Вчера, в кругу семьи, в суете и шуме, этот головняк отступил на задний план. Я будто бы на несколько часов очутился в прошлом, в детстве, где мне всё было понятно про себя, я знал кто я и где я. Всё было чётко и ясно. Но сейчас, когда машина наматывает километры, с каждой минутой увеличивая расстояние с домом, настоящее снова берёт своё.

Чёрт, как так вышло, что мне стукнуло двадцать, а я опять вынужден осмысливать себя? Переосмысливать. Понимать себя заново. Как в двенадцать лет, когда гормоны бьют, мозги за ними не поспевают и пялишься на зрелых девчонок, пуская слюни. Хотя… что-то не припоминаю я, чтобы на девчонок сильно пялился. Вся эта суета проходила мимо меня, я в ней не участвовал. Учился, занимался спортом, строил планы на будущее, мечтал в то время, как другие находили себе девушек или страдали, что их нет. Мой первый секс был в семнадцать лет, но не по моей инициативе, я просто пошёл на поводу, решил, что нужно сделать этот шаг. Просто решил, что нужно. Никакой любви, влечения, да и особого желания я не испытывал тогда. Комплексами по поводу девственности тоже не страдал. А на общественное мнение мне всегда было плевать с высокой колокольни.

Выходит, я какое-то время был асексуалом, раз меня это всё не волновало? Или я просто тормозил? А может, я до сих пор торможу? Круто так торможу. Иначе, как объяснить, что эти чёртовы непонятные чувства к «представителю своего пола» появились только сейчас? Совсем недавно.

Или это потому, что я испытывал подспудный страх перед такими отношениями? И поэтому отгораживался от них всеми силами. Вплоть до ненависти.

Чёрт! Как оно вообще бывает у нормальных людей? Вернее, у ненормальных. Вернее, у нормально ненормальных, у которых нет стародавних скелетов в шкафу.

Вот он сидит — один из таких. Причина моей головной боли.

Спросить бы его, но, блин… О таком как-то не спрашивают. Стрёмно.

А, чёрт… Фиг бы с ним! Он в мою жизнь залез, в прошлом ковырялся. Значит, и я в его могу. Хуже всё равно не будет!

— Касуми, можно дурацкий и очень личный вопрос? — спрашиваю я.

Самому от этого неловко, но по-другому я не умею. Я вообще прямой, как бревно, не умею быть деликатным. За это меня многие и не любят.

Дождавшись добродушного кивка от Касуми, набираю в грудь воздуха и выпаливаю:

— Расскажи мне, как ты понял, что бисексуал.

Касуми сконфуженно кашляет и молчит какое-то время.

— Вообще-то, — тихо начинает он, — я не би, а чистый гей. Прости.

Значит, и тут он мне соврал. Да чтоб тебя!..

Но взгляд у него такой искренней и виноватый, что ругаться и упрекать во лжи не хочется. В конце концов, не так уж это и важно.

— Пофигу, — машу рукой.

Касуми ещё немного молчит, носом шмыгает, с мыслями собирается.

— Сложно вот так вот всё вспомнить, конечно. Но я понимаю, почему ты спрашиваешь. Я постараюсь…

И он начинает рассказывать про среднюю школу. Про то, как учился в одном классе с близнецами: братом и сестрой. О том, как дружили они, как много вместе проводили время и всем окружающим казалось, что Касуми влюблён в девчонку, но на самом деле его привлекал парень. Поначалу он и сам этого не понимал, но, чем дальше, тем сильнее ему хотелось быть ближе, откровеннее с тем мальчишкой. Когда Касуми осознал, что хочет прикасаться к тому, тогда и наступил его переломный момент. Переделать себя он не мог, но старался подавить хотя бы это своё желание, потому что знал: его не поймут, не примут. Но и подавить тоже не получилось и, в конце концов, Касуми признался своему возлюбленному-другу в чувствах. Как и ожидалось тот не понял и не принял. Оттолкнул. Тогда Касуми пустился во все тяжкие: он забросил школу, стал редко появляться дома, зарегистрировался на сайтах гей-знакомств и начал встречаться с парнями. В конце концов родители не выдержали и, подключив к этому делу дядю, учинили допрос. Под давлением взрослых, распираемый сводящими с ума противоречиями, Касуми выдал всю правду. Родители и братья, так же, как и тот друг, не приняли его природы. Не поняли. Из всей семьи на отчаянный крик о помощи откликнулся только дядя Юмэхару. Он протянул руку, он поддержал, и он же вправил мозги, сказав: «Да, ты гей, ты такой. Это не повод ни для гордости, ни для самобичевания. И уж тем более это не повод для того, чтобы пускать свою жизнь на самотёк». После этого Касуми как очнулся: всерьёз занялся учёбой, вернулся в школу, блестяще её закончил и поступил в университет.

