- Замок, где ты родился?
- Я родился далеко отсюда, в Египте.
- Где?..
- Моя мать сопровождала отца во время очередного похода на Иерусалим. Я впервые ступил на землю Прованса, когда уже начал ходить…
Доминик легко коснулся губами моего лба, щёк и переместился к моим губам. Отвечая на поцелуй, я случайно приоткрыла глаза и снова увидела существо с площади – оно с любопытством взирало на нас. Лицо его было вполне человеческим, пожалуй, даже красивым, а глаза – цвета огня и с вертикальными зрачками. И за мгновение до того, как меня закружило в вихре, из них вырвались язычки пламени…
Доминик явно ничего не заметил, а я напрочь забыла о существе, едва рассмотрела место, где оказалась. Мы стояли посреди огромного цветущего поля, раскинувшегося насколько хватало глаз. Пушистые кусты поднимались выше колен, воздух был напоен дурманящим ароматом.
- Прованс знаменит своими лавандовыми полями,- послышался рядом голос Доминика.- Я не мог завершить ваше знакомство, не показав их тебе.
Порыв ветра пронёсся по гибким стеблям. Я вдохнула нежный аромат.
- Это в самом деле необыкновенный край. И ты был здесь хозяином…
- Souverain absolu[1],- улыбнулся Доминик.
- И лишиться всего этого в одну ночь по прихоти человека, о существовании которого до того момента даже не знал… Я так ненавидела тебя за то, что ты собирался использовать меня как средство отомстить Аренту. Сейчас же впервые тебя понимаю… Хотя конечно бы предпочла, чтобы орудием этой мести оказалась не я…
- Ты действительно считаешь, что всё было бы также, окажись на твоём месте другая?
- Всё решают обстоятельства. Они привели к тому, что ты был вынужден проводить со мной так много времени. Уверена, что твои прежние подруги умирали задолго до того, как ты успевал их узнать.
- Думаешь, я убивал всех своих любовниц, едва проведя с ними ночь?- усмехнулся Доминик.- Вспомни Лив. Даже её я знал дольше, чем тебя.
При упоминании Ливии я поёжилась, но всё же задала вопрос, который тяготил меня уже давно:
- Ты бы оставил её в живых, если бы не…
- …ты? Не знаю, мне не было до неё дела.
Порыв ветра поднял в воздух пушинки каких-то растений, и они плавно закружились вокруг. Видимо, одна запуталась в моих волосах, и Доминик лёгким движением её вытащил.
- Прежде чем мы встретились, я видел тебя издали много раз,- прошептал он.- И каждый раз с презрением и злорадством думал об Аренте, которого так прельстило жалкое смертное существо. Я был уверен, что со мной этого не случится никогда…
Мне стоило усилий заставить себя дышать ровно. Губы Доминика мягко прижались к моему виску.
- Ты зацепила меня почти сразу и очень глубоко. Я лишь не сразу смог это принять…
Я подняла на него глаза, в который раз спрашивая себя, смогла бы я сразу заметить красоту его мертвенного лица, оценить его язвительное остроумие, поддаться его чарующему обаянию, если бы он не начал наше знакомство с кровопускания и не продолжил его ядовитыми насмешками и оплеухами?.. Я так долго ничего не испытывала к Винсенту, который разве что не носил меня на руках. И сейчас моя привязанность к нему казалась лишь отчаянной попыткой удержаться в мире, из которого меня так безжалостно вырывали против моей воли. Хрупкое убежище от боли и страха, в которые Доминик погрузил меня с головой. Но как же тогда назвать то, что я чувствую к чудовищу, мучившему меня ради собственного развлечения, каким Доминик был ещё совсем недавно? И насколько сильным дожно быть это чувство, чтобы заставить простить ему всё и смотреть на него так, как я смотрела теперь… Доминик не сводил с меня пристального взгляда, в котором угадывалось выражение испытующего ожидания, но я не смогла произнести слов, которых он явно от меня ждал, и, опустив глаза, совершенно не в тему пробормотала:
- Наверное, днём здесь полно бабочек…
- Наверное,- тихо согласился Доминик.- Когда я мог смотреть на солнце и видеть бабочек, этих полей ещё не было.
