Второй день тоже был не сахар. То, что я распиливал вчера, сегодня мне нужно обтачивать топором. Каждая доска должна была превратиться в острый колышек – его мы вонзим в землю, чтобы поддерживать опалубку, в которую, как тесто в формочку, будем заливать бетон. Колышков нужно очень много. На третий час такой работы моя правая кисть гудела. Каждую минуту я вспоминал Ваню Храпунова, который сломал мне руку в средней школе. Но ничего, к боли можно привыкнуть, от нее можно отстраниться. Я представлял людей на каторге, работающих крестьян или американских черных рабов, в какой-то мере вся человеческая память есть и в моих генах, и то, что они терпели мучения гораздо сильнее моих, должно было помочь мне сейчас. Я представлял штуки, которые я скоро смогу купить, сначала рисовал в воображении только очертания, но с каждым ударом топора, с каждой щепкой они заполнялись содержанием и проступали: новый плеер, ноутбук (вернее «нетбук», в этом году появились маленькие лэптопчики, я очень хотел себе такой для путешествий), обувь, джинсы. Но самым главным были не эти покупки, а то, что каждая трудность, которую я преодолею, может стать строкой, личной метафорой, даже рассказом. Это будет не искусственная крепость, не воздушный замок, неважно, поэзия это будет или проза. Тогда я смеялся над собой, своим прошлым и будущим и над Храпуновым, над тем, как я крикнул ему «Лох!» в девяносто восьмом году. Он замахнулся для пинка, а я прикрылся и словил его ногу сорок пятого размера своей правой кистью, и кость с тыльной стороны ладони, движущая указательный палец, сломалась и не совсем правильно срослась, чтобы всю жизнь болеть. Теперь я орудовал топором, колышков становилось все больше, и после каждого третьего колышка я на две минуты брал в руки блокнотик и писал туда первое, что приходило в голову.

Пару недель я потом просыпался со сжатым кулаком. Мне удавалось разжать правую руку только при помощи левой, осторожно отгибая палец за пальцем, потом массируя их. Каждый раз я пугался, что так будет всегда, но пальцы понемногу начинали шевелиться.

На третий день стало проще. Я вязал арматуру, делал будущий скелет фундамента. Мне очень нравилось это занятие, делая это, было хорошо мечтать, греясь на солнце. Женя каждый вечер звонил Марату, спрашивал, не созрел ли он вернуться. Но я чувствовал, что Женя уже пересчитывает деньги в уме и понимает, что напрячь меня по полной будет гораздо выгоднее и можно даже обойтись без Марата.

Как-то Женя поговорил с ним и протянул мне трубку:

– Как ты, сынок? Тащишь мешок?

– Да, тащу. Выполняю сложную работу, более квалифицированную. – Я покосился на Женю: понял ли он намек? – Вязал вот арматуру, например, и у меня получилось. Не хуже, чем у тебя, не поверишь.

– Ахахаха, ты быстро схватываешь. Если он тебе будет платить меньше, чем полторы в день, обоссы его.

– Обязательно обоссу его. Да, отец!

Мы попрощались, я протянул Жене трубку.

– Кого ты обоссышь? – полюбопытствовал он.

– Да никого, у нас свои писательские разговоры.

В итоге Женя поднял мне зарплату до семи тысяч в неделю. Марат плевался, ругался и говорил, что вот поэтому он недолюбливает Женю.

– Тысяча четыреста в день, да как так можно считать? Вот не отпилил бы у тебя лишнюю сотку, все были бы довольны. Не вернусь я к вам! Сынка не ценит!

– Но подожди, отец. Я теперь получаю как два узбека. По-моему, все правильно.

В эту неделю я сильно соскучился по общаге. В поезд я взял пиво и пил его, уставившись в спинку кресла перед собой. У меня созрело желание с кем-нибудь познакомиться. Целую неделю я почти не разговаривал, только несколько ничего не значащих фраз с Женей по вечерам. В общаге я не привык к такому.

В итоге я пил в тамбуре с двумя парнями: каким-то молодым дураком и взрослым строителем. Я обрадовался и говорил, что я тоже строитель, а еще пишу книгу.

