– Давай скорее лечить твою боль…
В голове клубился туман, звуки расплывались, руки чуть подрагивали – «влюбилась». Нельзя в меня влюбляться, малышка… И мне нельзя… Но, кажется, со мной это тоже уже случилось…
Я смазал её, стараясь никак не реагировать на возбуждение, которое вызывают у неё мои прикосновения, в этот раз надел ей трусики. Помог надеть юбочку и сам натянул на неё топик.
– Никогда больше так не одевайся.
– Как? – растерялась она.
– Как доступная девочка, – нашёл я замену слову «шлюшка». – Тем более если собираешься идти куда-то вечером.
– Больше не буду, – с готовностью согласилась она. Я был тронут её послушанием. Ужасно хотелось снова до самозабвения целоваться с ней, но нельзя-нельзя-нельзя! Надо скорее убрать её с моих глаз подальше. Подальше от моего члена. И как можно дальше от моего сердца.
У меня брутальный и практичный «мерин», Mercedes G-Klasse, «кубик» цвета чёрный металлик с белым кожаным салоном. Вита уже побывала в нём вчера и теперь села в него с опаской и какой-то потерянностью.
– Сначала едем в полицию, в отделение, к которому относится твой адрес, пишешь заявление об утере паспорта.
– Хорошо, – покорно кивнула она.
– Потом к тебе домой, берёшь вещи на две недели.
Она снова кивнула.
– Потом едем дальше… – я не стал уточнять, куда.
Первый пункт она выполнила без меня. Второй – я проводил её до квартиры, велел из одежды взять только юбки и блузки как можно более скромные и одеться тоже поскромнее, она удивилась, но выяснять, почему да зачем, не стала. Пока ждал, внимательно разглядывал из окна подъезда двор. Никого из «посторонних» не заметил, да сегодня им было бы не до того, чтобы караулить беглянку, тем более что пока это дело на мне. К тому же я знал, что сегодня новый «обоз», из которого сбежала Вита, отправляли в Стамбул, при каждой девушке должен был быть «муж», для этого задействовали всех свободных парней.
Она вышла с небольшой дорожной сумкой, одетая в белую шифоновую юбку до середины икры и белую блузку с коротким рукавом, но под горлышко. Тяжёлые длинные волосы перевязаны белой лентой. Ангелочек… Я одобрительно кивнул, забрал у неё сумку. Передавая её мне, она прислонилась к моей руке тыльной стороной ладони, словно бы случайно, но я-то видел, что нет. Намеренно коснулась, ласково и грустно.
«Нельзя-нельзя-нельзя!!» – застучало в моей голове набатом.
Мы снова сели в машину, я погнал автомобиль прочь из Москвы. По дороге в салоне связи купил Вите телефон с двумя симками. Сказал, что на один номер буду звонить только я, чтобы она не пользовалась им для других звонков. С другого номера она позвонила родителям и предупредила, что потеряла старый телефон. Чем дальше мы отъезжали от МКАДа, тем печальнее она становилась. Я поглядывал на неё искоса, но ничего не говорил, понимая, откуда взялась её печаль. Вместо этого спросил:
– Тебе удобно сидеть? Не очень больно? А то можно откинуть кресло, будешь полулежать. – Перед глазами немедленно возникло её нежное лоно, да так ярко, что пришлось резко притормозить, постоять сколько-то минут на обочине с аварийкой, приходя в себя, мысленно уговаривая член утихомириться.
– Что с тобой? Что-то случилось? – волновалась Вита, близко наклоняясь ко мне, озабоченно заглядывая в глаза.
– Случилась в моей жизни ты, – тихо ответил я. Она порозовела от удовольствия. Я же был в шоке. Как такое возможно – меньше суток назад я насиловал её, грубо, жёстко, забрал у неё девственность, порвал её, теперь же я для неё тот, кому она призналась в любви, а мне она настолько дорога, что спирает дыхание.
– Тогда зачем ты так далеко увозишь меня от себя? – жалобно спросила она.
– Потому что мне поручено тебя искать и я не должен тебя найти, а это возможно только, если тебя не будет в Москве. За пару недель всё утихомирится. – У меня совсем не было в этом уверенности, но я не мог пугать её неизвестностью.
– И мы сможем быть вместе? – обрадовалась Вита.
– Вита… мы никогда не сможем быть вместе. Чем раньше ты примешь этот факт, тем будет лучше для тебя. Мы вращаемся на разных орбитах. Случайное пересечение слишком дорого тебе обошлось. И мне.
