Петя слушал всё это, и рассказ Кукина казался таким бредом, такой несусветной ерундой...
- Не понимаю... -- сказал он наконец. -- Вы же учёный...
- Учёный? -- захохотал бандит. -- Ни .... я ни учёный, сдалась мне наука ваша... Надо было имя себе сделать, степень там, то-сё, а потом махнуть на Запад -- там таким, как я, кафедру дают без разговоров...
- Таким, как вы, там тридцать лет дают без разговоров, -- отрезал Петя. -- Ворья там своего хватает, импортного не требуется. Ё...., хорошо, что отец вас, ублюдка, не видит, -- убил бы.
- А что ж вы, Пётр Маркович, сами-то? -- язвил бандит. -- Кишка тонка?
- Мне вы никто, а ему... Тьфу, как будто в дерьмо наступил. Ну вас, дадут пожизненное за побег и вооружённое нападение -- туда вам и дорога. Гнида.
Петя отвернулся от бандитов и зашагал прочь, в сторону ледяного водопада. На душе было гнусно, словно памяти отца коснулось что-то мерзкое, что не так-то просто отмыть. Всё, что он с детства помнил о бывшем археологе, будто бы стёрлось, вытравилось намертво -- остался небритый бандит в изорванном ватнике, спокойно рассуждающий о пользе воровства для науки.
Атака бандитов на стойбище принесла немало разрушений. Обрушился лабаз, на котором сидел один из стрелков-наблюдателей, он упал и подвернул ногу. Погибла одна из собак -- бело-рыжий Ковбой. Олени, испугавшись выстрелов, долго носились кругами по долине и потоптали кое-что из имущества оленеводов, одна оленуха сорвалась со склона и убилась насмерть. Чуть не сгорела палатка председателя -- Аня в испуге уронила уголёк на брезент и еле успела потушить быстро разгоравшееся пламя. Но главное -- уцелели канистры с топливом для вездехода, и сам вездеход удалось вернуть.
Придя в себя после боевых действий, жители стойбища вспомнили, что экспедиция вообще-то здесь не навсегда и что у учёных остаётся всё меньше времени. Оставшиеся дни отряд писал, снимал, фотографировал, расспрашивал... Маша наконец исполнила свою мечту -- потанцевала в хороводе; здесь его плясали на эвенский манер и называли тоже по-эвенски -- хэдьэ. Леся записала предание о Кыысы-уот на якутском языке на диктофон, да и вообще ей здесь особенно повезло -- буквально о каждой скале и каждой речке здешние жители знали какие-то предания и "чудесные" рассказы. Не обошлось и без историй о чучуна -- здесь это был персонаж не менее любимый, чем в других районах сибирского Севера. Петя носился с видеокамерой, как ракета, -- снимал то обряд лечения оленей от копытки, то заговор больного зуба, то благословение очагу.
Арсений тоже остался в стойбище.
- Откормиться маленько пришёл, -- объяснял он. -- У меня запасы вышли, а забрался далеко, до посёлка никак бы не дойти... И так два дня голодным шёл.
- Как голодным? -- удивлялась Маша.
- А что, дело привычное, -- смеялся охотник. -- Только больше пяти дней всё-таки трудновато... Мне ещё в горы возвращаться надо -- добыл там кое-чего, спрятал на стоянке, надо сюда перетащить, на вездеходе увезём.
Арсений, кстати, тоже оказался знатоком самых разных баек. Леся на правах специалиста по преданиям и легендам частенько пропадала с ним где-нибудь, не забыв, однако, прихватить диктофон и дневник. Однажды с ура пораньше стойбище проснулось от выстрелов -- Арсений пожертвовал десятком патронов, обучая Лесю стрелять из своего чудо-ружья.
Они же как-то раз отправились в Кыысы-уот -- осквернённая пещера не давала о себе забыть. Леся выгребла и собрала в мешок оставленный бандитами мусор, засыпала камнями кострище, Арсений зарыл неподалёку кости и испортившееся мясо оленя. Белая "девушка" словно смотрела на них -- поблёскивали изломы камня. Однажды из туч прорвалось-таки солнце, и камень в его луче засиял ослепительно-белым светом -- в верней части его был совершенно гладкий участок вроде зеркала. Солнечный зайчик прыгнул в долину, осветил заросли у реки и тут же пропал -- солнце скрылось. Камень сразу словно потускнел.
У подножия пещерки, на небольшом скальном карнизе, в самом деле лежали приношения -- бусинки, колечки, патроны, остатки вышитых ленточек, даже батарейка от фонарика. Прочие, менее долговечные приношения, видимо, рассыпались в прах. Леся положила туда брошку в виде снежинки.
Пока они разбирались с мусором, резко стемнело -- подошла новая туча. На этот раз из неё посылался мелкий колючий снег, сразу похолодало.
- Пересидим? -- Леся забралась в пещерку, куда не добирался стылый ветер
- Пересидим, -- согласился охотник, снял куртку и разложил на полу. -- Садись сюда, на камне замёрзнешь.
- Тебя продует.
- Не, я вроде оленя, мне не бывает холодно, -- усмехнулся Арсений.
- Слушай, у тебя кто из родителей русский? -- спросила вдруг Леся.
- Мама. А ты откуда знаешь?
- А ты на себя посмотри -- ты ж не якут!
- Я не якут, я дружба народов!
Оба рассмеялись, дружно съёжились от особенно резкого порыва ветра, залетевшего даже сюда.
- Всё равно холодно, -- Леся подышала на руки, растёрла щёки.
Охотник стянул свитер, накинул на плечи девушки:
- А так? Согрелась?
- Ещё нет...
Леся спрятала лицо у него на шее:
- Нас не пойдут с собаками искать?
- Мы же не олени. -- Арсений заглянул ей в лицо: -- Ещё погреть, пока не нашли?
- Можно...
Освещение полярного дня не менялось, и определить время было не по чему. Леся села, накинула куртку, чтобы не продуло, начала переплетать косу. Охотник смотрел на неё, не поднимаясь:
