– Откуда?
– Из пекарни. Ты что, забыла, что я там работаю?
– Вам что, там зарплату крошками выдают? А может, ты премию таким образом получила?
– Бог ты мой! Тамара, ты куда клонишь? Думаешь, я эти крошки украла? Я и не поняла сразу, отчего расшумелась. А ты меня в воровстве заподозрила. Ну и соседушка! Ну и подруга!
Одной семьей живем, одно горе мыкаем, каждую картошечку пополам делим. Как ты такое могла подумать?
Да, несколько раз я по горстке крошек приносила. Асю, Темку угощала. Они же вон какие синюшные. А эти крошки нам сам наш заведующий Голобоков разрешил брать тем, у кого малые дети есть.
Две недели назад масло растительное кончилось. Поддоны смазывать чем придется приходится. Тесто часто подгорает. Булки снимем, пригарки ножами отскабливаем. Вот крошки эти и получаются.
На той неделе, говорят, какую-то смазку нам привезут…
И как ты, Тамара, подумать такое могла?! Мужики наши с фашистами насмерть бьются – за тебя, за меня, за детей наших. Все люди последние крохи фронту отдают, а я, видишь ли, карманы ворованным хлебом набиваю…
Ольга Афанасьевна заплакала. Мама обняла ее за плечи:
– Прости, Оля. Показалось мне, подумалось. Я дня три назад видела, как Ася с Темкой хлебные крошки с ладошек слизывают. Тогда вроде и внимания не обратила, может, подумала, довесочек ты им разделила. Я сама так делала. А тут опять – щеки в хлебных крошках, вот и подумалось… Прости!
К маме и тете Оле подошла бабушка, и они заговорили в три голоса, заговорили с причитаниями и слезами.
Ни я, ни вынырнувшая на веранду Ася конечно же не очень понимали, о чем речь, почему все вместе и по очереди плачут наши мамы и баба Марфа.
Самое знакомое из всех слов, сказанных, ими было слово «война».
– Война…
– Война…
– Война…
Нехорошее, страшное слово «война», голодное, злое слово. И зачем только люди придумали это слово, эту войну…
…С Асей мы никогда не ссорились. В теплые, солнечные дни в теплое время года мы играли во дворе нашего дома, в общем дворе нашего общего дома. В дождливые, ветреные дни мы чаще всего играли на веранде. Здесь мы никому не мешали и нам никто не мешал.
Любимым же местом для игр на веранде был стол. Во-первых, играя на столе, мы сидели или стояли на коленях на стульях. Так было теплее и удобнее. Во-вторых, у нас игрушек было немного, очень немного, и когда мы играли на полу, наши игрушки – несколько сосновых шишек, заветный бабушкин мешочек с разноцветными пуговицами, который она давала нам после долгих упрашиваний, деревянная ложка с обломанным черенком и невесть кем обгрызенными краями, медный краник от неизвестного самовара, две-три тряпичные куклы, голова глиняной кошки-копилки и еще кое-какая мелочь, которую я не могу вспомнить и уже наверняка не вспомню, ведь рассказ о том времени я веду через толщу прошедших лет и даже десятилетий и многие вещи и явления мне видятся так, как если бы я смотрел на них сквозь многометровый слой воды – тускло и расплывчато. Четко видятся лица дорогих мне людей – мамы, бабы Марфы, тети Оли, папы, моего папы, папа Аси навсегда останется там, на войне, похожей на черное грозовое облако с красными и желтыми прочерками молний и громыхающим громом…
И еще четко, очень четко я вижу… деревянную корову с белыми яблоками на синих боках – нашу самую любимую, самую главную игрушку с Асей Ивлевой – маленькой белокурой девочкой – моей подружкой, моей соседкой, моей, как я догадался много, много позже, будучи взрослым, моей самой первой, неосознанной, но незабываемой любовью.
Деревянная корова с белыми яблоками на синих боках принадлежала Асе, но Ася никогда не называла ее своей, а называла нашей, имея в виду меня.
Откуда она появилась у Аси, не знаю. Наши семьи, как мне потом, много позже, рассказывала мама, жили в этом двухквартирном доме с самого начала войны. Из этого дома ушел на фронт папа – школьный учитель. В этот дом поселилась в начале войны семья Ивлевых. Откуда они приехали, не знаю. Ничего не знаю и о довоенной жизни Ивлевых, как, впрочем, не очень много знаю и о довоенной жизни нашей семьи. В то время, о котором идет рассказ, я не знал, не помнил не только отца Аси, но и своего папу.
– Когда папа уходил на войну, – рассказывала мама, – ты спал. Я хотела тебя разбудить, а папа сказал: «Не надо. Пусть спит. Малыш все равно ничего не поймет. Да к тому же я скоро вернусь. Через месяц, ну самое большее – через два вернусь. Разобьем фашистов, и вернусь». Уходил он в конце ноября. Уже холодно было. Постоял у твоей кроватки в пальто, снял шапку, поцеловал краешек твоего одеяла и ушел.
Кажется мне сегодня так или действительно помнится… Лежу я в кроватке своей маленькой-премаленькой. Поспал. Проснулся, а глаза открывать не хочется – поплавать в полусне хочется, в тепле, чистоте потянуться-понежиться. И слышу я над собой полусонным голос папин: «…Не надо. Пусть спит… Разобьем фашистов, и вернусь…»
И папу едва сквозь ресницы вижу – большого-большого, сильного-пресильного, высокого-превысокого, с плечами широкими-преширокими. От такого папы, конечно, какие-то там фашисты, которых разбивать надо, сразу убегут. И месяца для их разбивания не потребуется…
Таким я папу всю войну, все долгих-предолгих четыре года помнил и ждал, вместе с мамой и бабушкой ждал… и Ася, и тетя Оля, и весь наш народ ждали…
…Деревянная корова с белыми яблоками на синих боках была очень красива. Выпиленная неизвестно кем из обрезка обыкновенной сосновой доски и тщательно отполированная, а затем покрашенная в два цвета – синий и ярко-белый, – с толстым добродушным носом и большим выменем, тоже выкрашенным белой краской, она буквально зачаровывала нас своим добродушием и необыкновенной окраской.
Любой читатель конечно же заметит, что эти строки написаны взрослым человеком на основе ярких воспоминаний о своем детстве. Далеко не все молодые люди и даже люди среднего возраста знают о том, что чем ближе они будут подходить к старости, тем ярче, острее, четче будут их воспоминания о детстве.
Все движется по кругу – Земля, другие планеты, время, жизнь. Круг бесконечен. Его начало впадает в его же конец. Конец порождает начало. Круг бесконечен – бесконечна жизнь. Уже только рождаясь, человек делает первый, пусть едва заметный, а может, и незаметный шажок к старости. Может быть, поэтому лица новорожденных похожи в первые мгновения на лица маленьких старичков. А лица людей в преклонном возрасте очень часто, если не всегда, похожи на лица младенцев.
То же самое происходит с нашим умом, сознанием. Старики, по крайней мере многие из стариков, к каковым себя сегодня относит и автор этих строк, впадают в детство. «Впал в детство» – это словосочетание наверняка слышал каждый из нас. А словосочетания никогда не рождаются на пустом месте. Слова становятся рядом при устойчивом явлении, означенном ими…
…Мне шестой год. Столько же Асе. Через год мы пойдем в школу. Обязательно пойдем в школу. Черная туча войны отодвигается туда, откуда она пришла. В сторону Гитлера. Молнии сверкают над ним, над его крысиной стаей всяких геббельсов. Мы с Асей знаем и Гитлера и Геббельса. Они действительно похожи на злых крыс. Мы часто видим их на картинках в газетах, которые читают тетя Оля, мама и даже бабушка, хотя бабушка читает по слогам и плохо видит. Чаще бабушка просит прочитать что-нибудь маму и тетю Олю. Послушает, послушает, плюнет в сторону:
– У-у, гаденыши. – И пойдет, еще больше сутулясь, куда-нибудь в уголок – поплакать.
Прилюдно она никогда не плачет.
…Мы ставим деревянную корову с белыми яблоками на синих боках на середину стола. Она настолько красива, что затмевает все остальные игрушки, даже начищенный толченым кирпичом медный кран от самовара.
И как правило, через несколько минут уже не мы играли коровой, а корова нами. Она молча просила нас, приказывала нам кормить ее. Весной, летом, осенью – травой, листиками подорожника, который густо рос в нашем дворе, одуванчиками, черемушными листьями и ягодами с куста за нашим домом. Зимой – картофельными очистками, на которых совсем не было картофеля, так тонко срезали их наши мамы и бабушка, обсевками муки, их мы потихоньку, щепотками брали со стола, на котором мамы и бабушка изредка просеивали серую, купленную по карточкам муку вместо печеного хлеба. Обсевков получалось много. Острые, липкие, они забивали решетку сита и, когда их вытряхивали, из него иногда разлетались и попадали в щели пола. Мы щепочкой выковыривали их и кормили ими нашу корову.
