— Эм-м-м… Спасибо, сэр.

— Я бы не стал делать этого, если бы не отставка Эми. У нас есть еще немного времени, и я кое-что расскажу тебе. Зная, что все пошло… отвратительно, хотя и не полностью катастрофично, я потратил несколько первых Погружений просто на наблюдения, чтобы при… более тесном контакте не ухудшить ситуацию еще больше. Ну и, попутно, сохранить собственный рассудок. Одна моя копия прямо сейчас сидит чуть ниже — к счастью, мой плащ… избавляет меня от некоторых проблем. Вторая наблюдает за делами в Министерстве, третья засела рядом с кладбищем, четвертая отсыпается, пятая составляет план-график безопасных вмешательств…

— Гермиона тоже… составляла список всяких странных событий перед моим прыжком, — признался Гарри; теперь ему было понятно, почему мистер Кроакер и его рассудок пережили своих коллег.

— Это называется реперы, Гарри. И, как я понимаю, ты неукоснительно следовал инструкциям мисс Грейнджер?

— Я привык доверять Гермионе, — пожал плечами Гарри.

— Удача и расчет… Храбрость и знания… Интуиция и логика… Прекрасное сочетание. Не прими за умаление ваших с мисс Грейнджер талантов, но боюсь, что поодиночке вы не прошли бы тест.

— Ну… я и так знаю, что вместе мы намного круче, — пожал плечами Гарри; получается, что вместе они этот самый тест прошли, и свидетельством тому была мантия Невыразимцев на его плечах. — Сэр?

— Пришло время для следующего вмешательства, Гарри. Не соблаговолишь ли ты написать мисс Грейнджер что-нибудь успокаивающее? — Невыразимец протянул Гарри перо и полоску пергамента.

— Ты даже время засек? — удивился Кроакер, когда Гарри протянул ему записку. — «На 00:54 со мной все в порядке». Хм. Полное совпадение. И ты снова приписал ровно час. Ну что ж…

Он свистнул — сидящие совсем рядом слизеринцы не обратили на свист никакого внимания, сопровождая взглядами низколетящего над Лабиринтом соплохвоста — и протянул вперед руку, на которую сел некрупный, но исполненный достоинства черный ворон.

— Ты знаком с мистером Живоглотом, Кронос? — ворон кивнул. — Тогда вручи ему это и попроси доставить записку мисс Грейнджер сразу после того, как она окажется в Больничном Крыле.

Ворон кивнул, ухватил записку когтистой лапой (клюв в это время был занят угощением) и стартовал, обдав обоих волшебников волной отбрасываемого крыльями воздуха и изящно разминувшись в воздухе с очередным стартующим из дебрей Лабиринта при поддержке облегчающих чар бронированным чудищем.

— Вряд ли Поппи потерпит Кроноса в палате, — пояснил мистер Кроакер, — а вот питомец мисс Грейнджер, способный ее успокоить — другое дело. Ну, а если мистера Живоглота для успокоения не хватит — возможно, хватит записки.

Гарри не мог видеть лица Невыразимца, но тот просто не мог не подмигнуть в этот момент.

— Я ответил на твой вопрос, Гарри? — спросил Кроакер.

— Больше, чем на один, сэр. Ох, Ё!!!

— Да, эта тварь немного потяжелее, чем бладжер, — заметил Невыразимец, глядя на то, как оглушенного мистера Бэгмена оттаскивают от оглушенного же соплохвоста и приводят в сознание; видимо, панцирь твари и череп организатора Турнира имели сравнимую твердость и прочность. — Но, как я понял, я ответил не на все твои вопросы. Спрашивай, у нас еще есть время.

— Почему Вы думаете, что дементор решил проблему Тома… не окончательно?

— Потому что никто не знает, что бывает с высосанной душой, у которой имеются якоря, — просто ответил мистер Кроакер, — а этот случай достаточно плох, чтобы предполагать худшее. Тем более что наверняка известная тебе метка на руке мистера Крауча-младшего, которого я имел сомнительное удовольствие осматривать там же, в Министерстве, поблекла, но не исчезла. Боюсь, что и Арка Смерти была бы только временным решением вопроса. Из нее, конечно, никто никогда не возвращался, но я просмотрел журналы за все время ее… эксплуатации — ни одного волшебника с расколотой душой в нее еще не отправляли.

— Как Вы полагаете, сколько якорей может быть у Тома?

— Твои мысли, Гарри?

— Ну… Я уничтожил уже два. И когда я уничтожал второй… Том сказал, что их еще несколько. Не один, а больше, понимаете? То есть их минимум четыре, — «Не считая меня», — этого он, разумеется, не произнес.

Трибуны взвыли — очевидно, в зеркалах многие видели, как Крам старается наложить Пыточное Заклинание на Флер Делакур.

— Больше трех, — задумчиво сказал Кроакер, не обращая внимания на вздох облегчения и аплодисменты в адрес вырубившей своего противника француженки. — Число наверняка простое, вряд ли Том пренебрег бы основными правилами нумерологии, он был весьма хорош в ней. Пять, семь или одиннадцать. Потому что тринадцать исключается по понятным причинам, а семнадцать…

Над Лабиринтом взвились красные искры — Флер вызывала спасателей к оглушенному ею болгарину.

— Нет, семнадцать — это слишком много, — наконец пришел к определенному заключению мистер Кроакер. — Система становится практически полностью неустойчивой. Я имею в виду число осколков души, — пояснил он. — Один — это все, что осталось в самом Томе, два уничтожено, а значит, у него осталось два, четыре или восемь якорей. Хотя восемь… Тоже очень маловероятно, даже учитывая запущенность случая. В конце концов, до самого своего развоплощения он сохранял хотя бы видимость адекватности.

— Значит, четыре, — кивнул Гарри, — сами же говорили, что надо рассчитывать на худшее. Тем более, что в два я не особенно верю.

— Почему?

— Обет. Мне нужен Непреложный Обет.

Мистер Кроакер замолчал. Гарри ждал, наблюдая, как профессор Каркаров, пользуясь тем, что мадам Боунс расспрашивает о чем-то Поппи Помфри над телом вынесенного из Лабиринта Крама, бочком-бочком смещается в сторону выхода со стадиона, опасаясь, видимо, что применение его учеником Непростительного поставят в вину именно ему.

— Значит, ты знаешь, — наконец вздохнул Невыразимец. — Я уже дал его, Гарри. Я дал его почти четырнадцать лет назад. И Гиппократ Сметвик из Мунго тоже. Альбус, конечно, ненавидит делиться своими секретами, и, думаю, он предпочел бы решить вопрос с помощью заклинания Забвения, но… Во-первых, в отношении нас обоих это не так-то просто даже для него, а, во-вторых, такая задача, как осколок Тома в твоей голове, не по силам в одиночку даже ему. Но как ты узнал?

— Вычислил, сэр, — про то, что Томов в его голове теперь двое, он решил все-таки пока умолчать. — Понимаете… Я чувствовал… того человека, которого захватил дневник Тома, ну, вам мадам Боунс наверняка про него рассказала, он, дневник этот, точно якорем был, — Невыразимец кивнул. — Я во сне его чувствовал. А на следующий год… Тогда я чувствовал сам себя. Позднего. «Нырнувшего», как Вы говорили.

— …А в этом году — змею? Да, Эми… консультировалась со мной. И Альбус тоже. По отдельности. И не беспокойся насчет того, что твоя информация станет кому-то известна. Я, в конце концов, работаю в Отделе Тайн, а не в Отделе Разоблачений, как мисс Скитер! — оба мужчины хохотнули.

— Да, сэр. И… Тот дневник… Его не брала дробь — это как маггловские пули, только маленькие, и заклинания тоже от него отскакивали. А теперь…

— А теперь винтовочные пули, как и револьверные, отскакивали от змеи. И, если я правильно опознал заклинание, «Серпенмортия».

Гарри кивнул, подтверждая догадку собеседника.

— Хм. Так получилось, что я неплохо разбираюсь в маггловском оружии, Гарри, — вздохнул тот, отвечая на невысказанный вопрос. — Надо сказать, что я бы предпочел не разбираться в нем вовсе, это… довольно тяжелые для меня воспоминания, так что я не хотел бы делиться ими с тобой, по крайней мере, пока. Но действительно — винтовочные пули, а по гильзам совершенно точно ясно, что они винтовочные, должны были пробить ее шкуру с легкостью. Так что… Так что это змея, вероятно, последний якорь Тома. Последний во всех смыслах.

— Первый смысл — это то, что Том создал ее после остальных? Ну… логично. Первый раз я почувствовал ее только в августе…

— И к тому же до лета прошлого года ее рядом с ним не видели. А Том, как ты знаешь, весьма тщеславен и обязательно похвастался бы таким фамилиаром.