Во время прилива дом раскачивался в море, словно старая каравелла. На крыше развевался привязанный к древку чилийский флаг, двое детей ехали верхом на главной балке без спасательных жилетов. Приближаясь к пляжу, «каравелла» встречалась заслуженными овациями, и люди пытались поставить её на якорь, пока не закончился прилив. Они хорошо рассчитали время, отчего не пришлось долго ждать. В карнавале закусок, алкоголя, гитар и воздушных шаров время пролетело незаметно. Кто-то участвовал в конкурсах, бросая другим туристам вызов в форме стишков, которые были весьма двусмысленными, а порой и заставляли краснеть, как мне показалось. Юмор — последнее, что осваиваешь в иностранном языке, поэтому я не всегда понимаю шутки. В подходящий момент люди сунули несколько бревен под дом, верёвками и цепями привязали к его столбам двенадцать быков, и сооружение начало движение по суше под громкие крики, шумные аплодисменты любопытных и свист полицейских.
Быки сгибали шею, напрягали каждый мускул своих огромных тел и, подчиняясь приказам мужчин, с рёвом двигались вперёд. Первый рывок был нерешительным, но на втором животные уже скоординировали усилия и пошли намного быстрее, чем я себе представляла, в окружении толпы. Одни, шедшие впереди, уступая дорогу этой процессии, другие кучковались сбоку, третьи толкали дом сзади. Вот потеха! Так много совместных усилий и так много радости! Я бегала среди детей, крича от счастья, Факин нёсся за мной, снуя между ногами быков. Каждые двадцать или тридцать метров забег притормаживался, чтобы выровнять ряды животных, разлить вино по бокалам и попозировать перед камерами.
Это было дополнительным развлечением, подготовленным специально для туристов, однако подобное действо всё ещё сохраняло дух традиций и веселья. В конце концов, когда дом прибыл на место назначения, ближе к морю, церковный казначей окропил всех святой водой, и народ начал расходиться.
Туристы разбежались по автобусам, местные жители увели своих быков, а я уселась на траву, вспоминая только что увиденное. Я жалела, что не взяла с собой блокнот, чтобы записать всё подробно. Через мгновение я почувствовала, как кто-то на меня смотрит. Подняв глаза, я встретилась взглядом с Даниэлем Гудричем. Его глаза были большими и круглыми, как у жеребёнка. Я почувствовала холод внизу живота, мне казалось, будто передо мной появился выдуманный персонаж из другой реальности, которого я видела в опере, на картине эпохи Возрождения или в Европе, когда была там со своими бабушкой и дедушкой. Кто угодно сказал бы мне, что я сошла с ума: передо мной стоит незнакомец, а в моей голове летают колибри. Так бы подумал любой, за исключением моей Нини. Она бы меня поняла, потому что испытывала то же самое, когда познакомилась в Канаде с моим Попо.
Первым, что я заметила, были его прикрытые веками глаза, по-женски длинные ресницы и густые брови. Мне потребовалась почти минута, чтобы оценить остальное: высокий, сильный, с крупными чертами лица, пухлыми губами и кожей цвета карамели. Он был в тяжёлых ботинках, с фотоаппаратом и большим пыльным рюкзаком со свёрнутым и упакованным сверху спальным мешком. Поприветствовав меня на хорошем испанском, незнакомец бросил рюкзак на землю, сел рядом со мной и начал обмахиваться шляпой, точно веером. У него были короткие кудрявые чёрные волосы. Он протянул мне ладонь с длинными пальцами и сказал мне своё имя: Даниэль Гудрич. Тогда я предложила свою бутылку с водой, которую он с удовольствием и осушил всего лишь в три глотка, нисколько не волнуясь о моих микробах на ней.
Мы начали говорить о мероприятии, что он снимал с разных ракурсов. И хоть я и объяснила, что это предназначенный для туристов обман, энтузиазма с его стороны не поубавилось. Сам Даниэль был из Сиэтла и, подобно бездомному, путешествовал по Южной Америке без конкретных планов или целей. «Бродяга» — так он себя называл. Гудричу хотелось повидать как можно больше и применить на практике свой испанский, который он учил лишь на уроках и по книгам и который порой сильно отличался от разговорной речи. В первые дни пребывания в стране, он ничего не понимал, как и я когда-то. И всё потому, что чилийцы используют много уменьшительных слов, говоря быстро и певуче, проглатывая окончания, и произнося звук «s» на вдохе. «Ту ерунду, которую говорят люди, лучше не понимать», — вот мнение тёти Бланки.