– А тебе почему? – из её глаз скатывались крупные слёзы, мне хотелось слизывать их языком с её бархатистых щёчек.
Я не ответил, снова завёл машину, до конца пути мы ехали молча. Я привёз её в Переславль-Залесский, поселил в гостинице для паломниц при женском монастыре. Когда-то, жутко много лет назад, а точнее двадцать три, в этот монастырь ушла бывшая заведующая нашего детдома. Я пару раз её тут навещал. Она была моим единственным близким человеком. Отмаливала мои грехи…
– Мы ведь увидимся? Ты же сам заберёшь меня через две недели? – Вита была бледна, смотрела с такой тоской, что сердце разрывалось. Проще было пообещать, что я и сделал. Даже отважился поцеловать её на прощание, легко, по касательной, сославшись на то, что мы всё-таки на территории монастыря.
– Вита, это твоя банковская карта, – я вложил в её ладошку пластиковый прямоугольник, она сделала протестующее движение, но я с силой сжал её пальцы, – не вздумай спорить, берёшь, и всё. ПИН – день и месяц твоего рождения.
Она изумлённо вскинула глаза.
– Да, судьба у этой карты быть твоей, – улыбнулся я. – Сам удивился, когда увидел дату в той справке, что тебе выдали в полиции. Ты пока расположись в своём номере, а мне нужно навестить тут одного человека.
– В женском монастыре? – Вита опять смотрела на меня в изумлении.
– Я недолго.
Вита поверила, послушно развернулась, ушла внутрь двухэтажного деревянного здания, расположенного прямо во дворе монастыря. Я же спросил у одной из встреченных монахинь, где могу найти матушку Евфимию.
Она была в своём «кабинете», что-то подсчитывала на деревянных бухгалтерских счётах, ловко двигая костяшки. Не сразу меня заметила. Я сколько-то мгновений стоял в дверях, любовался ею, она была вся такая уютная, от неё всегда веяло добром, мы всем детдомом горевали, когда она «сдала свой пост». Мне было десять. И уже было понятно, что из всех возможных дорожек я выберу самую кривую… Она сколько могла и сколько успела в меня вложить, столько вложила. Пожалуй, всё то хорошее, чему я в себе мог удивляться, было её «наследством». И было оно в отношении меня как заставка с предупреждением о вреде курения перед крутым мочиловом: я – хладнокровный жестокий ублюдок, зато не ругаюсь матом и, кстати, действительно не курю, правда, не из-за опасений о вреде здоровью, а потому что курение – это тоже привязанность, которых я избегаю…
– Ванечка? – она наконец подняла глаза и, поменяв очки с «близи» на «даль», узнала меня. Она единственная, кто называет меня по имени. – Вот радость-то! Ванечка, – она встала из-за стола, двинулась мне навстречу, мы обнялись, она меня перекрестила. Внимательно-внимательно посмотрела в мои глаза, вздохнула, всё в них прочитав. Расспрашивать ни о чём не стала. Опять будет класть за меня земные поклоны…
– Я привёз к вам девушку на две недели, зовут Вита, поживёт в вашей гостинице, – сказал я.
– Ванечка, наконец-то в твоём сердце я вижу любовь.
– Да, не буду скрывать, она мне дорога. Так дорога, что лучше бы вы убедили её держаться от меня подальше, у меня самого вряд ли получится…
– Так, может, задумаешься, для чего вам ваша встреча подарена, да выводы правильные сделаешь?
Я лишь вздохнул. Мы немножко поговорили, она рассказала, кто ещё из бывших воспитанников её навещает. Но между собой мы знаем – я её любимчик. Потому что всегда был самый «трудный», иногда меня посещает мысль, уж не ради ли спасения моей тёмной души заперла она себя в стенах монастыря, не её ли молитвами до сих пор жив…
Я уехал, не попрощавшись с Витой. Не доверял себе. Решил, позвоню ей, когда отъеду настолько далеко, что физическая связь между нами ослабеет, сейчас же пока я очень сильно чувствовал её близость.
Не позвонил. Вместо этого всю первую неделю предавался «разнузданному траху». Вытравливал из себя память о ней. Было бы возможно, вместо траха лакал бы водку до потери сознания, но я не пил, мой «бизнес» требовал полной готовности 24 часа в сутки. Поэтому оставался только трах… Я снова был яростным и жёстким в постели. Шлюхам нравилось, как я с ними обращаюсь. Они кончали с визгом.
