Заполучить поддержку России, реализовавшуюся уже после смерти владыки, Даниилу удалось вступлением в войну против турок на призыв российского императора Петра I. Причем, стоит отметить, что в данной кампании вклад черногорцев был многократно значительнее «по сравнению с другими славянскими народами Балканского полуострова, которым также были направлены воззвания Петра I» [117, с.16]. А это, в свою очередь, позволило российским властям рассматривать Черногорию как «важного для дальнейшей русской политики в этих областях центра антитурецкой борьбы» [117, с.16].
Выбор России в качестве защитницы интересов Черногории представлялся Даниилу правильным ввиду многих обстоятельств: во-первых, Россия – славянское государство, что подразумевало не только генетическую близость народов, но и сходство мировидения; во-вторых, это православная держава, а это придавало политическим отношениям смысл духовного единства; в-третьих, Россия обладала реальной политической, финансовой и военной мощью – тем, чего так не хватало Черногории; и, в-четвертых, ввиду своей географической удаленности Россия вряд ли могла притязать на подчинение Черногории в территориальном плане. Хотя, с другой стороны, удаленность России позволяла неприятельски настроенным соседним государствам чувствовать свое превосходство в регионе и делала Черногорию уязвимой в плане военного вмешательства.
Деятельность владыки Даниила нашла отражение в народной поэзии. О важнейших событиях, произошедших в эпоху его правления (мучения, пережитые им в плену у принявших ислам черногорцев, «расправа с потурченцами», принятие послов русского царя Петра Первого и последовавшая война с турками в ответ на русский призыв, поражение в данной войне и агрессия визиря Чуприлича и др.) повествуется в эпических песнях. В них владыка предстает как продолжатель борьбы за сохранение сербской государственности, утерянной на Косовом поле в 1389 г.:
… пак имбане (владыка Даниил – Л. Ц.) поучења даје
што су наши стари учињели
и слободу како су чували
док погибе Лазар у Косову [100, V, с.25].
Особое место образ владыки Даниила занимает в творчестве его потомка Петра II Петровича Негоша, который к нему обращается в таких произведениях, как «Свободиада» (Свободијада), эпических песнях сборника «Зеркало сербское» (Огледало српско) и в драматической поэме «Горный венец», где поэт «личную идею владыки Даниила претворил в общее стремление целого народа. Он эту смелую операцию такого авторитетного политика, каким был Даниил, возвел в единодушную акцию всей Черногории. Расправа представлена как момент, когда все сербы чувствуют, что им надо окончательно поделить Косово с турками, когда кровь вскипела из-под земли, и когда, как никогда раньше, пришло время воевать. Ему (автору – Л.Ц.) казалось, что он уменьшит важность события, если оставит его только в руках владыки, как это сделала история» [109, с.25].
Негош во владыке Данииле видел инициатора возрождения сербского царства, утвердившего статус Черногории как прибежища несломленных духом борцов, нашедших здесь возможность для продолжения борьбы за свободу и веру, а также мудрого правителя, стремящегося к укреплению связей между славянскими народами. В негошевском поэтическом творчестве «подчеркивание роли владыки Даниила Петровича является утверждением потребности разумного руководства со стороны народного правителя» [154, с.207]. Данную миссию Негош пытался воплотить в своей деятельности по управлению страной, имея перед собой те же ориентиры, которым следовал владыка Даниил.
После Даниила кафедру митрополита занял владыка Савва (1700–1781), правивший Черногорией с перерывами более 45 лет. «В качестве правителя Черногории он был значительнее представлен и имел бόльшее влияние на пространстве духовной юрисдикции, территориально принадлежавшей другому государству, нежели в самой Черногории, а все, что он предпринимал в качестве политика, больше касалось его интересов как духовного лидера или же личных интересов. Редко случалось, чтобы наследник настолько отклонялся от принципов своего предшественника, как это произошло с митрополитом Саввой по отношению к деятельности Даниила. Также редкостью является то, что представитель династии своими политическими взглядами противопоставляется не только отдельным ее членам, а всей династии в целом. Нет ни одной политической концепции митрополита Даниила, которую бы Савва принял; так же, как нет ничегоиз начинаний Даниила, что бы он продолжил» [152, с.221-222].
Цель своего пребывания во главе Черногории Савва видел в том, чтобы поддерживать хорошие отношения с Венецианской Республикой, избегая открытой конфронтации с Османской империей. На первый взгляд, данное политическое поведение должно было бы только способствовать внутреннему укреплению Черногории, понесшей значительные материальные и людские потери в ходе военных кампаний визиря Нуман-паши Чуприлича и Бечир-паши Ченгича. Однако отстраненность владыки Саввы от активного участия в решении государственных проблем привела к политическому кризису, в ходе которого на авансцену вышла загадочная фигура самозванца, представившегося российским императором Петром III и вошедшего в историю под именем Степана Малого. Существует мнение о том, что самозванец был ставленником части черногорской элиты, несогласной с провенецианской политикой Саввы и испытывающей русофильские настроения. По мнению авторитетного исследователя Ю.П. Аншакова, «это были противники митрополита Саввы – архимандрит Прасковицкого монастыря в Паштровичах Василий Глубиса и архимандрит Маинского монастыря Теодосий Мркоевич» [4, с.173].
