестовать Адама Трэвора, который хочет получить свои пластины для печати раньше, чем это сделает ФБР. Я — связующее звено, и когда это обнаружат, все будут у меня на хвосте.
— Лаура Баррон — связующее звено, — напомнил мне Даниэль.
— Полиция, должно быть, уже поняла, что это я. Мои отпечатки пальцев есть во многих местах: и на шкафчиках спортзала, и в здании Брэндона Лимана, и даже в доме Олимпии Петтифорд, если Фредди схватят и заставят говорить, не дай Бог.
— Ты не упомянула Арану.
— Это хороший человек. Он сотрудничает с ФБР, и когда мог меня арестовать, не сделал этого, хотя и подозревал меня. Он защитил меня. Офицера Арану интересует исключительно уничтожение индустрии фальшивых долларов и арест Адама Трэвора. За это ему дадут медаль.
Даниэль согласился с планом изоляции на какое-то время, однако переписка не представлялась ему чем-то опасным, зачем преувеличивать опасность преследования. Я завела электронную почту: [email protected]. Никто не заподозрит отношения между Даниэлем Гудричем в Сиэтле и мальчиком на Чилоэ, одним из друзей, с которым он познакомился во время путешествия и с которым регулярно общается. После отъезда Даниэля я ежедневно пользовалась этим аккаунтом. Мануэль не одобряет эту идею и полагает, что шпионы ФБР и их хакеры подобны Богу: они везде и всё видят.
Хуанито Корралес — брат, которого я бы хотела иметь, таковым был для меня и Фредди. «Увези его в свою страну, американочка, мне этот сопляк совсем ни к чему», — однажды в шутку сказала мне Эдувигис, что Хуанито воспринял серьёзно и даже начал строить планы, как стал бы жить со мной в Беркли. Это единственное существо в мире, которое восхищается мной. «Когда вырасту, я женюсь на тебе, тётя Американка», — говорит он. Мы уже читаем третий том о Гарри Поттере, и Хуанито мечтает попасть в Хогвартс и иметь собственную летающую метлу. Он гордится, что одолжил мне своё имя для аккаунта электронной почты.
Разумеется, Даниэлю показалось безрассудным поступком сжигать деньги в пустыне, где нас мог застать врасплох патруль, потому что на межгосударственной трассе 15 всегда много грузовиков, а сама дорога находится под наблюдением как с земли, так и с воздуха при помощи вертолётов. Белоснежка с моей Нини перебирали различные варианты вплоть до растворения банкнот в отбеливателе Драно, как они однажды поступили с килограммом отбивных, но все варианты были сопряжены с риском, и ни один не был так однозначен и театрален, как огонь. Через несколько лет, когда можно будет рассказать эту историю, не опасаясь ареста, разведённый в пустыне Мохаве костёр прозвучит куда лучше, нежели какая-то там жидкость для чистки труб.
До знакомства с Даниэлем я не думала ни о мужском теле, ни о замедленном его созерцании за исключением лишь незабываемого образа Давида во Флоренции, этого мраморного совершенства в пять метров семнадцать сантиметров, однако с небольшим по размеру пенисом. Мальчики, с которыми я спала, были совсем не похожи на этого Давида — неуклюжие, вонючие, волосатые и с прыщами. В подростковом возрасте я влюблялась в каких-то киноактёров, чьих имён даже не помню, просто из-за того, что Сара и Дебби или некоторые другие девочки из академии штата Орегон поступали схожим образом, но эти мужчины были столь же бестелесны, как и святые моей бабушки. Было сомнительно, смертны ли эти люди, такова была белизна их зубов и мягкость гладких восковых торсов, загорелых под праздным солнцем. Я никогда не видела их близко и тем более не касалась, их создали специально для экрана и никак не для восхитительного любовного осязания. Никто из киноактёров не был героем моих эротических фантазий. Когда я была девочкой, мой Попо подарил мне изящный театр из картона с персонажами в бумажных платьях, чтобы наглядно показать трудно воспринимаемые сюжеты опер. Мои воображаемые любовники, как и эти картонные фигурки, — актёры без личности, перемещённые на сцену. Сейчас всех их заменил собою Даниэль, занимающий мои дни и ночи целиком, я думаю и мечтаю только о нём. Он уехал слишком рано, нам так и не удалось укрепить отношения.
Близости нужно время, чтобы созреть: общая история, пролитые слёзы, преодолённые препятствия, фотографии в альбоме, она — дерево, что растёт медленно. Мы с Даниэлем подвешены в виртуальном пространстве, и эта разлука может разрушить любовь. Он задержался на Чилоэ на несколько дней дольше, чем планировал, и так и не смог добраться до Патагонии, улетел в Бразилию на самолёте, а оттуда — в Сиэтл, где он уже работает в клинике отца. Да и моя ссылка на этот остров всё же должна подойти к концу, и по наступлении нужного момента я полагаю, мы решим, где именно мы вновь объединимся. Сиэтл — хорошее место, там меньше дождей, чем на Чилоэ, но я предпочла бы жить здесь, мне так не хочется покидать Мануэля, Бланку, Хуанито и Факина.
