Весна всегда была одним из ее любимых времен года – сезон новой жизни и новых начинаний. За стенами сада в шато пчелы теперь каждый день вылетали из ульев, блаженно собирая нектар с грушевых цветов, белой пеной рассыпавшихся над ними.

Как-то на прошлой неделе граф вынес в сад стул и свои принадлежности для рисования и начал рисовать эту сцену. «Это время всегда кажется таким полным надежд», – бросил он, пока Элиан собирала молодые листья салата ему к обеду, хотя оба они знали, что в этом году весну омрачают новости, идущие из-за восточных границ страны.

Мирей рассказала, что Париж заполняют беженцы, стекающиеся из Австрии и Чехословакии, которые теперь оккупированы нацистами. Элиан приходили в голову мысли о том, каково это – проснуться однажды и обнаружить, что твоей страной управляют захватчики.

– Неужели ты не боишься, что следующим станет Париж? – снова спросила она сестру.

Мирей решительно покачала головой и еще раз хорошенько стукнула тесто об стол.

– Не посмеют! Подумай, какая будет реакция. Франция и ее союзники не станут сидеть сложа руки и не позволят немецкой армии взять и пересечь границу. В парижских газетах каждый день пишут о политических и дипломатических усилиях, которые прикладывают, чтобы остановить это безумие. В конце концов они победят: никто не хочет еще одной войны по всей Европе. Но мне жаль беженцев, – продолжила она. – У нас в ателье сейчас работает одна. Она из Польши, ее зовут Эстер. Она ждет ребенка. Представьте, насколько она должна была быть в отчаянии, чтобы оставить дом в таком положении, взяв всего лишь немного вещей. Ее муж в польском воздушном флоте. А иногда видишь целые семьи, часто с маленькими детьми. Париж теперь ими битком набит. Поговаривают, могут закрыть французские границы, чтобы больше не приезжали.

Лизетт закончила мыть посуду, накопившуюся в раковине, и вытерла руки тряпкой.

– Как бы я хотела, чтобы ты вернулась домой, Мирей, хотя бы пока все немного не поутихнет. Мы беспокоимся о тебе.

– Не волнуйся, мам. Думаю, Париж не опаснее любого другого места во Франции. Я люблю работу в ателье и получаю хороший опыт, занимаясь настоящей модой. Здесь у меня не будет таких возможностей. Так что в ближайшее время я останусь там. Я всегда смогу приехать домой, если худшее действительно произойдет.

В дверном проеме появился Матье, его огромная фигура на мгновение заслонила солнечный свет.

– Гюстав говорит, печь готова, – сообщил он. Он подошел к Элиан и заглянул ей через плечо, посмотреть, что она делает. Она повернулась и бросила ему в рот кусочек сладкого теста, а потом поцеловала в щеку. Он обнял ее и притянул к себе, но вспомнил, где находится, и сконфуженно взглянул на Лизетт.

Та ласково улыбнулась ему с другого конца кухни.

– Мы с нетерпением ждем возможности познакомиться завтра с твоим отцом и братом, Матье. Так славно, что они могут побыть с тобой на Пасху, и так любезно со стороны Кортини пригласить нас всех на обед.

– Знаю, – улыбнулся он своей застенчивой улыбкой. – Я тоже этого жду. – Почувствовав себя увереннее, он снова одной рукой обнял Элиан. – Они удивлялись, чем это я так занят в винном погребе, когда в виноделии особо нечего делать, что не могу чаще их навещать. Я сказал им, что меня занимала подрезка винограда, но, пожалуй, они начинают что-то подозревать!

– Думаю, сейчас они не только подозревают… – рассмеялась Мирей. – Тюль не так уж далеко от Кульяка, чтобы до них не доходили сплетни!

– Верно, тесто уже достаточно расстоялось. – Чтобы сменить тему, Элиан приподняла уголок салфетки, закрывавшей тесто от залетающих в дом сквозняков.

– По-моему, то что надо, – улыбнулась Лизетт.

– Тогда вот, Мирей, ты отнеси один, а ты, Матье, этот. Пора им в печь.

Было утро пасхального воскресенья. После церковной службы колокола, молчавшие со Страстной пятницы, затрезвонили во всех деревушках, радостно возвещая, что Христос воскрес. Одетые в лучшую праздничную одежду, Мартены поехали в Шато-де-ла-Шапель в соседней коммуне[20] Сент-Андре. В подарок они везли золотистый плетеный хлеб и ведерко яиц, которые Элиан покрасила натуральными красками, собранными в кладовой из зимних растений: желтая от луковой шелухи, темно-розовая от свеклы и лазурная от листьев краснокочанной капусты.

Было достаточно тепло, чтобы выпить аперитив[21] на улице. Кортини были радушны и гостеприимны и особенно рады разделить свои вина с друзьями и соседями. Под раскидистыми ветвями грецкого ореха, на которых только начинали распускаться новые зеленые листочки, стоял накрытый стол с тарелками паштета, оливок и маленьких редисок, а также вереница винных бутылок.

Матье представил Мартенов отцу и брату. Оба они сначала были не менее молчаливы, чем сам Матье. Но позднее, когда полилось вино и они оказались в центре веселой компании, они расслабились и стали разговаривать гораздо больше. Люк болтал и обменивался шутками с Ивом и сыном месье Кортини, Патриком, а месье Дюбоск вступил в оживленный разговор с Гюставом и месье Кортини о состоянии французского сельского хозяйства и достоинствах механизации по сравнению с использованием лошадей. Матье и Элиан держались за руки под столом и наблюдали, как между их семьями завязываются новые связи.

Наконец все встали из-за стола, сытые после обильного и сочного жареного барашка, запитого лучшим красным вином месье Кортини.

– Так скажите… – обратился месье Дюбоск к месье Кортини. – Значит, вы сделаете винодела из моего старшего сына?

– У него отличные способности, и он надежный работник и в погребе, и на винограднике. Я с радостью оставлю его, если он захочет.

– Я рад это слышать. Ну, а ты что скажешь, Матье? Хочешь заниматься виноделием вместо того, чтобы вернуться на нашу ферму к скоту и полям?

– Я… Я не уверен, папа. Я знаю, что летом буду нужен вам, чтобы помочь с урожаем. Но мне правда здесь нравится. Нравится работать на винограднике. Изучать, как делают вино… – заверил он и замолчал, не в силах сказать что-либо еще. Элиан мягко сжала его руку под скатертью.

Месье Дюбоск бросил на сына проницательный взгляд из-под густых бровей и улыбнулся.

– Не волнуйся, сын, я вижу, что это место пошло тебе на пользу. Ты многому учишься и взрослеешь. Я благодарен всем добрым людям, ставшим тебе друзьями. – На этих словах его темные глаза обратились на Элиан. – Если месье Кортини готов оставить тебя, тогда я, пожалуй, найду кого-нибудь в Тюле для помощи с урожаем. И посмотрим, что будет дальше.

– Превосходно! – хлопнул в ладоши месье Кортини. – Это требует стаканчика чего-нибудь особенного, чтобы отпраздновать. Кажется, в погребе есть бутылка арманьяка…

Ночью, когда сестры лежали в своей спальне на чердаке, слушая мягкие возгласы сов, Мирей прошептала:

– Элиан? Ты спишь?

– Нет.

– Хорошая была Пасха, да?

Элиан не сразу ответила.

– Одна из лучших.

– Я рада, что вы с Матье так счастливы. Вы правда подходите друг другу.

– Его семья кажется приятной, да ведь?

– Конечно. Люк и Матье завтра идут с Ивом ловить рыбу. Они уже сдружились. И я заметила, что месье Дюбоск тебя одобряет, хоть он и неразговорчив. Теперь понятно, откуда это у Матье!

Когда они уснули под звуки журчащей реки, полоски лунного света, прокравшиеся в окно, осветили довольную улыбку на лице Элиан.

Сара перебирает на кухне тряпки для уборки, раскладывая их в три пластиковых ведра, но отвлекается, чтобы представить меня деловитой на вид женщине, появившейся в дверях, и говорит мне:

– А это Карен, моя правая рука.

– Рада с тобой познакомиться, Aби, – произносит Карен с сильным австралийским акцентом, широкой улыбкой и таким крепким рукопожатием, что на пару секунд у меня немеют пальцы. – Сара рассказала мне о тебе. Говорят, ты свалилась с неба, чтобы спасти нас в последнюю минуту.