На вокзале я встретился с моим и Марата близким другом Кириллом «Сжигателем трупов» Рябовым. Он собирался выпить несколько кружек и посадить меня на поезд. Билетов на этот раз не было, поэтому мы решили пить до ночи, а потом я собрался доехать на последнем поезде метро до станции «Московская» и идти на трассу, идти вдоль трассы, чтобы там ночью или на рассвете ловить попутку. Автостопом я никогда до этого не ездил, даже считал автостопщиков сумасшедшими грязнулями и сектантами, но мне не хотелось откладывать запись новых песен, и я решил преодолеть себя.
– Я никогда не писал стихов, но вот решил тебе посвятить! – сказал Сжигатель. В вонючей вокзальной забегаловке он прочитал мне сентиментальные стихи про то, что пиво, которое мы пьем, пахнет подмышкой, про то, что дружба делает тебя бессмертным, и про то, что он, Сжигатель, писатель не хуже Уэльбека.
Сжигатель трупов – таков был его псевдоним на «Прозе. ру». Он был из нас самым мощным писателем, очень глубоким и разным. Не так хорошо ему давались автобиографические истории от первого лица, как Марату или мне, они не были такими характерными и энергичными, но, когда надо было сделать что-нибудь жанровое вроде триллера, который вообще мало кто умеет делать хорошо, трагикомическое, абсурдное – тут ему не было равных. Он был мастером старой школы, мог сделать тексты о войне (будто сразу о всех войнах), словно сам ее пережил. Но лучше всего ему давались вещи в жанре «трэш». Он мог придумывать любую анекдотическую муть, но читалась она как нечто бессмертное. «Ты как Пелевин, только наоборот, – говорил я. – Когда читаю его лучшие книги, например „Чапаев и Пустота“, я вижу подделку, несмотря на все ништяки и навороты, всегда лишь почти как в настоящей литературе, а у тебя вижу настоящее, несмотря на все признаки подделки».
Я читал прозу Сжигателя задолго до личного знакомства, это единственный автор, живший со мной в одно время, еще совсем молодой, с которым я мечтал подружиться, лишь взглянув на один его рассказ. И теперь я радовался, что могу проводить с ним время. Сжигатель был старше меня на два года, но тоже еще не имел ни одной опубликованной книги, даже журнальных публикаций у него почти не было, только какие-то местные альманахи.
Писал он с детства, спокойно делал свое дело, не пытаясь завоевать мир вокруг, но знал себе цену, понимал свой талант и умел с ним работать – в этом проявлялся его внутренний стержень. Сжигатель окончил только среднюю школу, сменил много работ в юности, от сотрудника ВОХРа до массажиста в борделе, а сейчас же уже пару лет работал сторожем в детском доме.
– Когда-нибудь я стану для тебя Джоном Мартином, – говорил я, захмелев. – Потому что ты лучший. Тебе нужен хороший издатель, и я освою это ремесло, может, в этом мое предназначение.
– Нет, это вы с Маратом мои любимые писатели, – отвечал Сжигатель. – Никто не умеет так описывать быт. А быт – материал, из которого сделана сама жизнь. Так что лучше пиши книги, а издатель найдется. Или не найдется, какая разница.
– Ты ведь даже родился с Кириллом Толмацким в один день! Два великих гения дала эта дата России! – и я начинал ржать, сбивая пафос беседы.
– Так, не трогай за больное, – сказал Сжигатель. – Я специально родился так, в этот день, чтобы замаскироваться. Выставил певца Децла пешкой. Работаю под прикрытием.
– Да вы, походу, близнецы – гениальный поэт и гениальный прозаик!
– Завязывай.
Мы чокнулись, выпили и взяли еще.
Я шел по трассе часа два и пытался заставить себя начать голосовать. Рука меня не слушалась, я не мог ее вскинуть. Каждый раз я говорил: нет, пройду еще полкилометра, найду удобное место и там вытяну руку. Но не мог. Непонятно, отчего меня так сковало. Робость от гордыни, говорил я себе. Считаешь себя принцессой, ждешь, пока мир сам протянет тебе руку. Шел, и ничего не происходило. Была хорошая теплая и светлая ночь. Наконец, рядом затормозила «Нива», человек оттуда спросил:
– Ты далеко собрался?
– В Москву.
Человек открыл дверь, и я сел.
– И давно так идешь?
