Его пальцы впиваются в меня металлом. Когтями. Давят, причиняют боль.

— Купил? — шипит он прямо мне в ухо. — Купил, солнышко? Почему ты всё время говоришь об этом? Почему скатываешь всё к деньгам? Я же не хотел тебя покупать, маленький. Я хотел тебя выкупить. Освободить. Именно поэтому я отступился тогда, не стал настаивать на выкупе. Я хотел сделать всё красиво, чтобы ты чувствовал себя свободным. Да, именно так: чувствовал себя свободным.

Дамир вздёргивает моё лицо за подбородок, сдавливает тисками, впивается взглядом в глаза. И я вынужден смотреть на него, в его глаза, в его чёрные дыры.

— Это именно я приказал Андрею дать твоей тётке деньги на выкуп.

Слова косым ударом рассекают меня пополам. Я не успеваю понять. Не успеваю, а Дамир продолжает чеканить:

— Она как раз бегала, искала способ тебе помочь. Вот я и решил вызволить тебя её руками, приказал Андрею дать половину суммы. Чтобы за оставшейся половиной ты ко мне пришёл. Ко мне! Но ты не шёл, упрямец. На работу устроился, мечтал сам справиться. Тогда пришлось опустить тебя с небес на землю, подтолкнуть к очевидному решению. Но ты и тогда не понял. А я ждал. Ждал и смотрел на то, как ты пырхаешься, продаёшь квартиру, вещи, все мои подарки. Мне было обидно, Ярик. Я злился, но ждал. Ждал. Потому что знал: ну не наберёшь ты нужную сумму к сроку. Не сможешь. И тогда придёшь, и попросишь. А я дам. Я ждал тебя, солнышко. Но ты не пришёл!

Дамир вжимает меня в стенку, стискивает в своих железных объятиях, шепчет на ухо:

— Вместо того, чтобы прийти ко мне, ты пошёл к Власову. К этому ублюдку. Да-а! Ты круто провернул дельце. Удивил меня, маленький. Но знаешь, если бы не мои люди, то никуда бы ты не убежал от подонков, солнышко моё.

Его властный ледяной шёпот просачивается в меня капля за каплей и растекается ядом.

Он ждал. Он знал. Он следил. Он приказал дать деньги тёте. Приказал Андрею? Лазарю? Он всё это подстроил? Да кто он? Кто?!

Кажется, последние слова я говорю вслух, потому что Дамир расплывается в улыбке. Абсолютно хищной улыбке.

— А ты ещё не понял, Ярик? А меж тем ты так часто называл меня моим школьным прозвищем.

Школьным прозвищем? Прозвищем?..

Нет. Ну нет же. Только не это!

— Да, Ярик, — шепчет Дамир, гладя меня по голове, — Крокодил Гена — это моё школьное прозвище. Очень быстро оно мутировало просто в Крокодила, потому что я всех жрал. А потом я выбрал себе более благородный ник — Аллигатор.

Воздух придушенным смешком вырывается из груди. Ноги подкашиваются, и я повисаю у него в руках. В его лапах.

Он — Крокодил, Аллигатор, тот, кто поймал меня. Тот, кто сделал рабом. Он!

— Так что на твой вопрос, когда я тебя купил, солнышко, могу ответить: я тебя не покупал, маленький. Ты стал моим сразу. Полностью моим.

Игры. Игры кошки с мышкой. Крокодила с птичкой. Игры…

Одна его рука ползёт вниз, оглаживает мою задницу, вторая оттягивает ворот толстовки. Секунда — и зубы впиваются в шею. Больно. Как же больно. Он кусает меня. Жрёт.

— Зачем? — беззвучно спрашиваю я. — Зачем весь этот цирк? Фальшивое имя? Фальшивая личность? Зачем?!

Влажный язык начинает вылизывать место укуса, а затем целовать. Нежно, едва касаясь кожи, целовать. Стискиваю зубы, чтобы не застонать. Чтобы не застонать от той сладости, что предательски разливается по всему телу. Какого чёрта со мной происходит? Какого чёрта мне это приятно?!

— Ты спрашиваешь, зачем этот цирк? — ухмыляется хищник. — Я не хотел, чтобы ты знал, Ярик. С Аллигатором ты бы вёл себя совершенно по-другому, нежели с Дамиром. Я хотел стать для тебя освободителем, благодетелем, стать твоим любовником, а не рабовладельцем. И кстати, имя отнюдь не фальшивое. Просто все зовут меня Артур Романович Генин, и очень мало кто знает, что имя двойное: Артур-Дамир. Второе дала мне мать. Ну а Ловцов — её девичья фамилия. Поэтому ты и не смог ничего найти про меня, солнышко моё.

