Когда пришло время прощаться с учениками, Красс оглядел каждого из них долгим взглядом, словно запоминая их лица, и произнёс напутствие:

– Я расстаюсь с вами, и от этого в душе моей печаль. Надеюсь, что, когда вы повзрослеете, мне не придётся сожалеть о затраченном на вас времени. А пока вы юны и беззаботны, продолжайте питаться науками. Добрые знания украсят вас в счастье и послужат убежищем и утешением в горе и лихолетье… И в старости принесут усладу…

В юные годы у Цицерона было много кумиров, в их числе – Публий Корнелий Эмилиан Сципион, легендарный полководец, прекративший войну Рима с Карфагеном. Но Марка поражали не героические истории, а отношение победителя к противнику. Хоть с карфагенянами Сципион и поступил жестоко, в Испании он отказывался делать рабами местных жителей, хотя Рим в них остро нуждался. Предложил ремесленникам трудиться на римскую армию, обещая свободу и неприкосновенность имущества и жилья. Позиция римского военачальника многим показалась непривычной, но оправданной, выгодной для обеих сторон.

У Сципиона было немало других достоинств. Немало молодых римлян, готовясь к служению Отечеству, воодушевлялись его деяниями. В Риме и других городах республики образованные и рассудительные граждане объединялись в своеобразные кружки друзей Сципиона. Одни с энтузиазмом описывали его военные подвиги, сочиняли эпические поэмы, другие собирали его речи и декламировали их на злобу дня. Вихрь всеобщей влюблённости в легендарный образ Сципиона Африканского захватил римлян разного возраста и политических убеждений.

Марк Цицерон не остался в стороне, но, слушая восторженные речи участников патриотических встреч, он обращал внимание и на другие моменты биографии Сципиона. К своему удивлению, Марк узнал, что его герой часто говорил о счастье римского народа, о необходимости высокой нравственности в гражданском обществе, о судебной справедливости и ответственности всех и каждого перед законом. Напрашивался вопрос: почему его мечты не осуществились?

Из общения с мудрыми наставниками Марк Цицерон понял: одно дело – знать, что такое счастье, а другое – знать, как его добиться, и постараться сделать так, чтобы его хватало на всех. Разве не правда, что один ищет счастье в весёлых развлечениях и роскоши, а другой – в честолюбивых должностях, в толпящихся вокруг клиентах либо в науках, в славе полководца или оратора?

Цицерон надеялся, что он с друзьями приблизит мечту Сципиона. Необходимо лишь найти единомышленников – честных, мужественных и справедливых.

В конце II века до нашей эры, после Карфагена, римляне обратили взоры на Восток, где малоразмерные государства с греческим населением, полисы, безуспешно пытались освободиться от гегемонистских настроений македонского царя ФилиппаV. Собственных сил не хватало, и они попросили вмешаться Рим. Римский Сенат вошёл в положение греков и вскоре направил в Грецию легионы Тита Квинкция «для защиты свободы населения». Македонии объявили войну на том основании, что Филипп намерен возродить империю Александра Великого в прежних границах. После ряда сражений Македония приняла унизительные условия Рима и забыла думать о Греции как о собственной вотчине.

Население греческих городов радостно отмечало это событие. В Коринфе прошли знаменитые всегреческие Истмийские игры с участием конных колесниц, сильнейших атлетов Греции, известных поэтов и музыкантов. На играх присутствовал почётный гость – Тит Квинкций. Обратившись к собравшимся грекам, он сказал:

– Отныне все народы, прежде подвластные Македонии, получают свободу! Все города Греции освобождаются от податей македонскому царю и с этого времени могут жить по собственным законам.

Ликованию греков не было предела. Радость в домах и на улицах городов не иссякала много дней, изливаясь в торжествах, благодарственных рассуждениях и речах, обращённых к Риму и римлянам. Но с этого момента греки решали все свои проблемы через посредство Рима. Из городов ушли македонские гарнизоны, их казармы заняли римские воины. Греческие власти избирались с одобрения римского наместника, а неугодные Риму в должностях долго не удерживались. В наследство от Греции римляне получили доступ к старинным колониям греков в Малой Азии, а Сирия и Египет потеряли независимость. В итоге Восточное Средиземноморье обрело нового господина – Римскую республику.

С этого момента древняя культура Эллады начала распространяться на территории Римской республики. В страну потекли нескончаемые потоки образованных греков – рабов и свободных граждан, одним только своим присутствием повышавших уровень интеллигентности римского общества.

Но в Греции актёры, врачи, педагоги, художники, поэты, архитекторы и ваятели пользовались заслуженным уважением и почётом. Римляне же считали эти профессии недостойными, служащими лишь средством к существованию. Даже мудрейший политик и писатель Марк Порций Катон Старший призывал к изгнанию греческих врачей из Рима «как тайных отравителей».

А между тем вместе с «рабской интеллигенцией» из Греции прибывали тысячи секретарей, стенографов, библиотекарей и писцов, которые тоже вносили свой вклад во всепоглощающую римскую культуру. Рабское происхождение имели ставшие римскими знаменитостями комедиографы[9] Публий из Карфагена и Цецилий из Галлии, мимограф[10] Публий из Сирии. Грек Андроник из Тарента написал для римского театра первую латинскую драму, заказанную к началу Всеримских игр. С его лёгкой руки римляне познакомились с «Одиссеей» Гомера в переводе на латинский, что вызвало небывалый интерес к греческому эпосу. Следуя моде, Андроник открыл для молодых римлян первую школу, в которой изучались греческие науки, что вызывало раздражение сторонников римских традиций.

За первой волной пленных в республику приходили уже наёмные преподаватели греческого языка, грамматики, и учителя красноречия, риторы. Это происходило неспроста – римляне превосходили греков в военной тактике и социальной сплочённости, но не преуспевали в искусстве, литературе, научных знаниях и философии. Из Афин, с Родоса и из греческих городов Малой Азии в Рим потянулись бродячие учителя мудрости – софисты. Молодые римляне с необыкновенным рвением осваивали певучий язык эллинов, восхищались чужой культурой, в частности, красноречием и любомудрием, как называлась философия.

Римские поэты приспосабливались к принятым в Элладе стихотворным размерам, а юристы в поисках лучших примеров правосудия обращались к законодательству Афин, Спарты, Эфеса и других городов Греции. В архитектурных сооружениях римлян угадывались мотивы греческого зодчества, прославленного шедеврами Гермогена, Гипподама, Калликрата, Пифея. Для внутреннего убранства домов богатые римляне заказывали изваяния греческих богов и мифологических героев. И когда Марк Цицерон спросил однажды у своего учителя Сцеволы о причинах подобного увлечения, он не ожидал услышать в ответ:

– Римлянин не признается, что родословная его народа идёт от грека Энея[11], имеющего прямое отношение к Ромулу – первооснователю Рима. Отсюда и тяга ко всему греческому.

Римская знать заказывала для своих загородных вилл греческие скульптуры в бронзе и мраморе – по принципу «чем крупнее и дороже, тем лучше».

Наличие собрания рукописей греческих авторов в виде «библиотеки» элитой признавалось хорошим вкусом. Эту моду завёл Луций Эмилий Павел, военачальник и разоритель греческих храмов. Из Греции он вывез в качестве трофеев тысячи бесценных свитков из богатейшего собрания македонских царей. Неограбленной оказалась лишь Олимпия, где Павла «обуял благоговейный трепет» перед величественной статуей Зевса работы Фидия. Он не позволил войску бесчинствовать и увёл его прочь, сохранив любовь к Элладе до конца жизни.