Девушка оказалась в этом квартале совершенно случайно. Точнее, разумеется, неслучайно — ноги сами вели ее сюда, не слушая команд разума. Просто в один миг Василиса вынырнула из мыслей и поняла, что стоит в паре улиц от маминого офиса. В паре улиц от человека, который может одной улыбкой развеять все ее беды.

В редакции «Камней» пахло по-новогоднему пряно. Запах смолы, духов, хвои и корицы кружил по залу, сметая пушистым хвостом все пришлые ароматы. Маленькая елочка с иголками, выкрашенными в густой пурпур, смотрелась на удивление неплохо — наверное, кому-то из раздела дизайна было нечем заняться в перерыве.

Василиса села на черный диван и стала разглядывать полоски на стене. Одна тонкая, кремовая, вторая — пудрово-розовая, третья — голубая… нет, нельзя думать о голубом.

— Ты чего такая грустная? Праздники скоро, — Селестина отвлеклась от яркого журнала, который лениво листала до этого, — а на тебе лица нет.

— Да так… утро тяжелым было.

— М-м-м, — женщина посмотрела куда-то сквозь Василису, — ну это не беда. Главное, ночью не скучай.

ЧарДольской захотелось выть во весь голос. Но она не проронила ни звука. Просто кивнула. Селестина подмигнула ей, переворачивая страницу.

Лисса вышла из кабинета, неся впереди себя тонкий привкус цитрусов и ореха. Женщина остановилась перед дочерью, окинула ее цепким взглядом, а потом взяла и утащила в кабинет. Василиса знала, если мама тащит в кабинет — все серьезно.

— Ты не отравилась?

— Нет, мама. Просто зашла проведать.

— Не хочешь ничего сказать?

Василиса секунду молчала — в ее глазах металось сомнение, похожее на загнанное животное.

— Нет.

— Ну сиди тогда, проверяй, — Лисса раздраженно дернула плечом. Разумеется, она поняла, что какой-то козел протер ее дочкой пол. Мама всегда понимает, когда ее ребенком протирают пол.

Василиса залезла с ногами на удивительно удобный диван, предназначенный наверняка для каких-нибудь важных шишек. Поерзала на нем, а потом разлеглась в позе мертвой морской звезды.

— Вчера было слушанье по делу папы, — Лисса бросила на нее короткий взгляд, — ну так… вдруг ты не в курсе? Тебя же там не было.

Василиса подождала еще минуту — мама молчала.

— Ты уже осенью знала, что Елена подставит его? Знаешь, она привела моего старого дружка. Того самого, которому досталось из-за твоего щедр-рого подарка. А я… я ничего им не сказала.

Лисса поджала губу. Обычно так делают, когда на дороге валяется шкурка раздавленной крысы, а у тебя на ногах туфельки за пятизначную цифру.

— А еще я переспала с Драгоцием, а он оказался тем еще мерзавцем. Мам, это семейное, да?

— Это жизненное.

— Он предал меня. И я тоже… предала его в ответ. Это очень плохо?

Василиса знала, что поступает подло, вываливая на кого-то всю грязь, но по-другому она боялась сорваться. Боялась, что начнется рыдать и уже не сможет остановиться. К тому же, перед ней была мама.

Лисса села рядом с дочерью. От нее веяло родным запахом духов, знакомым с детства, и еще едва уловимым ароматом, присущим только ее волосам. Женщина взглянула на Василису так, что стало понятно — она понимает ее.

— Посмотри на нас с отцом. И ответь сама.

ЧарДольская не выдержала и разревелась. Совершенно по-детски, безудержно и сопливо. Так плачут, когда в один день понимают — детство утеряно безвозвратно и последняя дорога к нему похоронена под грудой твоих же ошибок и времени.

— Т-ты… мне п-плохо без него, мам, в-вериш-шь? А еще без Лешки… Я ведь тож-же п-п-поступила с ним, — Василиса не договорила и, качнувшись, упала на Лиссу. Ее плечи тряслись, отчего казалось, будто в комнате студеный мороз.

— Я н-не хочу, чтобы было, как у в-вас с пап-пой, — ЧарДольская сама испугалась своих слов, но Лисса даже не вздрогнула. Только рука, сжимающая плечо дочери, чуть побелела.

— Помнишь, что я сказала тебе при последней нашей встрече?

