Иду быстро по коридору.

– Где вы сейчас?

– На втором этаже, в моем классе. Быстрее, Игорь!

Слышу на фоне визг невестки. Высокий, резкий. Хорошо придавило.

– Что ж она тянула так?! – залетаю по ступенькам и вижу, как брат вытаскивал девушку на руках из класса.

Забрасываю мобильный в карман, без вопросов хватаю ключ с учительского стола, закрываю кабинет и лечу за ними.

Настя дышит рвано, надувает щеки. Когда Ленка рожала, я в консерватории учился, все пропустил. А, как появились старшие племяшки вообще не помню, – я был трудным и неисправимо-вредным подростком, потому часто отстранялся от семьи и почти не уделял внимание отцу. Да, теперь жалею, мне его не хватает. Очень.

– Са-а-аша, рожаю! – орет на всю академию Настя. Даже у меня мышцы сводит от звонких нот в ее голосе. – Пусти, Гроза! Пусти-и-и-и!

– Настя, какого хрена ты не сказала? Опять-двадцать-пять?

– Я не хотела праздник портить… ааа…

– Ну, что за глупости?! Сейчас доберемся до больницы…

– Не-е-ет… не доеду!

Саша застывает в центре холла, и я почти влетаю в его спину.

– Что делать, Сань?

На вахте перепуганная старушка, а так – академия пуста.

– Несите ее сюда, – говорит в стороне женский голос. – Я посмотрю, успеем ли доехать до больницы.

Оборачиваюсь. Булавка прячется в тени нижнего коридора и машет головой в сторону ближайшей двери. Она подняла волосы заколкой, и смуглое лицо стало нежнее. На глазах видны остатки макияжа, который она, видимо, в спешке отмывала, но это та самая девушка со сцены. Беглянка.

– Вера, уверена? – Сашу потряхивает, Настя скулит, вжавшись в его плечо, а потом снова протяжно вскрикивает.

– Пожалуйста, я не могу…

– Выбора все равно нет, – Вера отходит в сторону и бросает в меня короткий, но такой многозначительный взгляд. Почти ошпаривает безмолвным “Отвали, чувак”.

Отвалю, но не надолго, потому подмигиваю ей и отправляюсь на лавочку в холле. Отсюда замечательно класс видно, не смотается булавка.

– Настя, дыши! – не кричу, но говорю строго, заставляя девушку посмотреть мне в глаза. Она кивает и, как хомячок, надувает щеки и округляет губы, но тут же выгибается от очередной схватки, сжав пальцами дерево до скрипа.

В классах только столы и стулья, приходится все это сдвинуть. Ребята сработали очень быстро, пока я моталась руки помыть и нашла в шкафу чистое полотенце, хлопковую рубашку для выступлений и питьевую воду. Захватила нитки и ножницы. Как я все это отрыла за минуту, не знаю, на вспышке адреналина, наверное.

– Гроза, возьми полотенце, к себе приложи! – командую. – Грей! – и он без возражений выполняет. – И стой у Насти в голове! Понял?

Саша кивает и тяжело сглатывает. Он побледнел, высокий лоб заблестел от пота.

– Вера, – говорит он и мотает головой, – рано, очень рано. Тридцать пятая неделя же…

В коридоре бегает испуганная вахтерша, но времени нет объяснять всем, что нужно делать. Лишь бы не мешали – это будет лучшая помощь.

– Ребенок доношен, не бледней, Гроза. Вызывай скорую, а все остальное не в нашей воле. Просто верь в хорошее.

После моих слов он тревожно смотрит на Настю, лезет в карман за телефоном, и я замечаю, как вторая рука аранжировщика поднимается вверх и теребит крестик на шее. Найти в себе силы выбрать путь – несложно, главное, понять, какой из выборов – правильный.

Пока Саша звонит, называя четко адрес и имя пациентки, я приподнимаю Насте платье, зеленое в мелкую россыпь ромашек, что теперь мне сниться будут, и понимаю, что, вопреки страхам, придется сейчас что-то делать. А точнее, принять роды у жены моего коллеги. Это невыносимо напоминает мне прошлое, но я не могу остаться в стороне. Не могу сбежать и опустить руки. Не сейчас.

Даже этот странный парень, что вблизи оказался очень взрослым, не так пугает, как то, что происходит. Высокий и Таинственный стоит в дверях и не спускает с меня темно-карамельных глаз. Улыбается коварно. Плевать: сейчас жизнь ребенка на кону, и я не стану рисковать кем-то, чтобы спасти себя.

