Фэшу мерещатся красные точки, улетающие под самый потолок… и крики птиц вдали… но потом он вспоминает дом в лесу и усмехается.
Нет, самые красивые звезды там, где пахнет хвоей.
— Ты знаешь меня, — Фэш мягко погладил ее по щеке, — знаешь, кто я. Знаешь, что я люблю тебя и если бы мог выбирать, то выбрал бы тысячу раз. Знаешь, потому что это правда.
Василиса усмехнулась, но не стала ничего говорить, как и сбрасывать его руку.
— Но также знаешь, к чему все это приведет. Знаешь, потому что любишь свою семью ничуть не меньше. И потом ты будешь знать, что сегодня мы всё сделали правильно.
— Потом — это когда?
— А вот этого никто уже не знает.
Прощаясь с ней тогда, он уже смутно понимал, что все кончено. Понимал не умом, но сердцем и от этого заставлял себя ни во что не верить.
— Ты у меня смелая девочка, так будь такой до конца… не упрямься и хоть раз сделай так, как я скажу, хорошо?
Василиса нахмурилась, будто уже собиралась возразить, но потом только прижалась теснее. На холодном ветру ее особенно трудно было отпускать.
— А потом мы уедем отсюда? Вместе?
— Да, Василиса. Потом мы уедем, вместе.
Кажется, он говорил ей, что никогда ни в чем не врал. Хорошо бы его слова оказались правдой.
— Тогда не заставляй меня долго ждать, хорошо?
— Я хочу показать тебе одно место… Оно совершенно обычное, но там красиво. Помнишь, мы хотели выйти из машины где-нибудь на берегу и смотреть, как вдали просыпается город?
Василиса кивнула.
— Тогда поехали. А то рассвет уже скоро, а это утро никто у нас не отнимет.
Когда она появилась, Фэш сначала не поверил. Так не бывает. Но Василиса приближалась, становясь все более реальной, как ожившее видение.
А может она и есть видение, подумал Драгоций, может, я так захотел увидеть ее, что она пришла. Но у Василисы из его видения никогда бы не было такого затравленного, отчаянного взгляда и злой усмешки.
— Фэш, — прохрипела Огнева, делая шаг вперед. — Прости, я не умею долго ждать.
Нет, не привиделась, мимолетно вздохнул Драгоций и захотел улыбнуться, но вспомнил, где находится.
И все-таки она здесь.
— Ты так прощаешься со мной, Драгоций? — все-таки спросила Василиса. — Думаешь, мы больше никогда не…
Она проглотила последние слова, но Фэш и так все прекрасно понял.
— Очень многое случается между сейчас и никогда, чтобы так думать. К тому же, — он впервые улыбнулся за этот вечер, — если уж ты заговорила о прощаниях, то я бы выбрал кое-что другое.
— Да иди ты, — Василиса тоже улыбнулась, — тебя никто тут не спрашивает.
— Верно. Как и тебя.
Конечно, она была не против, когда Драгоций привлек ее к себе и поцеловал. Хотя губы у нее все еще отдавали солью, а кожа чуть опухла — все это было такие мелочи.
Фэш не хотел запоминать ее такой, но ничего не мог с собой поделать. Он чувствовал, как пожар Огневой затухает, как вместо шальной девчонки из него выходит уставшая, затравленная женщина. Почему-то у нее глаза Лиссы и совсем чужой голос.
— Передать что-нибудь Василисе?
Он совсем забыл, что рядом стоит Дейла.
— Нет. Она и так все знает… только скажи, что ей нечего бояться.
Драгоций все ждал и сам боялся, что Василиса оторвется от матери и посмотрит на него. Он так и не мог сделать шаг к выходу, хотя понимал, что давно пора и тянуть нечего.
Нет. Взгляд у нее останется прежним, хотя бы в его памяти. Пора уходить.
— Ну все… все, — Василиса отстранилась, чуть оттолкнув Фэша. — Хватит. Мы же опоздаем, ты сам говорил.
Драгоций моргнул, пытаясь вспомнить, что он там говорил ей. Ах да… Хотя куда с большей радостью он провел бы это утро здесь, с ней, а потом еще одно и еще… Фэш тряхнул головой, выбрасывая лишние мысли. Прищурился, рассматривая Огневу.
Растрепанная, с обкусанными губами и упрямым блеском в глазах — стоит, окутанная сумерками его дома, почти сливаясь с ними. Девушка, чей образ поселится тут навеки и теперь будет приходить к нему в предрассветные часы.
Такой он ее и запомнит.
— Да. Пора ехать.
Что-то кончается, чтобы что-то другое смогло начаться.
========== Эпилог ==========
Вокруг стелется туман, и кроме его белого брюха мало, что видно. Под ногами каменистая крошка, цвета граната, угля и графита, а больше и не разобрать. Василиса усмехается, вот таким и будет это утро. Хмурым и близоруким, как новорожденный котенок. А какой день последует за ним лучше и вообще не думать.
Фэш останавливается, хотя вокруг не видно ни зги и как он ориентируется для Василисы — загадка. Но тут сквозь плотную завесу пробивается шелест прибоя, а вместе с ним соленый бриз, оседающий на губах: где-то впереди море.
— Да уж… нам как всегда везет, — девушка усмехается, — отсюда просто прекрасный вид… можно вечно стоять и любоваться.
— Т-ш-ш, — Драгоций прошелестел где-то совсем рядом, — лучше стой и слушай… слушай, о чем молчит город.
Василиса сначала не понимает его и хочет переспросить, но не может произнести ни звука. Кажется, туман стал плотнее и окружил ее, будто волчья стая. Больше никого нет, только странная тишина, вязкая и липнущая к ушам.
— Фэш? — тихо зовет Василиса, оглядываясь, и она уже не уверена, был ли Драгоций рядом и что вообще происходит.
Туман сгущается, и из него проявляется силуэт, вот только принадлежит он вовсе не Фэшу.
У нее белые волосы и осколки хрусталя вместо глаз. Василисе сначала кажется, что это Елена, и кровь сворачивается от одной мысли об этом — шутка ли свидеться с покойницей. Но вместо госпожи Мортиновой на нее смотрит Маришка Резникова. Смотрит и острая, горькая усмешка расползается у нее на губах. Какой-то сладкий, цветочный запах вуалью оседает на языке.
— Я бы сказала, что потом станет легче, но это будет скверная шутка, — а голос у нее остался такой же, как Василисе запомнился, тягучий, похожий на шелест травы. — Так что скажу другое: любовь — милая штука, Василиса Огнева, но свобода куда краше.
Жасмин, успевает подумать Василиса, прежде чем лицо девушки тает, как будто его и не было. Теперь из клубов тумана смотрят злые, черные глаза.
— Кажется, получив все, Драгоций остался с пустыми руками. Я бы позлорадствовал, но мне плевать на него. И на тебя, — Марк щурится, будто в лицо ему бьет поток света, — наконец-то, меня отпустило.
Василиса ловит его прищур и кивает. На удивление ей совсем необидно и хочется спросить, где Ляхтич сейчас, с кем и вспоминает ли о Дейле, но вот уже сама сестра глядит на нее. На руках Огнева держит какой-то тугой сверток, и Василиса не сразу понимает, что это ребенок.
Дейла ничего не говорит, даже не смотрит на нее, но лицо сестры совершенно спокойно и губы беззвучно повторяют какой-то напев.
— Все было не зря. Теперь я счастлива, — тихо, чтобы не потревожить малыша, шепчет она. — Надеюсь, Родион вырастет в отца.
Василиса успевает заметить, что глаза у ребенка зеленые и похожи на две фисташки. Сразу становится легче, но место Дейлы уже занимает брат. Норт как будто бы похудел и износился. Куда-то исчезла вся его важность и сходство с отцом.
— Не стоило тогда пускать тебя за ним, — качает головой он, — но ты хотя бы попыталась… я и этого не смог.
Василиса хочет податься к нему, попытаться ободрить, но чьи-то руки опускаются на плечи брата и мягко утаскивают его обратно в кисельный морок. Он пропадает с совершенно безучастной улыбкой на губах, словно ему и вовсе плевать, куда его тащат.
— Помниться, ты говорила, что не хочешь быть, как мы с Нортоном, — голос раздается так близко, словно принадлежит ей самой. — Жаль, в тебе слишком много от нас, чтобы было как-то иначе.
