Когда-то, в самом начале этой истории, я был дивным чистым мальчиком, чье любопытство было так очаровательно. Но… проклятое время… увы, оно выжгло мою невинность, потому сейчас я стал больше похож на стареющего Казанову, закончившего свою жизнь смотрителем библиотеки в продуваемой ветрами холодной комнате старого замка. Пусть так, пусть! Но ведь я был когда-то счастлив, я испытал и познал такое, что многим недоступно и неведомо. Я еще не старик, я еще свеж и силен, я стал опытен как никто другой в этом мире, но что из того? Ведь почему-то именно в эту пору и появилась неодолимая и необъяснимая тоска. Откуда она, с чем она связана, как ее побороть? По чему же, по кому я тоскую сейчас, когда с немыслимой ранее скоростью получаю все, что хочу?

О небо! К тебе, к тебе я взываю со дна своей бездны. Неужели моя единственная доля – ощупывать в непроглядной тьме нестерпимо одинокого существования слепыми пальцами изверившейся души последнюю стену перед пропастью, плутая в лабиринтах бесконечного отчаяния? Неужели останусь я трусливо тянуть свое прозябание на расстоянии шага от чистого источника всех блаженств? Зачем мне жить в этом мире, где я просто никчемный червь, ползающий по пустыне? Не должно ли мне подняться из пыли к звездам – ведь всего вытянутая рука отделяет меня от пистолета, который один может приблизить меня к долгожданному земному концу. Быть может там, в загробье осчастливит меня Создатель возможностью встретиться наконец с моими возлюбленными и друзьями. Ибо должны же Его ангелы, охранявшие меня все это время и не давшие погибнуть там, где погибли все остальные близкие мне люди, должны же они почтить мое терпение! А потому я смело иду к Тебе, Боже, я иду к тебе, в трепетной надежде встретить в Твоих чертогах всех, памятью о ком терзается мое искровавленное сердце».

Кончив читать последнюю сделанную им запись, Билл Слоу взял пистолет и снова засунул его стволом в рот, на этот раз твердо намереваясь нажать на спусковой крючок, он вдруг ясно услышал такой знакомый женский голос, необыкновенно мягкий и ласковый, каким он помнился им всегда, голос, который звал его откуда-то из глубины дома:

– Болли, Болли…

Голос этот, несомненно, принадлежал Илин, его Илин, ибо она одна в этом мире звала его так. Но Боже! Ведь ее уже давно не было в живых! Он резко повернулся в ту сторону, откуда послышался ему ее голос, и увидел в дверях кабинета силуэт своей единственной и как ему казалось безвозвратно потерянной возлюбленной. От неожиданности он вздрогнул, вскочил ей навстречу, но тут перед ним все задрожало, закружилось, дыхание у него перехватило, и он упал навзничь на ковер, выпустив пистолет, весело блеснувший зеркальной стальной поверхностью в лучах восходящего тропического солнца.

– Ну как ты, поедешь на праздник в столицу или нет? – поинтересовался Диего и ткнул Билла Сноу в бок.

– Не знаю, Ди, – пожал плечами Билл. – Отец не хочет меня брать с собой. Говорит, что еще рано.

– Рано! – рассмеялся Диего, весело блестя глазами. – В твои годы я уже давно начал.

Билл ничего не ответил, почему-то смутившись и почувствовав в словах своего старшего приятеля какой-то полунамек на что-то смутное, непристойное, но от этого не ставшее менее желанным и волнующим.

Они уже с полчаса сидели на траве у старого дерева и болтали.

Диего Рамирес или просто Ди для близких и друзей, был старше Билла года на два, а это в их краях что-то да значило. В округе его побаивались. И побаивались не зря. Диего кому угодно давал сдачи, благо что силенок у этого парня хватало. Так что дружба с ним очень льстила Биллу, которому едва стукнуло шестнадцать и которого не очень жаловали в округе. Он не очень любил шумные ватаги, драки и попойки втихаря от родителей, чем отличались все его сверстники. Так что верховодил в их отношениях всегда Диего, а Биллу оставалось лишь ему подчиняться, что и делал он можно сказать без особого насилия над собой. Нагловатый и ловкий Диего был для Билла, сына хозяина единственной в их краях фабрики, кумиром, чем, по правде сказать, частенько пользовался в своих интересах, периодически вытягивая из Билла деньги.