— Людей надо чинить, а не лом-мать?

— Я никому не говорила… но у меня был шанс все исправить, — Лисса плотнее прижала к себе рыдающую девушку. — Сейчас я понимаю, что могла бы сохранить нашу семью… И Нортон мог бы. Но мы выбрали идти до конца. Ты же только в самом начале пути, Василис, и свернуть с него сейчас намного легче.

ЧарДольская затихла, чувствуя, как щеку холодит гладкая шелковистая ткань маминой рубашки. На ней кляксой расползалось темное пятно от ее слез. Василисе стало чуть легче.

— А вы? Может, вы тоже попробуете все исправить?

Лисса нагнулась так, чтобы видеть глаза дочери.

— Ты бы хотела этого?

— Д-да, — девушка чуть задумалась, а потом добавила, — больше всего на свете… Я так скучаю по тем дням.

Они просидели на том диване до самого вечера. Просто сидели, пока Василиса рассказывала обо всем, что с ней приключилось за последний месяц. Кроме разговора с Примаро, она не утаила ничего: слова лились из нее стройным потоком. Лисса слушала, почти не перебивая. Иногда по ее лицу расползалась странная печальная улыбка, словно история уже была ей знакома. Наконец, все события вплоть до сегодняшнего утра были изложены.

Василиса замерла, как приговоренный на суде в последней надежде на помилование.

— Почему ты не приехала ко мне раньше?

Девушка поморщилась — честно, она совсем не привыкла, что мать заботится о ее судьбе. Лисса, видимо, поняла это, поэтому не стала ждать ответа.

— Ты думаешь, что Фэш подставил тебя?

Василиса скривилась. Она вообще старалась не думать об этом. Все слова уже были сказаны — все запретные темы выпотрошены до обглоданных костей, а значит, и сожалеть давно не о чем.

— Кто, если не он?

— Елена.

— Она не знала. Отец не стал бы ей говорить о таком.

Лисса секунду молчала, ее лоб рассекла морщинка.

— А этот… ее прихвостень… как же его…

— Ляхтич? — ЧарДольская шмыгнула носом, о Марке она старалась тоже не вспоминать. — Через пару дней он женится на Дейле. Зачем ему строить козни против папы?

— Не думала, что так скоро стану бабушкой, — шутка получилась так себе, но Василисе отчего-то стало смешно. А потом грустно. Ей подумалось, что черная полоса лишь берет разгон.

— Я думаю, пора подпортить Драгоциям жизнь, — мама улыбнулась, сверкнул отбеленными ровными зубами. — Сначала они достали моего мужа, а теперь и дочь.

Василиса уставилась на нее так, словно услышала признание в тайной любви к Мортиновой. Сначала в голове было пусто, но туда пролился самый настоящий фонтан краски. И все было просто замечательно, пока из самой его сердцевины не пошли черные чернила.

— Ты же говорила, что тебе опасно вредить ему? Что он может… у него есть, чем ответить.

Лисса по хищному втянула воздух, раздув тонкие ноздри.

— Возможно, я успею первой. И тогда отвечать уже будет некому.

После разговора с мамой Василисе стало легче. Настолько, что девушка смогла появиться на работе и не выглядеть как разбитая, а потом наспех склеенная фарфоровая кукла. Хорошо, что никто не обращал на нее особого внимания, имея куда более интересные темы для обсуждения. От ЧарДольской лишь требовалось вовремя качать головой и иногда издавать кашляющие звуки — так собеседник вспоминал о ее присутствии.

— Почему ты все выходные не брала трубку? — Дейла пролистывала каталог букетов, то и дело отвлекаясь на сообщения в телефоне.

После успешного слушанья — часть обвинений с Нортона была снята и его выпустили из-под стражи под залог имущества фирмы. Это заметно подняло боевой дух всей компании. Теперь осталось пережить суд присяжных, назначенный на конец зимы.

— Мне хотелось побыть одной.

— Одной с Драгоцием? — сестра даже не соизволила оторвать взгляд от чертовых сушеных лилий.

— Я… не притворяйся, что тебя это заботит.

Василиса вздернула подбородок: она очень боялась, что после ее показаний, после того, как она стала неопасна, родственники попросят собрать вещи и по-тихому выйти. Но время шло, а они все не гнали ее вон. Такая забота внушала опасения.