По званию да и по возрасту я был старше Василия, Виктора и конечно же Володи. Всего месяца два назад мне присвоили звание старшины 1-й статьи. Я с гордостью пришил на форменку погоны с тремя лычками. И звания, и награды мы получали недаром…

Гордились мы и своей формой. В трудный, решающий момент боя, отбивая вражескую атаку или поднимаясь в атаку, матросы снимали каски, вынимали из вещмешков, из-за пазух бескозырки, распахивали бушлаты, чтобы враг видел тельняшки, и фашисты, ну скажем так, не радовались встрече с нами.

Отправляясь в разведку, мы тоже надели бескозырки и чистые тельняшки.

– Умирать, так с музыкой, – пошутил Виктор Козырин. И мы согласились с ним.

– Умереть проще всего, – одернул его Сударев. – Выполнить работу и вернуться – труднее. Но надо, братцы, надо! – Последние слова командира относились ко всем нам.

…Сидя на корме, вглядываясь в силуэты ребят и в темноту, плотно прикрывающую правый берег реки, на котором нас ждал наверняка зарывшийся в землю, вооруженный до зубов враг, я вновь и вновь вспоминал слова командира: «Умереть проще всего. Надо выполнить работу. Надо выполнить работу. Надо выполнить работу!..»

…Хотя мы и ожидали встречу с берегом, и готовились к ней, он встал перед нами так мгновенно и круто, что можно было вскрикнуть от неожиданности.

Наш боцман первым спрыгнул на хрустнувший под ним песок и, придерживая лодку, помог бесшумно высадиться остальным.

Высокий, почти вертикальный обрыв надежно закрывал нас от врагов, находящихся где-то там, наверху, но и их от нас. А ведь нашей задачей было выследить их и пронаблюдать, как они готовятся к неизбежному наступлению наших войск.

– Братцы, я пойду разведаю, куда спрятать лодку, – полушепотом сказал Дубков. – Ждите.

– Правильно, Вася, иди. Будем ждать, – ответил ему я, входя в роль командира. – Иди.

Василий вернулся минут через десять:

– Тут лодок не сосчитать. Немцы с той, с нашей стороны драпали – все лодки сюда перегнали и на берегу побросали. Видно, надеются столкнуть нас в воду и снова вперед ринуться.

Нашу лодку можно и здесь оставить. Никто лодки пересчитывать не будет и чем они друг от друга отличаются, никто не заметит, не разберется.

Мы и сами уходить будем – любую возьмем. Три лодки ощупал – у всех весла на месте.

– Сейчас будем подниматься наверх. Тишина – полная. Один неосторожный шаг, покатится какой-нибудь камень – и крышка. Наверху не выскакивать, не соскакивать. Оглядимся. Прислушаемся. Вон небо вроде светлеть стало. Тучи редеют. Полежим на обрыве – сориентируемся. Надо так спрятаться, чтобы фашистам на глаза не попасться и самим по возможности побольше увидеть. Всем все ясно? – Я пошел вдоль обрыва. За мной, стараясь ступать как можно тише, цепочкой потянулись остальные.

И нам опять повезло. Через несколько минут я наткнулся на тропинку, ведущую на обрыв, так что карабкаться на него не пришлось.

Поднявшись наверх, мы залегли на самой кромке. Здесь, наверху, было значительно светлее, чем внизу, под обрывом. Низкие тяжелые тучи быстро плыли на запад. Из темноты все отчетливее проступали белые пятна высвобождающегося от туч неба. Расширялся обзор и вокруг нас.

…Метрах в 50–70 справа от нас начали выплывать какие-то постройки. На фоне неба четко вырисовался треугольник крыши дома или сарая. Чуть ниже треугольника прорисовалась щетина дощатого забора. Строение казалось заброшенным, безжизненным. Ни звука. Ни огонька.

…Слева высветилась груда бревен и высокий, все отчетливее и отчетливее белеющий прямоугольник. Такие бело-красно-черные прямоугольники в окружении груды обугленных бревен мы видели десятки, сотни раз на пути к Днепру. Это были печи, остатки сгоревших домов…

Небо за пепелищем вкривь-вкось перечеркивали ветви обгоревших деревьев. Такую картину мы видели тоже не впервые. В десятках, сотнях сгоревших хуторов и сел у пепелищ стояли черные мертвые сады, ветви деревьев которых были похожи на вскинутые в небо руки людей, молящих Бога о помощи и пощаде.

Впереди все явственнее выступали из рассеивающейся темноты дома улицы, окраины которой уходили куда-то вниз, за косогор.

– Братва, надо разведать, где нам можно надежно укрыться. Место должно быть такое, чтобы мы могли просматривать всю округу. Но и спрятаться надо надежно. Впереди – целый день. Мне кажется, лучше сдвинуться влево, подальше от целого дома. Его могут облюбовать, если уже не облюбовали для себя фашисты…

– Товарищ старшина, – почти перебив меня, вскинулся Володя. – Разрешите мне разведать. Я маленький, юркий. Сползаю к сгоревшему дому, посмотрю, что там, за ним, в саду. Я мигом…

– Правильно мыслит, – приглушенным басом поддержал Володю Виктор Козырин. – Не за папину же руку ему держаться…

– Парень что надо. Настоящий матрос! – уже вслед унырнувшему в темноту нашему юнге, как привычно называли Володю во всей нашей роте, одобрительно буркнул Василий Дубков.

Володя вернулся быстро.

– Нашел! – чуть не выкрикнул он. – Там, в саду, погреб. Тамбур деревянный, из досок, щелястый. Погреб большой, глубокий. Никакой снаряд не возьмет. Там даже бочка с мочеными яблоками и две бочки с огурцами и капустой. Ешь – не хочу. Я попробовал, нормально все – и яблоки, и все остальное. В щели наблюдать можно. А в случае обстрела, бомбежки можно вниз спуститься. Вдруг наши задумают немчуру погонять, пристреляться перед переправой. Жахнут! – а мы яблоки едим…

– Молодец! – почти одновременно выдохнули Василий, Виктор и я…

…Погреб понравился. Действительно, из тамбура можно было незаметно наблюдать за всей округой. Тамбур метра на два возвышался над землей. В нем можно было стоять в полный рост и с высоты своего роста рассматривать, изучать округу.

– Там, внизу, яблоки, огурцы, капуста. Я покараулю. Поешьте. – Володя остановился на первой ступеньке спуска. Я, как только наткнулся на погреб, спустился вниз, не утерпел – два яблока и два огурца съел.

…Рассвело. От реки начал подниматься туман. Мы забеспокоились. Застит все вокруг на полдня… Однако потянуло ветром и туман рассеялся.

– Братцы, смотрите. Сюда смотрите, – позвал Дубков.

– Что там? У меня тоже есть на что смотреть. Вон по улице целый отряд фашистов куда-то потопал, – откликнулся Козырин.

Я подошел к Дубкову. Он показал пальцем на щель и отклонился в сторону.

Дом, который в темноте можно было принять за сарай, гляделся массивным, прочным, скорее не жилым, а каким-то казенным зданием.

На крыльце дома стоял высокий офицер в фуражке с высокой тульей и за что-то, грозя кулаком, распекал стоящего внизу солдата.

Солдат как истукан стоял в неподвижной подобострастной позе. Слов офицера было не слышно.

– Солдат из-за дома вывалил, – прильнул к щели рядом со мной Василий. – Видно, вокруг дома топтался. И как это мы не нарвались на него… Эх, врезать бы сейчас…

– Ты что, Вася. Для нас сейчас главное – не врезать, а, наоборот, затаиться, замереть и, что бы ни случилось, не шелохнуться. Смотреть и запоминать… Смотреть и запоминать… Смотреть и запоминать…

– Ты не спишь, Андрей? Убаюкал я тебя своим рассказом…

– Что вы, Сергей Сергеевич! Обижаете. Слушаю – и как книгу читаю, кино смотрю. Как будто с вами там, на днепровском берегу, среди врагов в разведке нахожусь.

– И все же давай сделаем перерыв. Поспать надо. Нас, стариков, хлебом не корми – поболтать дай.

– Какая же это болтовня… Сердце сжимается…

– Вот-вот, и у меня сердце поднывать начинает. Завтра при случае дорасскажу.

– Ну уж теперь я от вас не отстану, Сергей Сергеевич. Будь бы писателем, я ваш рассказ бы записал и в книге напечатал. А уж семье своей, друзьям обязательно перескажу…

…Не знаю, сразу ли уснул Сергей Сергеевич, а я еще долго лежал с открытыми глазами, смотрел в темноту и видел высокий берег огромной реки, черные ветви умершего сада, матросов-разведчиков, прильнувших к щелям в тамбуре погреба, и много-много немцев вокруг них…