Даниэль путешествует по Чили, и прежде, чем добраться до Чилоэ, он побывал в пустыне Атакама, где видел лунные, образованные из соли, пейзажи и гейзеры с кипящей водой, в Сантьяго и других городах, что особо его не привлекали, в лесных районах с действующими вулканами и озёрами изумрудного цвета. В дальнейшем он планирует продолжить путь до Патагонии и Огненной Земли, где непременно увидит фьорды и ледники.
Мануэль и Бланка, ходившие по магазинам в деревне, вернулись слишком быстро и прервали нас, но Даниэль произвёл на них хорошее впечатление, и, к моему восхищению, Бланка даже предложила Гудричу остаться у неё и погостить пару дней. Я ей сказала, что никто не может посетить Чилоэ, не отведав настоящего куранто. В четверг на нашем острове как раз оно и будет. Это последнее в туристическом сезоне куранто, лучшее во всём Чилоэ, и что подобное просто нельзя пропустить. Даниэль не заставил себя долго упрашивать, у него было достаточно времени привыкнуть к импульсивному гостеприимству чилийцев, всегда готовых впустить в дом любого легкомысленного незнакомца, который повстречался им на пути. Думаю, что он согласился только из-за меня, но Мануэль сказал, что я тщеславна, а Даниэль должен быть полным идиотом, чтобы отказаться от бесплатной еды и жилья.
Мы плыли на «Кауилье», пересекая спокойное море с приятным попутным ветерком, и оказались там как раз в нужное время, чтобы увидеть плавающих в проливе лебедей с чёрной шеей, стройных и элегантных, точно венецианские гондолы.
«Спокойно проплывают лебеди», — сказала, подражая речи чилотов, Бланка. В свете заходящего солнца пейзаж выглядел краше обычного; меня охватила гордость за то, что я живу в этом раю и могу показать его Даниэлю. Я сделала широкий жест рукой, охватывая им весь горизонт. «Добро пожаловать на остров Майи Видаль, дружище», — сказал Мануэль, подмигнув мне, что я не упустила из виду. Когда мы остаёмся наедине, он может подшучивать надо мной, сколько хочет, но если он думает, что подобные вещи сойдут ему с рук в присутствии Даниэля, то сам ещё об этом пожалеет. О чём я его и предупредила, как только мы остались наедине.
Мы добрались до дома Бланки, где они с Мануэлем немедленно начали готовить ужин. Даниэль попросился в ванную: ему нужно было принять душ и постирать одежду, чем он и занялся, пока я сбегала к себе домой, чтобы найти и принести пару бутылок хорошего вина, которые Мануэлю подарил Мильялобо. Словно Гермес в крылатых сандалиях, я долетела до дома за одиннадцать минут. Я умылась, подвела глаза, впервые надела своё единственное платье и побежала обратно, неся в руке сандалии и гремя бутылками в сумке. За мной, высунув язык, прихрамывал Факин. В общей сложности я задержалась минут на сорок, а за это время Мануэль и Бланка уже наскоро приготовили салат и пасту с морепродуктами. В Калифорнии это блюдо называется «тутти-маре», а здесь — лапша с остатками, поскольку оно готовится из всего, что осталось в холодильнике с предыдущего дня. Мануэль, заметив меня, восхищённо присвистнул: раньше он видел меня только в брюках и, должно быть, думал, что у меня нет вкуса. Я купила это платье в секонд-хенде в Кастро, но оно почти новое и ещё не вышло из моды.
Даниэль вышел из душа гладко выбритым и с сияющей, словно отполированной, кожей, настолько красивый, что мне пришлось изо всех сил стараться не смотреть на него слишком долго. Мы закутались в пончо, чтобы поесть на террасе, поскольку ближе к вечеру на улице стало холодно. Даниэль был очень благодарен за гостеприимство, он сказал, что путешествует почти без денег, и в течение нескольких месяцев ему приходилось спать в самых ужасных условиях, а то и вовсе под открытым небом. Даниэль научился ценить хороший ужин, чилийское вино и пейзаж, созданный водой, небом и лебедями. Их медленный танец на лиловом шёлке моря был настолько изящен, что мы молча им восхищались. Другая стая лебедей пролетала мимо нас с запада, заслоняя последние солнечные лучи своими широкими крыльями. Эти птицы, столь величественные внешне и жестокие в глубине души, на суше смотрятся как толстые утки, в небе же, в своём полёте, выглядят просто великолепно.
