– Все ясно. И правда, чудо, – иронично заметил Виктор, но старушка не уловила интонацию, видимо, потому что слишком чиста была душою.
– Да я уж не помню, чего только он не делал, сынок! Тут коснется-пошепчет, там коснется-пошепчет, и так легко на сердце. Я даже сознание теряла, вся какой-то… благостью будто наливалась. И вот так сходила к нему несколько раз и понесла потом.
– А с ребенком-то что? Умер?
– Не знаю, сынок… если бы умер, я бы почуяла. Жив, жив мой сын! Григорий не велел мне его забирать. Беременная была, не тронул. Если и ударит, то по лицу или за волосы, но живот не трогал. А когда я рожать поехала, сказал, если я с ребенком ворочусь, обоих убьет. И оставила я его. А я сама к мужу вернулась…
– А других детей почему не было?
– Бог не дал. Хотя я надеялась… И сына забрать хотела, все упрашивала мужа, но он не верил, что это его сын. Я думала, остынет маленько, и мы за ним съездим. Так годы и прошли.
– Не остыл… стало быть…
Мария Ивановна увидела, что Виктора потрясла эта история, и решила оставить его. Он поднялся с постели, чтобы проводить ее.
– А целитель, Мария Ивановна, вас одну лечил?
– Что ты! Вся деревня к нему ходила!
– Что, все бесплодные?
– Почему? С разными болезнями ходили. У кого голова болит, у кого спина. Всех лечил.
– Только женщин? Или мужчин тоже?
– Только женщин. Мужчин он не видел. А женские болезни – сразу!
Виктор усмехнулся: «Не видел, значит! Ну-ну». На этот раз, старушка, кажется, уловила сарказм:
– И вовсе не о том ты думаешь, сынок! К нему и детей водили! Он и их лечил!
– Да понял я, Мария Ивановна, понял. Чудотворец был ваш Егор. А что умер-то тогда? Да еще молодым.
– Это уж одному богу известно. Я когда поняла, что Господь мне дитя послал, пошла сказать ему, Егору, спасибо. Сказала, а он долго смотрел на меня, руки на живот положил и говорит: «Да, свершилось». А потом: «Мария, я преступил. Проводи меня». Я думала, он уезжать собрался, говорю, конечно, помогу! Что, где, вещи уложить, суечусь… Обернулась, а он уж стоит вот тут, – она показала на то место возле двери, рядом с Виктором, – с веревкой, в глаза мне глядит. Я и ахнуть не успела… как он… «Прощай, Мария, сына родишь», – сказал и повесился.
Она перекрестилась.
– Я думаю, он все равно в рай попал. Раз такой дар у него был. Сварливые от него ласковыми уходили, больные – здоровыми. Пойду я, сынок. Дед осерчает. Засиделась я у тебя.
– До свидания, Мария Ивановна. Спасибо за ужин.
Она вышла было, да обернулась на Виктора:
– А что ты меня Мария Ивановна, а его – отец? – сказала она с какой-то не то болью, не то обидой.
– Так он… не представился… вот я и… – растерялся Виктор.
– Так и я не представилась, – ответила она с улыбкой, – как узнал-то? Дед меня по имени уже лет тридцать не называл.
И они глубоко поглядели друг другу в глаза, и оба, не выдержав этого взгляда, поспешили расстаться.
Виктор в ту ночь не спал совсем. Может, потому, что днем отоспался, а может, потому, что не мог, все думал, думал. То в доме сидит, то лежит, то во двор выйдет. Услышал, наконец, березу. Еще вчера молчала она, а сегодня едва слышно зашептала листьями. Виктору почему-то хотелось взять Григорьеву бензопилу и спилить ее, березу эту, только потому что он, Григорий, посадил ее. Вскоре зазвучал соловей, так красиво пел, на разные трели. Виктор слушал и не верил, что одна маленькая птичка может издавать столько звуков. Пел соловей долго, звал к себе соловушку, звал, звал, а она все не шла к нему… Виктор недоумевал, отчего не уедет? Ведь собирался же. А опять вон день прошел. Больно ему здесь. Свежо, воздух хороший, люди добрые, дом чистый, еда вкусная, и все это невыносимо больно, будто душа вся выворачивается, рвется на куски, и уж не собрать потом, не собрать за всю жизнь! А может, душа у него и была в клочья, вся в дырах, прорехах, и вот только теперь она срастается в нечто целое, а это, быть может, еще больнее, чем когда рвется…
Как начало светать, Виктор заметил, что земля за сараем, там, где Мария Ивановна собралась картошку сажать, наполовину перепахана. Вручную за день так не вскопаешь, работали культиватором – многих, видать, старик извел, раз сумел накопить на такой агрегат. Когда еще больше побелела ночь, становясь днем, Виктор заметил, что вышел Григорий и направился к своему красивому ароматно-древесному туалету. Дед Виктора заметил, но не поздоровался, и Виктор ничего ему не сказал.
Весь следующий день Виктор не спал так глубоко, как накануне. Он просыпался, слышал, как опять приходила Дарья, спрашивала его, а старики, которые пахали землю, ее отослали, сказав, что Виктор болен и придет, как поправится. Григорий заметил, что, если уж так срочно, он и сам все сделает, но Дарья не захотела. Быть может, двух зайцев убить надумала: с мужиком поближе познакомиться и отопление в доме сменить. А может, просто не доверяла старику такую важную работу. Виктор то и дело проваливался в сон и то и дело просыпался, всякий раз надеясь, что все это ему приснилось, что он проснется в своей постели, а еще лучше – на Черном море, в Крыму, близ Ласточкиного гнезда. А когда ему приснился сон, что он и правда проснулся на берегу Черного моря, он испугался и пожалел, что находится не на улице Ласточкина села Шимёлка. Виктор долго не мог проснуться, мучился во сне, ходил по пустынному пляжу босой, и ногам его было больно. И когда он наконец проснулся от собственного стона и увидел, что все-таки лежит в постели, которую ему приготовила Мария Ивановна, он расплакался, закрывая себе одеялом рот, и кровать затряслась от его рыданий. И Виктор совершенно не смутился Марии Ивановны, которая была в доме – принесла ему ужин. Она, как и вчера, села к нему на кровать, обняла его, он хотел было высвободиться от ее слабых коротких рук, но вместо этого, напротив, весь устремился к ней, прижимая одеяло к своему лицу, пряча свое лицо от нее, не обнимая ее, а она все приговаривала: «Все, все, успокойся, сынок, это сон, это просто сон», – и вновь Виктор не знал, где сон: сейчас тут с ней или там, где он один и где ему больно. Хотя и здесь ему тоже было больно, но вместе с тем и блаженно тоже. Он увидел, что дед Григорий сидит у двери, там, где Егор повесился, и что старик вроде бы уменьшился, хотя такой же большой и густобородый, как был. И показалось Виктору, что болит у старика сердце, прямо кровью обливается сердце его, и он будто не знает, куда бы из себя удрать, вон выбежать, и рад бы он был в ту минуту, если бы и его кто-то извел, со свету сжил, он бы и денег никаких на это дело не пожалел, и все женщины были бы для него Марьями, Мариями, как мать Христова, в которого он ни дня в своей жизни не верил, равно как и Виктор.
Одна только Мария Ивановна Ласточкина верила, она-то и вымолила, должно быть, встречу эту…
Очнулся Виктор только глубокой ночью, когда сидел за столом и ел котлеты, которые оставила для него старушка. И увидел, что и миска перед ним пуста, и он понял, что в ней была гречневая каша, которую он съел, хотя и не помнил как. «Рассветет – уеду», – твердо решил он.
Проснулся рано, как раз на рассвете. Переоделся в свою одежду и был таков.
На трассе он остановился у кладбища, пошел туда, сам не зная почему, и сидел у памятника Егору, пока не начало припекать. Но даже тогда он не ушел. Виктор все пытался понять, действительно ли Егор – целитель или просто охочий до женщин хитрец, каких свет не видывал. Избавил ли он Марию Ивановну от бесплодия или попросту трахнул ее, выдавая это за магический ритуал? И понимал Виктор, что не насидит он ответа на этот вопрос, сколь бы ни сидел, хоть дырку в этом памятнике прогляди – не будет ответа. Но все равно сидел…
Вдруг ему до смерти захотелось вернуться обратно на улицу Ласточкина. Смутившись этой мысли, он тут же внушил себе, что хочет Дарью-красавицу поиметь, как Григорий имел в молодости ее мать. Посмотреть, какие сиськи у Дарьи: как молочные поросята или как яблочки, а может, на крысиную мордочку похожи. Пока ехал обратно, с ужасом понимал, что не за этим он остается, но твердо решил: нет, из-за Дарьи! Из-за Дарьи, и точка! Чтобы утвердиться в этом, он развернулся через двойную сплошную и поехал на рынок купить труб и остального, необходимого для замены отопления в доме. «К тому же я сварочный аппарат забыл у Григория, мы ж к нему в сарай поставили!» – обрадовался Виктор. И за этим он тоже возвращается, две причины у него: сварочный аппарат и выяснить, какие сиськи, на что похожи.