После операции миссис Профессор приезжала на осмотр раз в четыре месяца, и я с неизменной улыбкой сообщал ей, что все хорошо. Но через 3,5 года после операции ситуация, к сожалению, ухудшилась. Увидев мое лицо, профессор охнул, а его жена тут же помрачнела и спросила: «Что случилось?» Я сообщил, что в ее печени и легких появились новые маленькие опухоли. Пацентка не поняла, как это возможно, ведь она чувствовала себя так хорошо все это время. Я объяснил, что небольшие опухоли часто возникают бессимптомно. Я потратил почти час, чтобы ответить на шквал вопросов от профессора и его жены. Они, тем или иным способом, просили меня предсказать будущее пациентки. Я неоднократно повторял, что рецидивирование – это плохой прогностический признак и что эпителиоидная гемангиоэндотелиома, как правило, довольно устойчива к химиотерапии. Миссис Профессор заявила, что ее не интересует химиотерапия, как и другие виды лечения, которые могут снизить качество ее жизни.

Наконец со слезами на глазах пациентка спросила меня: «Значит ли это, что мы больше не увидимся?» Я сразу же ее успокоил, что визиты никто не отменяет. С моей точки зрения, работа онколога заключается в поддержке и уходе за больными до самого конца, даже если наши методы лечения не могут полностью побороть злокачественную опухоль. Я также подчеркнул, что уважаю ее решение отказаться от химиотерапии и готов ей помогать в любое время дня и ночи. Миссис Профессор слабо улыбнулась и сказала, что рада возможности обратиться ко мне или к моим коллегам при появлении каких-либо симптомов, неприятных ощущений или других проблем. Я организовал пациентке консультационные визиты к специалистам по паллиативной помощи и продолжал встречаться с этой семьей каждые 3 месяца в течение еще одного года.

Приблизительно через 14 месяцев после рецидива профессор позвонил мне и сообщил, что его жена быстро угасает и мы вряд ли увидимся вновь. Через месяц я получил о него крайне эмоциональное письмо. В нем оказался некролог миссис Профессор из местной газеты. Он содержал впечатляющий перечень достижений и интересов больной, которые она сохраняла до самого последнего дня. К письму прилагалась небольшая открытка, которую миссис Профессор нарисовала специально для меня, и записка, в которой пациентка благодарила за надежду, подаренную ей во время первого визита. Я никогда не забуду эту фразу: «Беседуя с другими докторами, я чувствовала себя отвергнутой, разбитой и брошенной. Они как будто увольняли или списывали меня со счетов, потому что не могли прооперировать опухоль. Моя надежда практически умерла». Далее следовали слова благодарности за подаренные годы жизни, ведь она смогла напоследок попутешествовать с мужем, провести время с друзьями и завершить важные для нее дела. Да простит меня Фридрих Ницше и его последователи, но смерть надежды гораздо худшее мучение, чем ее наличие.

Как сообщать, так и слышать плохие новости – крайне трудная задача для любого врача. Это сложно и для самого пациента, и для его близких людей, и для всего медперсонала. Все мы люди и имеем право выражать свои эмоции. Однако сообщать плохие новости необходимо с сочувствием и заботой. Пациенты должны знать, что их ждет долгая и жесткая борьба с раком, которую они в конечном итоге проиграют. Тем не менее им важно услышать, что врачи и весь медперсонал станут на их сторону и будут сражаться вместе с ними до самого конца.

Одну вещь я усвоил в самом начале своей карьеры – пациенты боятся, что врачи их бросят, когда не смогут больше вмешаться в течение заболевания. Вспомните слова миссис Профессор: «Беседуя с другими докторами, я чувствовала себя отвергнутой, разбитой и брошенной. Они как будто увольняли или списывали меня со счетов, потому что не могли прооперировать опухоль». Независимо от результата, мы должны стоять в этой битве бок о бок с пациентами, даря им надежду, сострадание и уверенность, что мы их не бросим до самого конца.

Восхищение: чувство изумления и трепета, вызванное чем-то красивым, необычным или незнакомым.

Я с нетерпением ждал визита своего 70-летнего пациента. По моим прогнозам, он должен был пережить пятилетний рубеж после резекции опухоли Клацкина, что в моей практике случилось бы впервые. Опухоль Клацкина – это холангиокарцинома, единственная особенность которой заключается в ее локализации. Доктор Клацкин впервые описал холангиокарциному у нижней поверхности печени, где правый и левый желчный проток сливаются в единый ствол, что обеспечивает отток желчи в кишечник. Желчь расщепляет многие пищевые продукты, особенно если они богаты белками и жирами. В большинстве случаев пациенты обращаются к врачу, когда их кожа и склеры меняют привычную окраску и становятся желтыми. Это происходит из-за нарушения оттока желчи по желчным протокам, которые блокированы опухолью. В итоге желчь попадает обратно в печень, уровень билирубина в крови повышается, и человек желтеет.

Это состояние – желтуха – развилось и у вышеупомянутого джентльмена. В ходе обследования у него было выявлено небольшое новообразование, блокирующее оба желчных протока. Опухоль росла вверх по левому желчному протоку, по направлению к печени, поэтому я удалил больному всю ее левую долю и нижнюю часть правой. Чтобы обеспечить радикальность хирургического вмешательства, мне пришлось удалить наружный желчный проток, проходивший кзади от опухоли, и заднюю часть печени, которая называется «хвостатой долей». В конце операции я подвел петлю тонкой кишки к нижней поверхности печени, а оставшийся правый желчный проток вшил непосредственно в кишечник. Это позволило сохранить нормальный отток желчи от оставшейся печени.

Всю свою жизнь мой пациент усердно трудился на собственной ферме. Этот подтянутый и жилистый мужчина замечательно восстановился после операции. После резекции опухоли Клацкина редко кому удается протянуть даже несколько лет, поскольку этот рак достаточно часто рецидивирует. Тем не менее все последующие визиты этого джентльмена проходили крайне успешно.

Заглянув в расписание, я с нетерпением ждал очередной встречи с пациентом, чтобы поздравить его с преодолением пятилетнего рубежа. Однако за две недели до нашей встречи мне позвонила его дочь и сообщила о смерти отца. Я не мог в это поверить; 6 месяцев назад с пациентом все было в порядке! Он казался бодрым и активным и ни на что не жаловался. Я начал переживать, что пропустил рецидив опухоли на снимках. Тем не менее нельзя было исключать возможность развития инфаркта или инсульта, все же пациент был немолод.

После соболезнований я поинтересовался у дочери, как умер ее отец. В ответ мне рассказали непостижимую уму историю. За два дня до смерти больной, как обычно, работал на ферме. На поле он заметил одинокого быка. По понятным только ему причинам пациент решил изобразить матадора. На глазах у других работников он перелез через забор, снял пиджак и начал дразнить быка. Тот боднул мужчину в ногу, повредив ему крупные сосуды: бедренную артерию и вену. Больной умер от кровопотери. «Работники канцер-регистра не поверят», – подумал я.

Перед выпиской я всегда инструктирую своих пациентов, что можно и чего нельзя делать в течение как минимум 6 недель после операции на печени или поджелудочной железе. Я настойчиво рекомендую им прогуливаться 2–3 раза в день, придерживаться диеты с высоким содержанием белка (особенно после резекции печени, чтобы она могла регенерировать), пить много воды, чтобы не допустить обезвоживания организма, и избегать тяжелых физических нагрузок, то есть не толкать, не тянуть, не перемещать и не поднимать ничего тяжелее 10 килограмм. Последнее ограничение позволяет зажить мышцам брюшной стенки и препятствует образованию грыжи. Если в мышцах есть отверстие, то под давлением брюшной полости туда могут выпасть петли кишечника или какой-либо другой орган. Таким же образом формируется более распространенная паховая грыжа.