– Жаль, что твой отец не берет с собой, – произнес Диего. – А то бы погулял всласть. Карнавал это здорово!

– Да ладно, – махнул рукой Билл. – Я и без него могу погулять всласть.

– Ну, да? И как же это? – хитро прищурился Диего.

– На старый пирс пойду, там клев хороший.

Старый пирс был их излюбленным местом на побережье, где мало кто бывал из взрослых, и где они с детства спокойно играли, рыбачили, купались голышом и вообще весело проводили время.

– На старый пирс сегодня не ходи, – вдруг произнес Диего твердо.

– Почему это? – удивился Билл. – Разве это не наше общее место? Или ты его купил?

Билл редко спорил с Диего, но сейчас в тоне его приятеля было что-то командирское, назидательное и противно-взрослое.

– Место-то общее, но ты все равно не ходи туда, – посоветовал Диего и как-то странно посмотрел на Билла.

– А чего так?

– Сказал – не ходи, значит, не ходи. Понял?

– Ну ладно, как скажешь, – несколько озадаченно произнес Билл и пожал плечами. – А ты сам-то поедешь на праздник?

– Не, у меня другой праздник намечается, – ухмыльнулся Диего и пояснил: – Нынче у нас свиданка с Зябкой. Вот так-то.

Зябкой звали самую красивую девушку в округе. Изабель Фуэнтес была единственной дочерью управляющего фабрикой, принадлежащей отцу Билла. Многие ребята увивались за ней, но особенно было видно, что больше всего это удавалось Диего. Да и кто еще мог с ним сравниться?

– Разве она не поехала с отцом в город? – полюбопытствовал Билл. – Туда все наши с фабрики собрались. Специально два автобуса пригнали.

– Нет, она наврала, что натерла ногу. Хотя натерла она совсем другое место! – Диего громко рассмеялся и хлопнул себя по ляжке. – Знаешь, как с ней здорово! – он мечтательно зажмурился, потом ткнул вдруг оробевшего Билла в бок и добавил: – Не дрейфь, у тебя тоже такого будет вдоволь, когда вырастешь.

– А я и так уже не маленький, – обиделся Билл. – Мне в прошлом месяце уже шестнадцать стукнуло.

– Стукнуло, пукнуло! – хохотнул Диего и вдруг спросил, снова пихнув Билла в бок:

– Ты уже с кем-нибудь пробовал?

Билл покраснел и стал что-то насвистывать, стараясь скрыть смущение и догадываясь, что его приятель намекает на какие-то отношения с девчонками. Но этих самых отношений у Билла еще не было, он даже не знал про них ничего толком.

– Эх ты, бледнолицый! – усмехнулся Диего. – У вас, у белых, всегда всё не так.

– У тебя самого не так, – огрызнулся Билл.

– Ладно, не обижайся, я пошутил, – примирительно произнес Диего и похвастался:

– А я этим делом уже давно занимаюсь, когда мы с тобой еще и не дружили.

– Ну и как, нравится тебе? – спросил Билл, стараясь не показывать свою робость.

– Не захочешь ничего другого, – ухмыльнулся его приятель и добавил: – Скоро сам все узнаешь. Хватит тебе за мамкину юбку держаться. Наши все уже попробовали, один ты у нас один нецелованный ходишь.

– Да я как-то и не очень… – хотел было что-то сказать Билл, но не договорил и замолчал, снова покраснев.

– Эх, белый парень, белый парень, – вздохнул Диего. – У вас в Германии что, все такие робкие?

– Я не немец, я чех, – поправил его Билл.

– А чехи что, не умеют девчонок щупать? – рассмеялся Диего и добавил примирительно: – Ладно, научу, если не умеешь. Надо же когда-нибудь начинать. Пойми ты: пока молодой, погулять надо всласть. Потом некогда будет. Вот у тебя много баб было?

Билл смущенно промолчал.

– Ага, ни одной не было, – догадался Диего. – Но сопли-то из банана давно льются. Так ведь?

– Чего? – удивленно посмотрел на него Билл. – Какие сопли?

– Да известно какие, по ночам, – ухмыльнулся его приятель. – Особенно когда малышки-голышки снятся.

– А ты откуда знаешь? – изумленно уставился на Диего Билл, пораженный тем, что тот знает про его недавнюю болезнь, которая стала беспокоить его последние месяцы, пачкая простыню после того, как по ночам ему действительно вдруг стали сниться бесстыдно голые женщины.