Он шепчет в самое ухо. Шепчет жарко, интимно, сладко. А затем загребает мои волосы пятернёй, утыкается в них носом и нюхает. И от этой нежности мне становится ещё хуже. Хочется орать. Навзрыд.

— Я не хотел, чтобы ты знал, маленький, — шепчет Дамир. — Я хотел сделать всё аккуратно, красиво. Но твоё упрямство всё испортило. Ты знаешь правду. Между нами больше нет лжи. Хорошо это или плохо — покажет время. У нас впереди его очень много, солнышко. А теперь давай договоримся так: ты сейчас не будешь брыкаться, а я буду с тобой очень нежен. Идёт?

— Бежит, — выплёвываю я в эту наглую сытую морду и чётко говорю: — Пошёл нахуй.

Губы Дамира расплываются в улыбке, а глаза разгораются азартом.

— Ничего другого я и не ожидал от тебя, Ярик. Такое уж ты у меня солнышко. Упря-амое.

Затем он резко хватает меня и тащит в спальню, швыряет на кровать. А когда я очухиваюсь от удара, то он уже сидит на мне и, закинув мои руки за голову, прищёлкивает их наручниками к спинке кровати. С ужасом смотрю на его оскал, на ненормальный блеск в глазах и понимаю: съест. Сегодня он меня съест. Мне не выжить.

Это конец меня…

========== Эпилог ==========

…Вот он стоит передо мной: лохматое синеглазое чудо. Отводит взгляд, губу нижнюю закусывает. Губы… О, эти губы! Сладкие, мягкие, податливые. Их так приятно целовать. Их хочется целовать. Всегда. Всё время. Не выпускать из своего плена. А он кусает. Кощунство. Нельзя так с ними.

— Привет, — говорит Ярик и, наконец, поднимает на меня глаза. Такие синие, такие сумасшедше ясные, что можно часами любоваться ими. Но мне не дают этого, снова отводят. — Помнится ты говорил, что я могу… что если мне… эм…

Ярик мнётся. Ему трудно выдавить из себя просьбу.

Ну почему? Почему тебе так сложно попросить меня? Сотни людей ежедневно просят о всякой ерунде, а тебе — единственному — сложно. Почему? Проси. Что угодно проси. Всё дам. Мир к ногам положу. Ну же, Ярик. Смелее.

— В общем, ты говорил, что если мне понадобятся деньги, то… — выдыхает он.

И я выдыхаю вместе с ним. Ну наконец-то!

— Сколько тебе нужно, Ярик? — с еле сдерживаемой улыбкой спрашиваю я.

Обычно сдерживать себя получается легко и просто, но, когда он рядом, это становится невозможно.

— Десять лямов, — шепчет моё солнышко и облизывает губы.

Я бы тоже их сейчас облизал с удовольствием. Но сперва нужно закончить дело.

Пара кликов, один приказ — и работа завертелась.

— Через полчаса деньги будут здесь, Ярик, — вставая с кресла, говорю я.

А он моргает на меня. Смотрит своими синющими глазами и моргает. Не верит.

— И что, вот так просто? Даже не спросишь, на что они мне?

Не спрошу, Ярик. Не буду. Потому что знаю, зачем они тебе. И не хочу слушать враньё. Я не хочу, чтобы ты врал мне. Поэтому просто дам, и всё.

— Ты просишь, значит нужны, — пожимаю плечами и подхожу к нему.

Не вплотную, между нами пара шагов, но он уже заводится. Я это чувствую даже на расстоянии. Всегда, когда я приближаюсь, Ярик реагирует моментально, вспыхивает, разгорается. Такой потрясающей отдачи я ни разу ни с кем другим не ощущал. А уж от прикосновений солнышко тянется ко мне помимо воли, будто намагниченный. Это что-то невероятное.

Делаю последний шаг и наконец касаюсь своего чуда. Кончиками пальцев убираю чёлку с глаз, скольжу по щеке. Ярик бросает на меня быстрый взгляд и сразу отводит, а затем, закусив губу, отстраняется и отходит на пару шагов. Скрещивает руки.

— Блин! Не могу так! — нервно кидает он и зыркает исподлобья. — Эти деньги мне для выкупа нужны. Долг Крокодилу вернуть.

Он смотрит на меня сквозь прищур, смотрит выжидательно, а я давлю подступающую волну радости. Он сказал. Он признался. Не стал врать. Не стал убегать. Солнышко. Солнышко моё светлое, тёплое, жаркое, моё…

— Ну что, теперь не дашь, да? — усмехается Ярик.

— Почему же, маленький? — ласково говорю я. — Дам. Хоть всю сумму.

Он долго смотрит. Молчит. Не может поверить.

— Дашь? — осторожно переспрашивает Ярик. — Но я же долг отдам. Выкуплю себя. И всё.