Я провела ладонью по лавандовым кустам. Цветки в свете луны отливали серебром. Доминик протянул мне сорванный стебелёк.
- Мне вспомнилась одна легенда,- прошептал он.- О художнике, который увидел на улице девушку удивительной красоты. Её лицо было чистым как снег, кожа нежной, как цветок, совершенные очертания губ предполагали, что каждый произнесённый ими звук, будет таким же чарующим, как трель соловья, поющего на цветущей сливе…
Лаская мою кожу, губы Доминика заскользили по моей шее. Поцелуи были лёгкими, как пушинки, кружившиеся вокруг, я почти перестала дышать… Аромат лаванды одурманивал, сердце билось всё сильнее, и я впервые подумала, что могла бы последовать за Домиником куда угодно. Но эта мысль вызвала у меня панический страх, и я резко отстранилась. В глазах Доминика мелькнула горечь, ранившая меня неожиданно глубоко. Стараясь восстановить дыхание, я еле слышно спросила:
- И что было потом?..
Губы Доминика изогнулись, но улыбкой назвать это было трудно. В желтоватых глазах застыла грусть.
- Девушка происходила из знатной семьи и для бедного художника была недосягаема. Но она не шла у него из головы. Художник подолгу кружил вокруг её дома в надежде хотя бы мельком увидеть предмет своего обожания, часто незамеченным следовал за ней во время прогулок. Однажды девушка в компании подруг отправилась к озеру неподалёку. Они весело бегали вдоль берега, ловили бабочек и стрекоз, а художник, спрятавшись за стволами деревьев, не сводил зачарованного взгляда со своей возлюбленной. Но вдруг она вскрикнула и упала на траву, и художник бросился к ней, забыв обо всём на свете. Девушку ужалила змея, и, когда художник дрожащими руками поднял её с земли, она была без чувств. Послали за лекарем, но спасти девушку было невозможно. Обливаясь слезами, художник не выпускал её из объятий. Перед смертью она ненадолго пришла в себя и, приоткрыв глаза, увидела его лицо в первый и в последний раз… Художник был безутешен. Он окружил себя её изображениями. Девушка смотрела на него со стен мастерской, как живая. Но лучше всего ему удалась картина, запечатлевшая момент её смерти: прекрасное умирающее лицо на фоне порхающих бабочек и хвост уползающей змеи. Случилось так, что эту картину увидел известный ценитель живописи. Она глубоко его поразила, и он сделал всё, чтобы о молодом художнике узнали. В конечном итоге слава об удивительном творении дошла до самой столицы. Художника забросали заказами, он стал богат. Особой популярностью пользовались картины, изображавшие его возлюбленную. Они были неповторимыми, излучавшими бесконечную нежность и теплоту. И художник продал их все, кроме одной – той самой, что сделала его знаменитым. С ней он не мог расстаться, ведь эта картина стала частью его.
И однажды тёплым летним вечером в дом художника влетела белая бабочка. Покружившись по комнате, она села на драгоценную картину, и поражённому художнику показалось, что в висевшем на стене медном зеркале отразилось лицо его возлюбленной, умершей ровно год назад в этот самый день. С трепетом приблизился он к бабочке, называя её по имени. Она не улетела, а, вспорхнув, опустилась ему на плечо. С тех пор бабочка прилетала каждый год в один и тот же день, оставаясь ровно до полуночи. И едва она улетала, художник начинал считать дни до её возвращения. Прошло много лет, художник, уже совсем старик, тяжело заболел. Была зима, за окном шёл снег, и художник, чувствуя, что пришёл его час, очень печалился, что умрёт, так и не увидев свою возлюбленную в последний раз. Ночью возле его окна послышался шум, как будто что-то легко ударялось о стекло. С трудом поднявшись с постели, старик подошёл к окну и отдёрнул занавески. В свете луны, едва различимая на фоне хлопьев снега, перед окном порхала его бабочка…
В ту ночь художник умер, на подушке рядом с ним нашли высохшую бабочку. Его возлюбленная оставила эту оболочку возле его мёртвого тела после того, как души их, наконец, соединились…
