Желание броситься бежать было непреодолимым, но я заставила себя идти по коридору как можно спокойнее. Я стала искать выход для персонала, который должен был быть поблизости. Я прошла перед несколькими закрытыми кабинками, пока не обнаружила самую широкую дверь, которую чуть погодя толкнула и оказалась на служебной лестнице. Атмосфера там очень отличалась от дружелюбной вселенной спа: кафельный пол, неокрашенные цементные стены, суровый свет, неповторимый запах сигарет и женские голоса на лестничной площадке нижнего этажа. Целую вечность я прождала, приклеившись к стене, не имея возможности ни пойти вперёд, ни вернуться обратно, но, в конце концов, женщины закончили курить и ушли. Я смыла крем, оставила полотенце и халат в углу и спустилась в подвал здания, который мы, члены клуба, никогда не видели. Я открыла дверь наугад и оказалась в большой комнате, пересечённой водопроводными и воздушными трубами, где громыхали стиральные и сушильные машины. Выход вёл не на улицу, как я ожидала, а в бассейн. Я вернулась назад и сжалась в углу, скрытом горой использованных полотенец, в этих невыносимом шуме и жаре прачечной; я не могла сдвинуться до тех пор, пока Джо Мартин не сдался и не ушёл.
Проходили минуты в этой оглушительной подводной лодке, и страх попасть в руки Джо Мартину сменился крайней необходимостью улететь. Я не ела в течение нескольких дней, у меня было обезвоживание, вихрь в голове и спазмы в желудке. У меня затекли руки и ноги, я видела головокружительные спирали из цветных точек, словно в кошмаре, вызванном ЛСД. Я потеряла ощущение времени, возможно, прошёл час или несколько, я не знаю, спала ли я или на мгновения теряла сознание. Предполагаю, что в это время входили и выходили служащие постирать одежду, но они меня не обнаружили. Наконец я выползла из своего укрытия и с огромным усилием встала вообще и пошла на свинцовых ногах, держась за стены и испытывая головокружение.
Снаружи всё ещё был день, возможно, что уже шесть или семь часов вечера, и бассейн был полон народу. Это, пожалуй, самое загруженное время в клубе, когда в массовом порядке сюда прибывали офисные работники. Это также был час, когда Джо Мартин и Китаец вынуждены были готовиться к своей ночной деятельности, и наиболее вероятно, что они всё же ушли. Я упала на один из откидных стульев, вдыхая клубы хлора, исходящие от воды, не отваживаясь нырнуть, потому что я должна была быть готовой к побегу в случае необходимости. Я заказала фруктовый коктейль у официанта, ругаясь сквозь зубы, потому что они подавали только полезные, безалкогольные напитки, и записала его на свой счёт. Я сделала два глотка этой густой жидкости, но она показалась мне отвратительной, отчего пришлось её тут же оставить. Тратить время и дальше было бесполезно, и я решила рискнуть пройти перед стойкой регистрации, в надежде, что доносчик, предупредивший этих злодеев, не вернётся. Мне повезло, и я беспрепятственно вышла.
Чтобы достичь улицы, нужно было пересечь парковку, которая в этот час была полна машин. Издалека я увидела члена клуба, сорокалетнего мужчину в хорошей форме, клавшего свою сумку в багажник, и я, краснея от унижения, подошла к нему и спросила, располагает ли он временем, чтобы пригласить меня чего-нибудь выпить. Не знаю, откуда во мне взялась смелость. Удивлённый таким прямым натиском, мужчина немного замялся, изучая меня; если он и видел меня раньше, то не узнал, и я не соответствовала его представлениям о шлюхах. Он рассмотрел меня с головы до ног, пожал плечами, сел в машину и уехал.
За своё короткое существование я совершила много безрассудств, но до этого момента я никогда не унижалась подобным образом. Случившееся с Феджевиком было похищением и изнасилованием, это произошло из-за моего легкомыслия, а не из-за наглости. Тогда это было совершенно другое и имело название, которое я отказывалась произносить. Вскоре я заметила ещё одного мужчину, пятидесяти или шестидесяти лет, с животом, в коротких штанах, с белыми ногами в голубых венах, шедшего к своему автомобилю, и чуть погодя сама последовала за ним. На этот раз мне повезло больше… или меньше, я не знаю. Если бы он тоже отказал мне, возможно, моя жизнь не была бы так несчастна.
