На вершине утеса было приятно встретить сидевшего на краю скалы розоволицего парня из Хэмпшира, часового одного из последних пикетов, охранявших для нас дорогу. На этой войне можно было видеть множество поразительных по своему контрасту сцен, но я думаю, что картина этого молодого солдата оказалась одной из самых ярких. Там, на дороге из Персии в Вавилон, дороге, протоптанной мидянами и персами, на каменистом бесплодном склоне персидских гор сидел юноша с добрых Хэмпширских холмов.
Когда вершина самой крутой части дороги была успешно достигнута, до водораздела оставалось еще 3 мили плохой дороги. Предстояло выяснить, будет ли эта вторая половина вообще проходима в метель, которая продолжалась с неослабевающей силой. В этом месте, недалеко от деревни Сурхадиса, мы попали в лагерь части Хэмпширского полка и сделали привал, чтобы заправить наши бензобаки и переждать непогоду, прежде чем попрощаться с последним форпостом Месопотамской армии и, наконец, отправиться в путь самостоятельно. Долгожданный перерыв наступил вскоре после 13.30, и в приподнятом настроении мы возобновили свое путешествие. Но ненадолго. Солнце ярко светило ровно минут десять, когда ослепительным вихрем снова повалил снег, что делало дальнейшее передвижение по полностью разбитой горной дороге совершенно невозможным. Так что после пары безрезультатных попыток борьбы с сугробами нам пришлось смириться с неизбежным и вернуться в Сурхадису, где мы очень уютно устроились в разрушенном караван-сарае. Большая часть крыши оказалась обрушенной, однако оставшейся ее части было достаточно, дабы предоставить нам всем укрытие, и даже присутствие двух мертвых лошадей не мешало нам радоваться этому крову.
Добро и зло, как правило, находятся в равновесии, о чем свидетельствуют эти дохлые лошади. В летнее время тут бы нечем было дышать. Однако, будучи замороженными, они лишь мозолили глаза. То же самое и с насекомыми этих грязных сералей; все они впали в зимнюю спячку и не беспокоили нас.
Так же и с курдами. Тот самый снег, что досаждал нам, согнал их с гор, оставив лишь тех немногих, кто крайне неохотно остался, чтобы допекать нас. При нормальных летних условиях риск получить пулю от курдов и сыпной тиф от насекомых был бы весьма значительным. «С паршивой овцы хоть шерсти клок».
В караван-сарае в Сурхадисе нам пришлось задержаться на несколько дней, ежедневно проводя разведку с целью поднять машины на вершину перевала; но поскольку все время валил снег, и по мере приближения к вершине сугробы становились все глубже и глубже, казалось, нам придется задержаться там бог знает насколько.
Наконец 2 февраля я решил выехать пораньше и попытаться перебраться через перевал, пока не растаял снег.
Выехав в 4 часа утра при ярком лунном свете, мы достигли вершины перевала к 7.30. Ничто не могло превзойти красоту этой узкой заснеженной долины, которая вела к вершине, и, медленно продвигая машины по хрустящему снегу, мы то и дело сталкивались с серыми фигурами проходящих курдов, которые мельком проскальзывали мимо нас, не причиняя вреда. Единственная возможность узнать, насколько враждебны эти хорошо вооруженные люди, – это когда они начнут палить по нам.
Британский консул в Керманшахе, лежавшем примерно в 70 милях впереди нас, организовал систему дорожной охраны из числа самих курдов, что лишало новоприбывших возможности разобраться, будет ли этот конкретный человек вас охранять, или следовало от него защищаться. В любом случае разница была не велика. В зависимости от обстоятельств он мог обернуться как тем, так и другим.