Я слушаю сбивчивый рассказ Касуми и пытаюсь представить себя на его месте. Пытаюсь вообразить это сжигающее чувство, которое приходит вместе с пониманием, что ты не такой, как все. Что ты изгой общества. Мишень для моралистов. И почему-то мне легко это представить.

Странно. Ведь я никогда не испытывал ничего подобного. Почему же с лёгкостью могу вообразить всё это? Может, потому, что у меня тоже был друг в средней школе и мы с ним были не разлей вода. Вместе гуляли, играли, сбегали с уроков, смотрели фильмы, делились книгами. Именно ему — Томо — я впервые стал читать любимые книги вслух.

Память подкатывает волны воспоминаний, и я понимаю, что чувство ностальгии, захватившее меня позавчера на берегу, неслучайно.

Такое уже было.

Мы, мальчишки, сидели на камнях, я, захлёбываясь эмоциями, читал новую книгу мастера Мидзуно, Томо слушал. Потом мы начали бурно обсуждать прочитанное, пытались разыграть в лицах зацепившую нас обоих сцену, дурачились, смеялись, в итоге свалились в обнимку на камни. И тут Томо резко перестал смеяться и оттолкнул меня. Тогда я впервые увидел в его глазах страх.

Что он тогда подумал про меня? Что я пристаю к нему? Что я представляю угрозу? Не знаю. Там, на пляже, я ничего не понял. Не понял, но почувствовал. И уже мой личный страх — страх, поселившийся во мне десять лет назад, — начал возводить стену между нами.

Кого я пытался защитить этой стеной? Себя от него или его от меня? Или же я пытался заслониться от всех вообще? В том числе и от тех смутных ощущений, которые поселились в душе. И именно там, да, где-то в то время случился переломный момент, и я сознательно начал культивировать в себе ненависть, подменяя ею страх.

Кажется, что у меня в руках сейчас какой-то грязный клубок, который нужно размотать, раскрутить, распутать, чтобы, наконец, понять себя. И я даже почти вижу, почти знаю, за что нужно потянуть. Но я не хочу этого делать. Нет. Не сейчас. Сейчас с меня хватит и того, что уже вспомнил.

Тем более, что мы уже подъезжаем к универу.

— Ну вот, двадцать минут до пар. Я же говорил, что успеем! — улыбается довольный Касуми.

Я благодарно киваю и вспоминаю о сотовом. Глянув на него и заметив семь пропущенных вызовов от Каматы, запоздало соображаю, что, зарядив в гостинице телефон, вырубил звук. А Камата, значит, названивал. Кот, наверное, что-нибудь учудил.

Жму на вызов. Камата почти сразу берёт трубку и тут же начинает орать:

— Ты, блин, дебел полоротый! То недоступен, то трубку не берёшь. Охренел совсем?!

— Кончай орать. Что случилось? С котом что-то?

— С котом твоим всё нормально, он сейчас у Араки. А вот тебе я не завидую.

— Да что стряслось-то?

— Ты в универе сегодня появишься?

— Да я уже у ворот.

— Тогда дуй скорее сюда. Здесь и расскажу всё.

Ничего не понимая, по-быстрому прощаюсь с Касуми и, схватив вещи, бегу к главному корпусу.

========== 2. Асакава: Переезд ==========

Прошло уже два дня с того момента, как мы с Хиро вернулись в Токио. И с тех пор я его не видел.

В понедельник я думал пригласить Хиро поужинать где-нибудь, но не застал того после пар и поехал к дяде. Вчера, во вторник, я снова попытался выловить Хиро и на большой перемене, и после занятий, но снова безрезультатно. На сообщения в «Твиттере» и «Лайне» Хиро не отвечал, а номера его телефона у меня по-прежнему не было, поэтому, с тревогой начиная думать, что он меня нарочно избегает, отправился к нему на квартиру. И, простояв под дверью минут двадцать, узнал от соседа, что Хиро в понедельник вечером съехал оттуда.