Сделаю, что положено, потом можно и сдаваться с чистой душой, если он пришел за мной. Какая-то часть меня все еще надеется, что это просто знакомый Саши или бывший-будущий студент.

Головка малыша уже в проходе, Настя раскраснелась и покрылась потом, волнистые волосы облепляют щеки, и под хрупкими руками почти визжит дерево. И девушка визжит, как только все ее тело натягивается, а под моими пальцами каменеет живот.

– Настя, – говорю спокойно, хотя сердце тарабанит под горлом. Она туманно переводит на меня взгляд. – Будет схватка, тужься, сколько будет сил. Не кричи, когда идет новая волна напряжения, а между схватками дыши часто-часто, как щенок. Ребеночек уже идет, – прикладываю ладонь и чувствую, как на девушку накатывает крупная дрожь, и после Настя шипит от боли сквозь сомкнутые зубы. Но делает все правильно. Умница. Фокусирует силы вниз.

– Несколько секунд передышки. Да, дыши-дыши! И еще.

Она застывает, напряженно сопит, а когда все заканчивается, пищит вытянуто и мощно, и маленький комочек жизни выскальзывает на мои ладони. Дальше, как во сне. Малыш не ждет, что я его легонько хлопну по попе, сам открывает рот и орет так, что вздрагивают стены академии. Отмечаю, что родилась девочка: щупленькая и, как помидорчик, красная. И, самое главное, голосистая, как мама.

Подзываю взглядом Грозу, он, немного шатаясь, подходит ближе.

– Держи крепко, – Саша кивает молча. Просто протягивает руки и перехватывает ребенка.

Щупаю пульс пуповины, как учили, перевязываю нитками в двух местах и отсекаю ножницами посередине. Быстро, словно делала это тысячу раз.

Заматываю ребеночка в нагретое от Сашиного тела полотенце. Аранжировщик светло-зеленый и мокрый, словно не жена рожала, а он.

А Настя улыбается. Блаженно и счастливо. Как я ее понимаю. Стать мамой – лучшее, что может случиться с женщиной. Только для меня вся эта ситуация настоящее испытание, потому что… потому что…

Легко сдавливаю плечо застывшего Саши, что зачарованно смотрит на дочь, будто прирос к ней взглядом. Изучает маленькое личико, кусает губы до крови и плачет. Гроза плачет?

– Можешь приложить малышку к груди мамы, – шепчу, силы почему-то начинают плавно из меня вытекать. И если сейчас не закончить, я просто рухну в обморок.

– Дочь? – переспрашивает он, будто не верит, и поднимает на меня темный, но такой светящийся взгляд. – Да, конечно, – и осторожно идет к Насте.

– Малинка… – он встает на одно колено рядом с женой, помогает ей спустить лямки платья и прикладывает ребенка к налитой груди.

На остаточных волнах эйфории я перемещаюсь немного вправо, чтобы принять послед. До сих пор без обуви, не успела переобуться, пока бегала от бородатого. Я вся в крови, мои руки в крови, и это хуже, чем стать на мину: меня трясет, качает и стягивает пружиной. Вот-вот взорвусь и лопну.

В помещение залетают врачи скорой помощи. Кто-то оттаскивает меня за плечи, я почти падаю, а когда яркий свет класса сменяется темнотой коридора обвисаю на чьих-то сильных руках.

Маленькая сильная женщина. Именно это сравнение подходит ей лучше всего. Вера. Ве-е-ера. Смакую про себя имя, пока несу девушку на руках в уборную. И не могу понять подходит оно ей или нет. Я бы назвал Соней, Машей или Алиной. А может, Ангелиной, Анжелой. Именами, что звучат мягко и отражают ее облик: маленький ангел. А вот Вера… Четко, ровно, будто оно неродное ей, не сливается с образом и голосом, хоть тресни. Не знаю почему, какое-то странно диссонирующее чувство внутри.

Наверное, среди моих знакомых просто нет Вер, вот мне и непривычно.

Совсем не хочется приводить ее в чувства, чутье подсказывает, что она церемониться со мной не будет, просто свалит, но у певуньи руки в крови, волосы слиплись и запутались, а по лицу через весь лоб алые росчерки: она вытирала пот, когда помогала Насте, и не замечала, как размазывает кровь по коже. Ей просто нужна прохладная вода, теплая компания, крепкий чай и фрукты. Потрудилась она на славу.