Однако сам факт того, что впереди нас существовала дорожная охрана, консулы и банковские клерки, а рядом с нами тянулись телеграфные и телефонные провода, заставлял нас чувствовать, что, в какую бы глушь мы ни забрались, мы не полностью оторваны от цивилизации. Правда, оборванные телеграфные и телефонные провода висели гирляндами, но столбы и изоляторы остались целы, и линию можно было без особого труда восстановить. Эти консулы и банковские служащие – настоящие герои, о которых редко рассказывают. Несмотря на все беды и превратности этих военных лет, они (и с ними их отважные жены) высоко держали британское знамя, развевающееся в этих отдаленных уголках земли. Измученные турками, запуганные местными беспорядками и порой вынужденные бежать в поисках убежища, бросив все мирские блага, они возвращались, когда беспорядки стихали, и с чувством собственного достоинства продолжали исполнять свой воистину имперский долг.
Скорость продвижения к вершине перевала составляла всего одну милю в час, что достигалось лишь за счет толкания и раскачивания машин и, время от времени, раскапывания сугробов. Тем не менее в 7 утра мы оказались перед пологим спуском впереди нас, и худшая часть нашего пути осталась позади. В Сурхадисе к нам присоединился в качестве эскорта небольшой бронеавтомобиль, однако ни на чем, кроме легких «фордов», проехать по такой сложной дороге было совершенно невозможно, и нам пришлось оставить этот эскорт позади.
До сих пор мы видели многочисленные признаки голода и нередко проходили мимо трупа какого-нибудь бедного, измученного, голодного человека, который отказался от борьбы за жизнь на обочине дороги. В Керенде, в 20 милях от Пай-Так, нам попались отряды крестьян, мужчин и женщин, трудившихся под руководством американского миссионера над улучшением дорог – одной из действенных форм помощи голодающим. Это было частью всесторонней системы помощи, инициированной британским консулом в Керманшахе.
Еще 20 миль от Керенда, и мы оказались в месте назначения – в Харунабаде, преодолев расстояние в 41 милю за двенадцать часов, или со скоростью чуть больше 3 миль в час.
В Харунабаде, типичной курдской деревне, мы провели весьма комфортную ночь в нескольких из немногих уцелевших домов, и ничто не нарушало наш сон, кроме визита осла, который настаивал на своем присутствии рядом с нами.
В 6.30 утра 3 февраля мы снова отправились в сторону Керманшаха, и нам удалось преодолеть 40 миль за семь часов, что оказалось значительно лучше вчерашнего.
Дорога шла в основном через плоскодонные долины, обычные для этой части Персии. Самая важная из этих долин – Маби-Дашт, которую нам посчастливилось пересечь в ранние дневные часы. Эта равнина обычно представляет собой море грязи, густой, как сливки, а в сырую погоду становится непреодолимым препятствием.
На окраине города мы встретили двух кубанских казаков на мохнатых конях, поджидавших нас, чтобы показать дорогу к нашим квартирам. Ими оказались симпатичные парни из «партизан» полковника Бичерахова[6]. Обогнув под их сопровождением город, мы приблизились к крепкому на вид дому персидской постройки напротив британского консульства, Имперского банка Персии и американской миссии. Этот дом отвели под наше проживание и обеспечили нас баней, в чем мы очень нуждались.
Теперь следует представить полковника Бичерахова, поистине героическую фигуру, так как он и его живописные казаки играют значительную роль в дальнейшем повествовании. Бичерахов – человек лет сорока, хрупкого телосложения и властного вида. Это казак из осетин, одного из тех полудиких народов, типичных для Северного Кавказа. На протяжении всей войны он показал себя безупречным воином и был неоднократно ранен. Его люди боготворили его, как бесстрашного лидера. Кстати, он являлся кавалером британских орденов Бани и «За выдающиеся заслуги».
На момент нашей встречи он командовал смешанным казачьим отрядом всех родов войск. Его люди, хотя и не остались безучастными к мятежным идеям революции, были твердо намерены до самой смерти хранить верность самому Бичерахову, и с тех пор их непоколебимая преданность позволяла ему вершить великие подвиги. Почему русские выбрали для своего отряда название «партизаны», мне не известно. В этом отряде находился исполняющий обязанности офицера по связи подполковник Клаттербак из индийской армии – хорошо владеющий русским языком и большой любимец казаков. В дополнение к этим войскам в Керманшахе имелась русская радиоустановка, которую обслуживали военнослужащие из новозеландского подразделения.