Когда я думаю о Лас-Вегасе, меня тошнит. Мануэль напоминает мне, что всё это произошло со мной всего несколько месяцев назад и ещё свежо в моей памяти. Он уверяет, что время лечит, и однажды я буду с иронией рассказывать об этом эпизоде своей жизни. Так говорит он, но это не его дело, потому что он никогда не говорит о своём прошлом. Я думала, что приняла свои ошибки, и даже в какой-то степени ими гордилась, потому как всё это сделало меня сильнее, но теперь, когда я узнала Даниэля, я хотела бы иметь менее интересное прошлое, чтобы предстать перед ним с достоинством. Та девушка, которая перехватила страдающего варикозом пузатого мужчину на парковке клуба, была мной; та девушка, которая хотела выпить глоток алкоголя, тоже была мной, но сейчас я совершенно другая. Здесь, на Чилоэ, у меня есть второй шанс, у меня есть ещё тысячи возможностей, но иногда я не могу унять голос обвиняющей меня совести.
Тот старик в брюках был первым из нескольких мужчин, поддерживавших меня на плаву в течение двух недель, до того момента, когда я больше не смогла продолжать. Продаваться таким способом было хуже, чем голодать, и хуже, чем испытание ломкой. Никогда — ни пьяная, ни под кайфом, я не могла избежать чувства глубокой деградации, мой дедушка всегда наблюдал за мной, страдая за меня. Мужчины пользовались моей застенчивостью и нехваткой опыта. По сравнению с другими женщинами, которые делали то же самое, я была молода и хороша собой, могла лучше управлять своим телом, но отдавалась за несколько глотков, щепотку белого порошка или горсть драже жёлтого цвета. Самые приличные разрешали мне торопливо выпить в баре или предлагали кокаин, перед тем как отвезти меня в номер гостиницы; другие ограничивались покупкой обычной бутылки и делали это в машине. Некоторые люди давали мне десять или двадцать долларов, другие вышвыривали на улицу просто без ничего, я не знала, что нужно брать оплату вперёд, а когда это усвоила, я уже не была готова идти по этому пути дальше.
Наконец, с одним клиентом я попробовала героин, впрыснув вещество прямо в вену, и я прокляла Брэндона Лимана за то, что не позволил мне разделить с ним его рай. Невозможно описать тот момент, когда жидкое блаженство входит в кровь. Я попыталась продать то немногое, что у меня было, но это никого не интересовало. Я заработала всего лишь шестьдесят долларов за фирменную сумку после долгих уговоров вьетнамца у дверей парикмахерской. Та стоила в двадцать раз больше, но я отдала её за половину стоимости, такова была моя нужда.
Я не забыла номер телефона Адама Лимана и обещание позвонить человеку, которое я дала Брэндону, если с ним что-то случится, но я этого не сделала, поскольку думала поехать в Бьюти и присвоить себе деньги из этих сумок. Но этот план требовал стратегии и здравого ума, которые у меня отсутствовали напрочь.
Говорят, что по после нескольких месяцев жизни на улице человек становится маргиналом, потому что приобретает вид бомжа, теряет личность и социальность. В моём случае всё было гораздо быстрее: хватило и трёх недель, чтобы я опустилась на самое дно. С ужасающей быстротой я погрузилась в это жалкое, жестокое, мерзкое измерение, существовавшее параллельно с нормальной жизнью города, в мир преступников и их жертв, безумцев и наркоманов, в мир без солидарности или сострадания, где выживают те, кто растаптывает других. Я всегда была под кайфом или искала средства для этого, грязная, вонючая и растрёпанная, с каждым разом всё более сумасшедшая и больная. Я едва могла выдержать пару спазмов в животе, постоянно кашляла и сморкалась, мне трудно было открыть веки, склеенные гноем, а временами я теряла сознание. После нескольких уколов я получила заражение, на руках у меня были язвы и синяки. Я проводила ночи, ходя из стороны в сторону, — это было гораздо безопаснее, нежели спать, а днём я искала каморки, чтобы спрятаться и отдохнуть.