– Все мы, строители, – так или иначе прозаики! – говаривал этот мужик-строитель, посмеиваясь. – У меня что ни объект, то рассказ или повесть. Работаю, пишу.

Я на всякий случай даже не стал сомневаться в правдивости его слов и на радостях стал угощать обоих пивом.

У Михаила Енотова начался первый полный страсти роман. Он стал встречаться с девушкой на четыре года старше его, Альбиной, приятельницей Лема из Беларуси. Она переехала в Москву и пыталась стать тут театральной актрисой или что-то в этом роде и случайно запала на молодого поэта. Я никогда не думал, как он мог бы себя вести, когда впервые ознакомится с миром секса. Оказалось, примерно так же, как и все, как и я. Он постоянно хватал Альбину, целовал, намекал, дразнился стояком.

– Тебя не узнать, – сказал я. – Не думал, что ты такая же обезьяна. Думал, будешь спокойнее.

– Просто я изучил столько моделей поведения людей со своими девушками. Все модели, кроме твоей, не показались мне искренними. А вообще, сходи за пивом, а мы пока делом займемся.

– Уже? – спросила Альбина, похотливо глядя на парнишку.

Я пошел за пивом. Потом приехала Сигита от мамы, и это был хороший день. Мы с Михаилом Енотовым репетировали и правили тексты, доводили до ума минусовки, подгоняли аранжировки по размеру. А наши девчонки были рядом, болтали про свои женские дела.

Потом я поехал забирать свой новый нетбук. Он обошелся мне в семь тысяч, но я договорился разбить сумму на два платежа. Он выглядел прекрасно, вдохновляюще, черный маленький «Асус», ничего лишнего. Я раскрыл его в метро и сразу начал печатать. Клавиатура была не очень удобная, кнопки маленькие, но к этому можно будет приноровиться. Главное, что теперь у меня был инструмент для творчества, который ничего не весил, и его всегда можно было возить с собой. В общаге я перекинул все разрозненные куски своего романа на нетбук. У меня было целых два месяца до дня рождения, я должен был справиться, заполнить пустоты, расписать несколько глав. Я вспоминал фрагмент письма другу одного из любимых писателей ранней юности Джона Фанте: «У меня есть четыреста пятьдесят долларов и четыре месяца, за которые я должен дописать роман! По-моему, это шикарно».

То, что моя первая книга сейчас быстро воплощалась в реальности, делало вкуснее еду и усиливало ощущения.

В четверг приехали два специальных человека, мастера по заливке фундамента. Один был Женин ровесник, похожий на рыжего из компьютерной игры «Потерянные викинги», в которую я много играл в детстве. Второй – его помощник, Денис, лет тридцати, мудрый подсобник. У Дениса была только цепная электропила, у Викинга же был полный багажник инструмента. Викинг и Женя целый четверг прыгали по опалубке, пока мы с Денисом выполняли их мелкие поручения. Опалубку надо было выставить так, чтобы фундамент лег идеально.

– Дом будет расти вверх со следующей недели, – говорил мечтательно Женя. – Это ни с чем не сравнить! Все, что до этого мы делали, просто цветочки. Вот дальше будет по-настоящему интересно и красиво.

Один раз я не удержался, глядя на Женю в синей толстовке, синих рабочих штанах и синей же длинной жилетке с множеством карманов, по которым были рассованы разнообразные гаджеты: карандаши, фломастеры, саморезы, гвоздики, рулетка, сверла, – и начал смеяться, как накуренный.

– Ш… ш… Что с тобой?

– Не знаю! Просто очень весело. Кажется, когда я вырасту, тоже стану строителем. Уж больно завидная судьба.

Женя махнул на меня рукой. Он сказал Викингу:

– П-писатель, что с них взять.

В пятницу мы встали позже и сразу совместили завтрак с обедом. Около тринадцати часов должна была приехать бетономешалка. Однако Женя получил звонок: водитель задерживался. Женя понемногу начинал нервничать, а я сел под деревом с нетбуком и написал текст для «ночных грузчиков».