- Ваши парни в ухо мне не дадут?

   - Я им сама в ухо дам, -- невнятно пообещала Леся, держа в зубках заколку, потом закрепила косу на затылке и объяснила: -- Они тут ни при чём, они -- коллеги, сообщники, как говорит наша начальница. -- Она снова наклонилась к мужчине, пригладила его кудрявую чёлку: -- У нас чего-то не хватает, у всех. Как будто кругом роботы. Работать, работать, опять работать, соответствовать моде, вести себя хорошо, снова работать... А сделать что-то не так, как все, не так, как всегда, -- уже боятся. Считается, что чувства -- признак слабости, и хорошие чувства надёжно спрятаны, но плохие-то прорываются. И все выглядят злыми, циничными... боятся, что внутри у них другие увидят что-то настоящее. А если запрещать себе думать, любить, ненавидеть -- в конце концов ведь разучишься! -- Леся тряхнула головой, коса вновь рассыпалась. -- Люди как пустые орехи -- ни мысли, ни чувства, ни действия. А ты -- живой. И я, кажется, пока ещё... -- Он опустила голову, борясь с подступившими слезами.

   Охотник обнял её, подержал, прижав к себе, потом помог надеть куртку:

   - Если бы вы были не живые, разве вы бы сюда поехали? Вы ж не как этот Сукин!

   - Кто? -- не поняла Леся.

   - Да этот... археолог. Сукин сын! А тут да, тут надо всё уметь -- и думать, и делать, тут, если что, так спросится -- бежать некуда... Тууундра -- так мама говорила.

   Он тем временем тоже поднялся, отряхнул куртку:

   - Часы у тебя есть?

   - Есть... Ух ты, уже восемь!

   - Утра? -- серьёзно спросил охотник.

   - Ну тебя! -- рассмеялась наконец Леся. -- Надо топать, а то правда напугаем людей...

   Они выбрались из пещерки и долго шли молча, не торопясь, чтобы не поскользнуться на склоне. Потом Арсений задал явно давно интересующий вопрос:

   - Слушай, а Леся -- это Олеся?

   - Леся -- это Александра.

   - Не, Леся -- лучше, -- улыбнулся охотник, подавая ей руку, чтобы подняться на гребень.

   В стойбище неспешно ужинали -- в последний раз: с утра отряду надо было возвращаться в Усть-Куйгу и быстро-быстро плыть обратно в Нинжеянск. А оттуда начинается последний маршрут -- в Намский улус. Маша никак не могла отключиться от работы -- в перерывах между едой что-то дописывала в дневник, перекладывала мини-диски, проверяла, заряжен ли диктофон... Петя и Санжи собирали адреса оленеводов, чтобы прислать получившиеся фотографии и видеоматериалы, переписанные на кассету.

   Спали члены отряда крепко, но суровый Вася разбудил их в восемь утра. За завтраком Арсения не было -- председатель сказал, что охотник запасся провизией и ушёл обратно в горы -- принести добычу в стойбище.

   Быстро погрузившись в вездеход, экспедиция двинулась назад, в посёлок. Оленеводы махали им, пока они не скрылись за поворотом, и учёные махали в ответ. Маша всплакнула от внезапной грусти -- мысль, что они уже никогда не попадут сюда снова, почему-то очень огорчала.

   Петя напоследок сделал несколько снимков ледяного водопада издали, и скоро долина скрылась за рядами одинаковых травянистых сопок, за бесконечными оврагами и зарослями лиственниц.

   В тот же вечер, уже практически ночью, отряд погрузился на большое речное судно, шедшее из Усть-Куйги в улусный центр. Вниз по течению плыть быстрее, и через пять дней отряд рассчитывал быть в Нижнеянске, а там -- как повезёт с погодой и с самолётом.

   Из дневника Пети:

   "22-е -- приехали. Бандиты.

   23-е -- бандиты. Ничего не записано.

   24-е -- бандиты. Поймали и сдали. Ничего не записано.

   25-е -- обряд лечения оленей - исп. Слепцов А.Н. Танец хэдьэ -- запевала Пермяков Е.В. Обряд кормления огня -- исп. Слепцова А.Е. Песня девушек -- исп. Слепцова А.А., Слепцова И.А..."

<p>

4. Август. Намы. Слёзы Омолоя</p>

   Якутская земля решила, видимо, показать гостям с юга всё, на что способна погода в летнем приполярье. Едва только экспедиция села на катер, как началась жара. Солнце жгло и днём, и ночью, слепило бликами на воде, лицо и руки обгорели заново, хотя ещё в Якутске участники отряда успели подзагореть.

   Двое суток солнце поливало землю жаром, словно пытаясь испепелить, как в мифах о конце времён. А потом с океана внезапно натянуло тучи, подул пронзительный ледяной ветер, температура упала до восьми-десяти градусов и начался нескончаемый дождь, то и дело переходящий в снег. Вода в Яне прибывала заметно, катер проносило над перекатами, через которые ещё несколько дней назад приходилось пробираться по низкой воде. Дождь был мелкий, но от него мгновенно промокало всё; обувь, одежда, тетради отсыревали, даже если просто выйти на минутку на палубу.

   По счастью, выходить экспедиции не требовалось; чтобы не терять времени, сидя в каюте, собиратели приводили в порядок своие материалы. В момент записи уделяешь внимание не только самому событию, которое снимаешь или пишешь на диктофон, но и обстановке, реакции слушателей, интонациям рассказчика, его жестам, мимике, эмоциям... Не всё можно снять на плёнку или сфотографировать -- многие важные обстоятельства нужно описывать словами, не упуская по возможности ничего. А воспоминания постепенно притупляются, и если промедлить с записью буквально день-другой, можно забыть столько подробностей!.. Казалось бы, не спутаешь выразительное лицо охотника Семёна, весь вечер рассказывавшего о приметах при охоте на медведя. А через пару дней уже сомневаешься, если сразу не записал: кто рассказывал о следах медвежьих когтей -- Семён или все же другой охотник, Степан Семёнович?

   Петя скопировал все фотографии и видео на ноутбук и оставил его в распоряжении девушек, а сам взялся составлять подписи к фотографиям. С ноутбуком работали по очереди: сперва Маша печатала свои реестры, когда она уставала, Леся забирала компьютер и торопливо набирала таблицы сведений об исполнителях. В дневниках сделанные от руки записи было иногда почти невозможно разобрать: писали, держа тетради на коленях, в тусклом свете палаток, нередко вообще не глядя в записи -- жаль было отрываться от зрелища, когда пожилой оленевод рассказывал сказку. То есть это он так говорил - "рассказывать сказку": он её не рассказывал, а разыгрывал целый спектакль, изображая, какие высокие горы встретились герою, какая быстрая река, какое коварное болото, как герой идёт, как крадётся, как стреляет из лука, как поёт... Пели в сказке все персонажи без исключения, и все -- на разные голоса, на разные мелодии. По характерному запеву можно было сразу понять, кто сейчас говорит: герой начинал каждую свою песню энергичным распевом с короткими рублеными словами, небесная девушка -- высоким нежным голоском, растягивая слова, злой богатырь из Нижнего мира пел хриплым басом, рыча и подвывая, верный ездовой олень героя издавал протяжное мычание и по-особому фыркал в конце каждой фразы...