Юрка зашептал выученную наизусть молитву, представил, как папа, мама и дедушка ждут его возле той голубой звезды, и попросил бога, отнести его туда.

   Кресло под Юркой вдруг задрожало, но быстро утихло. Стало легко и спокойно, как во сне, только немного кружилась голова. Рядом что-то бормотал отец Павел. Наверно, тоже молился, только почему-то в микрофон. И слова у молитвы были незнакомые, но отец Николай однажды сказал, что в молитве главное - не слова, а душа молящегося. Поэтому Юрка решил не прислушиваться к чужой молитве, а еще раз повторить свою.

   "Господь Бог, ну пожалуйста, отнеси меня к папе и маме. Я только посмотрю на них и поговорю с ними, а потом, если я им не нужен, если они про меня забыли, можешь вернуть меня обратно в интернат. Никто и не расстроится даже. Это когда Вальку вернули, все очень расстроились. А теперь ребята ни на что уже не надеются. А это ведь плохо, когда ни на что не надеются. Так что ты лучше сделай, чтобы папа и мама меня взяли. Ты ведь сам знаешь, что так лучше. Ты же Господь Бог, ты все знаешь, все можешь. Вот и смоги..."

   -- Юра, посмотри на экран! -- ворвался в его молитву голос отца Павла.

   Юрка открыл глаза. Экран? Какой еще экран? А, наверно, это он про окно говорит.

   Юрка посмотрел в окно и удивился: голубая звезда занимала теперь почти все небо, и сияла так, что глазам было больно.

   -- Видишь рядом со звездой сиреневый шарик? -- спросил отец Павел.

   Юрка присмотрелся и разглядел. Шарик был совсем крохотным - таким же, какой раньше была сама голубая звезда.

   -- Вот туда нам и нужно, Юра, -- продолжал отец Павел. -- Ты меня понял? Тянись к этому шарику. Тебя там ждут твои папа и мама. Тянись.

   И Юрка потянулся.

   Голубая звезда быстро уплывала в сторону, а сиреневый шарик начал раздуваться, пока не закрыл собой все окно, так что стали видны серые разводы на его поверхности. Они двигались, как живые. Или как облака в небе. Неожиданно Юрка понял, что это и есть облака. И попытался там, за облаками, рассмотреть папу и маму...

   -- Стоп! Разъединение! -- крикнул в микрофон отец Павел. -- Приготовиться к посадочному маневру.

   Он встал с кресла и повернулся к Юрке. Голос его теперь стал очень довольным и немного виноватым. И Юрке это совсем не понравилось.

   -- Молодец, Юра! -- сказал он. -- Ты нам очень помог. Без тебя бы мы не справились. А теперь отдохни. Ты ведь наверняка устал, правда? Тогда откинь спинку кресла и ложись спать.

   Спать? Сейчас? Когда Юрку ждут папа и мама? Наверно, отец Павел слишком взрослый, и поэтому не может понять, что это значит.

   Юрка замотал головой, но тут же вспомнил про серебристый колпак и попытался снять его. Вдруг Юрку что-то опять кольнуло в затылок. Совсем несильно, словно колючей травинкой.

   -- Ложись спать, Юра! -- строго, как воспитательница в интернате, повторил отец Павел. -- Я тебе потом все объясню.

   -- А как же папа и ма... -- начал Юрка, но почувствовал, что у него и в самом деле слипаются глаза, а голове клубятся такие же серые облака, как и над сиреневым шаром.

   Когда отец Павел снял с его головы колпак, Юрка уже дремал и видел во сне папу, похожего на Иисуса Христа, и маму, похожую на Деву Марию. Только на руках у нее был не младенец, а сам Юрка...

   Двое мужчин сидели на веранде бревенчатого дома и пили чай из пластиковых чашек, имитирующих китайский фарфор. Картина была бы совсем идиллической, если бы не странная форма садовых деревьев, напоминавших огромные, полуоблетевшие одуванчики, и силуэт огромного серебристого тороида, возвышающегося над ними на фоне бледно-сиреневого неба.

   -- Ну и как тебе твой штурман, Павел? -- спросил тот мужчина, что был постарше и выше ростом.

   -- Юра просто молодец, -- ответил второй, маленький, круглолицый и несколько суетливый, или, может быть, слишком возбужденный. -- Техники от него в полном восторге. Говорят, что никогда еще не работали с таким чистым и устойчивым импульсом. Он и при усилении почти не рассеивался, и войти с ним в резонанс было проще простого. Весь скачок уложился в полчаса по корабельному времени.

   -- О-о! -- понимающе зацокал языком высокий. -- Поздравляю.

   -- Да с чем поздравлять-то, Матвей? -- проворчал Павел. -- Парнишка теперь для нас потерян. Как только он поймет, что его обманули, сразу замкнется в себе и больше не поверит ни в какие сказки.

   -- Что поделаешь, так часто случается, -- вздохнул Матвей. -- Ты же сам это прекрасно знаешь, чай не в первый раз прыгал.

   -- Это да, но парнишку-то все равно жалко.

   -- Ничего, вырастет - все поймет. И, может быть, даже простит.

   -- Он-то, может, и простит, -- уныло ответил Павел. -- А вот прощу ли я себя?

   Оба умолкли, рассеянно глядя в сиреневые небеса и думая каждый о своем. В саду жизнерадостно повизгивали местные летучие твари, напоминающие клювастых бабочек. К аромату жасминного чая примешивался запах соленых огурцов, на самом деле источаемый перезревшими плодами деревьев-одуванчиков. Время от времени на веранду залетали порывы ветра, сухого и шершавого, как махровое полотенце. Первым не выдержал испытания молчанием круглолицый.

   -- Ты-то когда домой собираешься, Матвей? Соскучился, поди?

   -- Ничего, -- усмехнулся высокий. -- Четыре года терпел, и еще две недельки подожду. Вот передам вам дела, и начну собираться. Если только коллеги марсологи-венерологи не задержат.

   Однако и эта старая как космос шутка не развеселила собеседника.

   -- А штурман-то у вас готов? -- все так же хмуро спросил он.