– У вас очень мило, – говорит последняя покоренная мною красотка, переступив порог нашего дома.

У девицы есть все, что надо. Она высокая, у нее чудесные глаза, если рассматривать их по отдельности (левый не теряет из виду синюю линию Вогезов, а правый внимательно наблюдает за портом Бреста), шикарные волосы, формы, превращающие руку мужчины в суповую ложку, и настолько чувственные губы, что, едва завидев их, ее губная помада сама вылезает из тюбика. В общем, представляете, да?

Ее зовут Ирэн, и она на пять лет моложе меня...

Я подцепил эту очаровательницу в поезде (что является хорошей приметой), когда возвращался с Дордони.

Моя славная матушка Фелиси и я, ее единственный и любимый сын, поехали туда отдохнуть пару недель у тети Розы, маминой сводной сестры, чей муж Альфонс работает там егерем.

Вообще-то мы должны были провести там месяц, но я быстро устал от «Зеленой нежности вечеров над Дордонью». Хлорофилл я терплю только в ограниченных количествах. К тому же Альфонс немного нудноват. Он уже всех заколебал рассказами о своих подвигах в первую мировую, фотографиями того времени, которыми забит весь чердак: Пуанкаре пожимает ему руку; Жоффр прикалывает ему на грудь Военный крест; его рана в ногу и медсестра из госпиталя в Шалон-сюр-Сон, с которой у него была интрижка. Я выслушиваю это уже тысячу лет и все с одними и теми же деталями, с одними и теми же подмигиваниями. Это становилось невыносимым, тем более что дожди зарядили, как в Лондоне. Альфонс под дождем – это настоящий ад. Поэтому однажды утром я звякнул Берюрье и попросил его срочно послать мне телеграмму, будто бы вызывающую меня в Париж для ведения важного расследования. Думаю, Фелиси я этим не обманул. Кто хочет провести мою маму, должен встать спозаранку. Но она вела себя так, будто все нормально, и присоединила свои сожаления к тем, что выражали Роза и Альфонс.

В поезде, увозившем меня в Париж, я был счастлив, как школьник на каникулах. Настоящий отдых начинался только сейчас. В одном купе со мной ехала Ирэн. Строгий вид, сдержанные манеры. Mу Софи Лорен, но я за ней приударил. После двух недель безделья я был готов ухаживать хоть за козой. Двести километров я наталкивался на сдержанность, а потом в вагоне-ресторане метрдотеля осенила отличная идея вылить ей за корсаж баночку беарнского соуса.

Ничто так не способствует установлению дружеских отношений, как беарнский соус. Руководство операцией я взял на себя: моя салфетка, графин воды, разнос первой степени, учиненный неловкому. Если бы вы меня видели, сударыни, то уже никогда не ели бы беарнский соус, не имея меня соседом.

Лед был растоплен. Я угостил ее своим вином, а она меня своим. После десерта я предложил ей «Куантро». Короче, когда мы возвращались в наше купе, поезд как нельзя более кстати заехал в туннель и я подарил Ирэн мой фирменный поцелуй взасос в «гармошке» между вагонами. Это был первый раз, когда ей это делали в аккордеоне. Музыкально-железнодорожный антураж ей очень понравился, и она не рассердилась, даже когда из-за несвоевременно дернувшегося состава я в следующий раз поцеловал воздух. Правда, чтобы извиниться, я сразу же начал делать ей специальный массаж. Короче, когда поезд наконец выбрался из туннеля, мы увидели, что зажаты между дверцей вагона и брюхом полковника, к стэку которого Ирэн лихорадочно прижималась в темноте, называя толстяка «дорогой».

Она ехала в Париж в первый раз и радовалась путешествию. Поскольку никто ее не ждал, ночевать ей было негде, время было позднее, а наш домик пустовал, я предложил приютить ее. После недолгих жеманничаний с претензией на хорошие манеры она согласилась.

– У вас правда очень мило, – повторяет она. – Вы занимаетесь бизнесом?

– Почти, – отвечаю я, не особо распространяясь. Я веду ее на второй этаж, заново перестроенный после начавшегося у нас пожара, и открываю дверь моей спальни. – Вы будете спать здесь! – говорю.

– А вы? – волнуется Ирэн.

– Я тоже, – не моргнув глазом успокаиваю я ее.

– Это неразумно, – воркует она.

– Почему? – возмущаюсь я. – Горячая вода тут есть, мягкий матрас тоже.

Мисс Провинция смеется смехом из комической оперы. Именно в это время происходит невинное на первый взгляд событие: звонит телефон. Принимая во внимание поздний час, этот звонок меня тревожит.

– Вы не собираетесь снимать трубку? – удивляется Ирэн. Именно над этим вопросом я и ломаю себе голову, Кто это может быть? Мама? Старик? Приятель? Я решаю, что это мама хочет убедиться, что я хорошо доехал, и беру трубку. Не угадал: это Старик.

– Слава богу! – кричит он.

Строго между нами, лично я не вижу причин славить создателя.

Если бы я прислушался к моему внутреннему голосу, то выбросил бы телефон в помойное ведро и продолжил бы увлекательный диалог с Ирэн. Но вы же меня знаете: долг прежде всего. Вместо того чтобы прислушиваться к своим низменным инстинктам, я слушаю своего начальника, говорящего следующее:

– Я позвонил вам на всякий случай, мой дорогой Сан-Антонио, хотя прекрасно знаю, что вы в отпуске. С одним моим другом, известным издателем месье Пти-Литтре, произошло нечто крайне необычное. Представьте себе, что во время вечера, который он организовал в своем особняке в Нейи, две трети гостей почувствовали себя плохо.

– Может, лангусты попались несвежие? – предполагаю я с горечью, вполне понятной любому, кто не является полным идиотом.

Лысого мое замечание не веселит.

– Это гораздо серьезнее, чем пищевое отравление, мой милый. Пти-Литтре один из немногих присутствующих, кто не почувствовал эти симптомы. Перепугавшись, он позвонил мне. Он крайне расстроен.

– Ему повезло, что это не желудочное расстройство, – не удерживаюсь я, чтобы не сиронизировать снова. Старик продолжает излагать:

– Как вы понимаете, он не захотел заявлять в полицию... Его гости принадлежат к парижскому высшему обществу и...

Ну разумеется, разве же могут заниматься этими персонами жалкие легавые из районного комиссариата.

– Я прошу вас в плане чисто дружеской услуги съездить туда посмотреть, в чем дело.