Примечательно, что эпизод правления в Черногории Степана Малого стал литературной темой для двух сербских писателей (Степана Митрова Любиши и Петра II Петровича Негоша). Однако ни один из них не ставил вопрос о причинах появления самозванца, которые можно отыскать в политике Саввы. В то же время об успехе Степана Малого написано немало, причем писавшие отмечали как положительные, так и отрицательные стороны периода его правления. Пожалуй, самой известной литературной рефлексией о черногорском самозванце явилась драматическая поэма П.Негоша «Самозванец Степан Малый», ставшая результатом размышлений поэта о мировоззрении своих соотечественников, в котором Россия занимает особое место.
Что касается отношения митрополита Саввы к братскому восточнославянскому государству, то следует отметить, что открыто против России он никогда не выступал и, как мог, всегда старался способствовать укреплению связей между двумя странами. Владыка Савва посещал Россию в 1743 г., и продолжительность его визита составила больше года. Он был принят императрицей Елизаветой Петровной как «повелитель» Черногории, что подчеркивало независимый статус страны, выхлопотал материальную помощь для черногорского населения, а также был одарен драгоценной церковной утварью.
В отличие от владыки Саввы, политическая программа его двоюродного брата Василия Петровича Негоша была насквозь пронизана русофильством, что во многом роднит ее с идеями владыки Даниила, которые из-за его смерти не успели реализоваться. По замечанию Ж.Андрияшевича, в лице владыки Василия «родоначальник династии получил настоящего продолжателя, а остальные правители из семьи Петрович-Негош – неоспоримый пример политической мысли и деятельности. Петровичи-Негоши, которые стали во главе Черногории после него, добились, находясь во главе государства, бόльших успехов, чем митрополит Василий, но политические концепции, на основании которых были достигнуты данные успехи, в основном являются его заслугой» [152, с.224]. Хронологически период правления владыки Василия приходится на 1744-1766 гг., т.е. во главе Черногории он стоял еще при жизни Саввы, удалившегося в монастырь по причине появления более сильного лидера, но до появления Степана Малого.
В истории развития русско-черногорских связей владыка Василий стал инициатором проекта по переселению в Россию черногорских семей и принятию черногорцев на военную службу в российскую армию. Митрополит Василий писал: «Мы не ждем помощи ниоткуда, кроме как от Бога и сильного русского скипетра. Плачут бедная Сербия, Болгария, Македония, рыдает Албания в страхе, что падет Черногория. Уже пала Далмация, лишенная благочестия и униженная. Герцеговина стонет под ногами турецкими. Если Черногория будет освобождена, все к ней присоединятся. А ежели все-таки Черногорию захватят турки, то исчезнут христиане во всех тех краях» [33, с.100-101]. Об успехе его проекта по переселению может говорить тот факт, что, «согласно данным, которые содержатся в архивных документах, в период с 1756 по 1759 гг. в Россию из Черногории и восточного берега Адриатического моря переселилось 1499 человек» [116, с.127], а это, при малочисленности населения Черногории, немало. Однако таким итогами данной кампании не были удовлетворены ни российская сторона, ни сам владыка Василий. Причиной тому стали препятствия со стороны Венеции и Австрии, которые не давали разрешения своим подданным на переселение в Россию. Хотя черногорцам препятствий они не чинили, но под видом подданных владыки пытались мигрировать жители Приморья, Далмации, Воеводины и других областей, находящихся под юрисдикцией Венецианской Республики и Австро-Венгрии. Серьезные осложнения вызывали также «междоусобные интриги и конфликты, которые сильно подорвали авторитет черногорского посольства и были неприятны русскому двору» [116, с.132], как и«непозволительное поведение после приезда в Россию» [116, с.132] со стороны черногорцев. Все это не способствовало укреплению авторитета владыки Василия в высших российских кругах. Между тем, его энергия и неустанный труд (о чем свидетельствует многочисленные обращения к представителям власти на самых различных уровнях) все-таки дали свои результаты: «Из-за сложного положения, в котором находилась Черногория после ожидаемого турецкого нападения еще во время пребывания владыки в России, через своих дипломатических представителей в Царьграде и Венеции царское правительство впервые официально выступило в защиту Черногории. Таким образом была принята определенная форма покровительства над Черногорией, т. е. показана готовность защищать ее от «султана турецкого и его воли». Безусловно, это был большой политический успех владыки Василия» [116, с.121-122].