– Да я что-то стеснялся руку поднять. Ждал, когда наступит утро… Неловко как-то в ночи голосовать.
Он подумал, посмотрел на дорогу.
– Мир не без добрых людей, – сказал человек. Он, видимо, ждал ответа. Я сказал:
– Золотые слова.
Два часа я ехал с ним, и он за это время рассказал всю свою жизнь, которая складывалась правильно, потому что этот человек старался поступать по совести. Потом ему нужно было сворачивать в одну из деревень, и я снова пошел вдоль дороги. Опять то же самое – не мог поднять руку. Уже было утро, но смелости это мне не придало. Я же плохо выгляжу, думал. После тяжелейшей трудовой недели, еще вечерняя пьянка и бессонная ночь. Наверняка я бледный и глаза бешеные. Начну голосовать и всех перепугаю. Так я себя накручивал.
Остановился хачик на «шестерке» и сказал:
– Братан, садись, подвезу.
С ним я проехал еще пару часов. Он сказал, что ему надоела музыка, которая у него есть, и спросил, есть ли у меня плеер.
– Если у тебя есть миниджек на миниджек, – ответил я, – можно включить мое музло.
В этой «шестерке» была на удивление хорошая магнитола и даже возможность подключить внешний источник звука. Скоро мы гнали под «Фугази» и «Гад из эн астронавт». Я приходил в себя.
– Нормальная музыка! – сказал хачик.
– Рад, что ты оценил.
Он высадил меня на заправке, я спросил, нужно ли накинуть ему на бензин, но он отказался, поблагодарил меня за музыку и разговор и свернул с трассы. Я зашел в кафе съесть пирожок и выпить чай. За соседним столиком сидел парень на вид моего возраста или чуть старше. Из его телефонного разговора я понял, что он едет в Москву. Он отложил трубку и допивал кофе.
Все, давай, сказал я себе. Попроси его подвезти тебя, Женя. Ничего страшного в этом нет. Если у него есть причина отказать, он откажет, но, скорее всего, согласится. Я встал и сразу вспотел. Голова у меня кружилась. С детства испытываю эту проблему: тяжело даже в очереди место занять, тяжело спросить что-то в окошке «Справка».
– Простите. Я услышал, что вы едете в Москву. Можете меня подбросить?
Парень оглядел меня с ног до головы и сказал:
– Щас я сделаю звонок и скажу.
Он вышел из кафе, а я сел обратно. Прошло минут десять. Я доел и допил. Меня так расслабило после этого преодоления собственной робости, что я не думал ни о чем. Решил, что он уехал, а сам тупил, смотрел полусон. Но он не забыл обо мне, нет. Парень заглянул обратно в кафе, нашел меня взглядом и свистнул:
– Ты где, салага?! Поехали.
Мы ехали в новеньком «Лексусе». Парень специально ездил в Петербург за ним, где купил новенький в какой-то особой американской сборке и теперь перегонял в Новокузнецк.
– Там живешь, что ли? – спросил я.
– Да, знаешь такой город?
– Я из Кемерова.
– Ничего себе! Зема.
Я зиганул и сказал:
– Кузбасс! Кузбасс! – хлопнул четыре раза и через паузу еще два.
Он сказал, что ему надо заехать в Тверь на несколько часов, но он забросит меня на вокзал, оттуда я быстро доеду на электричке до Москвы или, если захочу, на автобусе. А если вдруг возникнет желание сорваться домой, в родную Сибирь, через полстраны, то он может оставить свой номер и назавтра подобрать меня в Москве. Конечно, я испытал романтический трепет, но все-таки отказался. Работа, музыка, книга, Сигита, мир, который я выстраивал в Петербурге и на заливе, – все это не стоило бросать ради порыва прокатиться домой и свалиться папе на голову без денег и определенной цели.
– Нет, к сожалению, есть другие дела. Но спасибо за приглашение.
– Правильно. Скоро опять кризис накроет, работай, пока работается.
Михаил Енотов сильно заболел. Я застал его лежащим под одеялом в полубреду. Альбина как могла ухаживала за ним. Сам я тоже был обессилен и решил, что в понедельник пропущу работу, чтобы успеть записать голос. Я созвонился с Женей и объяснил ему, что приеду во вторник. Сейчас, остаток воскресенья, я подумал просто выпить с Лемом и уже собирался пойти к нему, но Михаил Енотов сказал:
