Если она приходит, а я под кайфом, она практически не говорит — переносит меня на кровать, читает мне или тихо сидит у окна. Не уходит, пока я не засыпаю.

Я хотел бы выяснить цели её визитов. Похоже, она не из тех, кому нужны деньги или что-то ценное. Я первый в очереди, кто признаёт, что я дерьмовая компания даже в свои лучшие дни, и чердак Норы уж явно не спасает ситуацию. К тому же здесь в целом мало приятного — несмотря на все усилия Молли, повсюду чувствуется ужасный беспорядок. Из-за отсутствия обоев, углы комнаты слишком тёмные и как будто бесконечные. Часто, когда Небула обволакивает моё сознание, я ловлю себя на том, что смотрю в бездну и чувствую нарастающую тревогу, которая ещё и усугубляется зельем.

Но несмотря на сырость и холод, Грейнджер возвращается.

Почему она всё время возвращается?

— Тебе хочется принять?

Я не тороплюсь с ответом. Удивительно, но я несколько успокаиваюсь, когда смотрю в окно.

— Мне всегда хочется принять, Грейнджер, — признаюсь, сделав глубокий выдох, отчего окно запотевает.

— Тогда почему ещё не сделал это? — в её голосе всё ещё нет осуждения.

Я обмозговываю вопрос; подумываю сказать ей, чтобы она отвалила. Я начинаю говорить прежде, чем осознаю, что придумал ответ.

— Пытаюсь понять, нужно ли мне чувствовать себя слишком дерьмово, чтобы оправдать следующую дозу? — я на самом деле не разговариваю с ней, больше праздно рассуждаю вслух. — Чем дольше я под кайфом, тем меньше эффект. Может быть, мне нужно испытать боль, чтобы насладиться облегчением.

Она усмехается. Я смотрю на неё угрожающе, как на непрошенного гостя, которым она и является.

— Что смешного, грязнокровка?

— Я просто никогда не слышала таких философских высказываний о зависимости. Какая поэтическая трагедия. Ты здесь, в своей высокой башне… — её глаза закатываются так далеко назад, что на мгновение кажется, будто она потеряла сознание.

— Ты смеёшься надо мной? — голос низкий и рычащий, если бы я был животным, это стало бы моим предупредительным сигналом.

— Это просто моё наблюдение, — она пожимает плечами и смотрит в окно. Думаю, вряд ли она может понять меня со своей золотой, выигрышной позиции.

— Что ж, почему бы тебе не понаблюдать где-нибудь в другом месте. Жалкая гря…

— Грязнокровка? — её брови выгибаются дугой, а губы сжимаются в ровную линию. Она выглядит… не впечатлённой. — Это больше не задевает. Поздравляю, лично для меня ты официально обесценил это слово, — она слегка пожимает плечами, берёт ещё одну булку и пробует на вкус.

— Я уверен, что смогу придумать несколько новых оскорблений, если ты дашь мне немного времени, — растягиваю я. Она начинает мне надоедать. Может быть, вовсе отсутствие компании всё же лучше, чем компания Грейнджер.

— Конечно, конечно. Потрать столько времени, сколько тебе нужно. Я отношусь со всем пониманием к тому, что твой пострадавший мозг не работает так быстро, как раньше… Хотя он никогда не поспевал за моим.

Я резко поворачиваюсь к ней в готовности оторвать ей голову, и замечаю, как её зубы впиваются в нижнюю губу. Она пытается сдержать улыбку. Так она дразнит меня?

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасно раздражаешь?

— Сегодня нет, — на этот раз она действительно улыбается, и я почти улыбаюсь тоже. — Так…

Она лезет в свою сумку, на которой явно лежат чары, потому что три книги, которые она достаёт, никогда не поместились бы там без магии.

— Я принесла несколько книг, если тебе интересно.

Я смотрю на её протянутую руку и тома, которые она сжимает. Честно говоря, они мне нужны. Но я не уверен, что хочу их настолько, чтобы пожертвовать последним подобием гордости. Внутренний голос диктует мне вырвать книги из её рук, крикнуть что–то мерзкое о чём-то незначительном — о статусе её крови или, быть может, волосах.

Вместо этого я поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом. Не уверен, что отображается в моих глазах в данный момент, но в её — только отзывчивость и искреннее беспокойство.

Я не беру у неё книги, сохраняя последние остатки достоинства — или так я обманываю себя — и просто снова смотрю в окно.

Она резко кидает их. Оглушительный стук сбивает меня с мыслей. Грейнджер уходит, не сказав больше ни слова, только раздражённый вздох эхом отражается от голых стен.

***

Когда она приходит в следующий раз, я валяюсь в собственной рвоте.

Я пытаюсь заставить себя пошевелиться, отодвинуть лицо от желчи, которая льётся из моего рта.

Мне кажется, я обмочился — брюки тёплые и липнут к бёдрам. Если бы мозг был более ясный, я бы почувствовал неловкость, но всё на что было направлены мои попытки — хотя бы пошевелиться.

Я чувствую тёплую магию Люмоса, отражающуюся в моих глазах, когда она светит палочкой в лицо, пытаясь оценить состояние моих зрачков. Зрелище явно отвратительное, потому что её лицо встревоженное и пепельно-бледное.

Она пытается убрать рвоту вокруг меня, но это впустую, потому что меня выворачивает снова. Я слышу её тихие всхлипы.

Она уходит, и часть меня, на самом деле, поражается.

Официально.

Последний человек на планете, который мог наплевать, умру я или сгнию… ушёл.

Но внезапно её магия окружает меня — моё обмякшее тело поднимается в воздух и двигается в сторону ванной. Если бы я мог хоть что-то почувствовать, я бы ощутил облегчение, что она осталась. Грейнджер осторожно кладёт меня на кровать и снимает с моих плеч рубашку, прежде чем расстегнуть пуговицы на брюках.

Что, чёрт возьми, она делает?

— Гррх… — я пытаюсь, но желчь, поднимающаяся к горлу, мешает.

Она снимает с меня трусы, я пытаюсь понять, что происходит, пока до сознания не доносится звук открывающегося крана.

Укладывает меня в ванну.

Я чувствую, как холодная вода обволакивает меня, и еле слышу, как Грейнджер бормочет заклинания. Маленькая ладонь ложится на мой лоб, и я пытаюсь прижаться сильнее, чтобы пропустить это прикосновение через себя. Я вдруг осознаю, как давно меня никто не трогал. Большие чёрные круги затуманивают мой взгляд. Моё тело полностью обмякло.

***

Я вздрагиваю, когда мой мозг отчаянно пытается прийти в рабочее состояние. Мне хочется избить себя за количество зелья, которое я принял накануне.

Память возвращается вспышками. Я помню рвоту, пот и лихорадку — ещё, по-моему, мочу; и мою вечную спутницу — ненависть к себе.

Когда эффект от зелья стал таким ужасным?

Я заставляю себя сесть и вздрагиваю — боль, проникшая глубоко в кости, просачивается в мою плоть. Чувствую бесконечную пустоту в желудке, но к этому я привык. Не из-за недостатка пищи, а из-за отсутствия аппетита. Я потираю лицо, ощупываю жёсткую щетину трясущимися руками.

На столе слева миска с дымящимся бульоном и несколько крекеров. Рот наполняется слюной, в то же время желудок сжимается. Скорее всего, она позаботилась об этом. Простая доброта трётся о меня, как нуждающаяся кошка; успокаивает и раздражает.

Я смотрю на унылую крохотную нишу в окне и вижу её, свернувшуюся клубком. Беспорядочные кудри раскинулись по подоконнику. Она тихо похрапывает, губы слегка открыты. С её колен соскальзывает раскрытая книга.

Грейнджер выглядит… умиротворённой. Если это вообще возможно так назвать, потому что я не видел мира, с тех пор как… я не знаю, но, пожалуй, это выглядит очень похоже.

Вид её невинности жалит что–то внутри меня, и я понимаю — отчаянно понимаю — я хочу стать лучше. Я не хочу, чтобы меня нашли мёртвым на этом грёбаном чердаке в моче и рвоте.

Прочищаю горло — ощущение, что я проглотил песок.

— Грейнджер, — голос охрип.

Она дёргается, её глаза открываются, бегло осматривая всё вокруг. Руки лихорадочно ищут волшебную палочку.

— Малфой, — её обеспокоенный взгляд темнеет. Неужели я насколько дерьмово выгляжу? — Я не собиралась засыпать. Ты в порядке?

— Я готов, — откидываю голову назад, упирая её в стену. Держать её самостоятельно слишком трудно.