Другие результаты разведки также не внушали особого оптимизма, и не вызывало сомнения, что мы столкнемся с проблемой, когда не сможем как двигаться вперед, так и в равной степени вернуться назад.
За нашим домом со всех сторон следили скрытые часовые, дабы пресечь или предупредить любое подозрительное движение с нашей стороны. Этих часовых выставляли каждую ночь нашего пребывания в Энзели.
Завтра мы увидим, что принесет нам новый день, и у меня имелись обоснованные надежды, что комитет поддержит наши идеи. Меня не покидала уверенность, что русские поступили бы так, будь они предоставлены самим себе, однако с эмиссарами Кучек-хана под рукой и немецкими агентами в их среде неудивительно, что их настроили на враждебное отношение к нам.
Дождь начался ночью, и мы проснулись 18 февраля, дабы лицезреть тусклое, промозглое утро с пейзажем, полностью окутанным туманом. Вскоре мы уже были на ногах и занимались разными делами. Наши передвижения по городу по-прежнему привлекали к себе некоторое внимание, и, помимо любопытной толпы, разумеется, всегда присутствовал соглядатай от комитета, следующий за нами по пятам. Поэтому прямыми расспросами трудно было многого добиться, и нам оставалось полагаться главным образом на парочку тайных агентов, которые целиком действовали в наших интересах, но чьи сообщения зачастую оказывались ошибочными или преувеличенными.
В 11 часов утра мы с капитаном Сондерсом в должное время явились в небольшое здание, где проходили заседания комитета. Радостные солдаты, полностью предаваясь наслаждению прелестями свободы, слонялись возле входа. Опьянение свободой выражалось главным образом в глуповатых улыбках вместо воинских приветствий, пренебрежении мытьем, расстегнутыми мундирами, грязными ремнями и нечищеными винтовками. Поднявшись по деревянной лестнице, мы вошли в переполненную приемную, где сборище солдат и матросов курили, разговаривали и лениво разглядывали вновь прибывших. Через некоторое время дверь внутренней комнаты отворилась, и товарищ Челяпин вышел вперед с протянутой рукой и официальным выражением лица, которое соответствовало серьезности ситуации. Мы торжественно пожали друг другу руки в знак равенства, и наш провожатый провел нас в соседнюю комнату, где мы предстали перед грозным комитетом.
Двенадцать человек, составлявших комитет, сидели за занимавшим почти всю комнату длинным столом, и перед каждым, как положено, лежали бумага, перья и чернила, дабы показать, что он смог бы писать, если его попросят. При нашем появлении общего вставания не произошло, однако каждый встал или привстал при обмене рукопожатиями, и в целом мы получили прием, показывавший общее желание соблюдать вежливость, оставаясь при этом строго формальным. Члены комитета оказались поголовно молодыми людьми, в основном солдатами и матросами в форме, а те, кто носил мундиры застегивающимися до самой шеи, оставляли воротнички нараспашку, как еще один знак недавно завоеванной свободы. На протяжении всего периода моего общения с революционерами я замечал этот отличительный признак расстегнутого воротничка: чтобы выглядеть как революционер, отрасти длинные волосы, воздержись от их расчесывания и оставь воротничок расстегнутым или, если ты в штатском и носишь отложной воротник, распахни его так же низко, как декольте дамского вечернего платья, и соответствующий облик готов.
Глумление над старшим поколением – также признак революционности. Отсутствие опытных людей из числа революционных должностных лиц ведет ко множеству ложных шагов, которых более мудрые головы могли бы избежать; но молодежь всегда будет пускаться в разгул, и во все времена, во всех цивилизациях всегда есть постоянное подводное революционное течение молодых всезнаек, направленное против старшего поколения, которое они считают устаревшим и не способным понять их блестящие планы преобразования будущего. Но быть молодым замечательно, и бурление молодости, пожалуй, имеет не слишком большое значение в общем замысле жизни.
Я не мог высказать все это комитету Энзели, хотя и хотел бы это сделать. Время поджимало, и мне не терпелось покончить с делом.
В городе знали, что Персидский комитет Кучек-хана призывал Русский комитет арестовать нас, в то время как большевики стремились взвалить бремя ответственности на персов. Ни у одной из сторон не имелось причин колебаться, но британский флаг пользуется большим авторитетом, и ни одна из сторон до сих пор не испытывала нашу силу. Кроме того, у нас был бронеавтомобиль, один вид которого создавал уверенность, будто он смог бы отразить любую атаку при попытке захватить его. Тем не менее не исключалась возможность нашего собственного ареста, так как мы с капитаном Сондерсом полностью находились во власти большевиков, и, чтобы заставить нас осознать серьезность нашего положения, за нашими креслами была выставлена вооруженная охрана. Однако вскоре они утомились стоять и, когда пришли к выводу, что их присутствие не производит на нас особого впечатления, устроились поудобнее на скамьях вокруг комнаты.
Нам предоставили места за столом, и дискуссия началась с короткой речи Челяпина, в которой он сообщил комитету, что английский генерал был приглашен на это заседание, дабы объяснить причину своего внезапного появления среди них и ответить в целом на вопросы о будущих намерениях своего отряда.
В ответ я кратко заявил, что удивлен их отношением, что мы пришли исключительно для того, чтобы помочь им, и огорчен недружелюбным приемом, оказанным нам.
Мне приходилось проявлять крайнюю осторожность в своих ответах на последовавший за этим шквал вопросов, когда каждый из членов комитета был полон решимости оправдать свое присутствие, приняв участие в перекрестном допросе. Естественно, я желал строго придерживаться истины, что не всегда легко, когда обладаешь государственной тайной, а особенно сложно в данном случае, когда цели миссии держались в строжайшем секрете и было бы опрометчиво открыто выставлять все детали наших планов перед враждебным собранием, подвергавшим нас перекрестному допросу.
Мои затруднения тут же любезно устранил президент собрания, который заявил, что ему все известно о наших планах отправки в Тифлис для помощи грузинам и армянам в продолжении борьбы. Он слишком поторопился показать мне, насколько безнадежно наше дело, однако он мог бы использовать свои знания как гораздо более эффективное оружие, если бы дождался от меня ложных ответов и лишь затем взорвал свою бомбу.
По-видимому, большевики располагали полной информацией из Тифлиса о целях миссии и дате нашего вероятного прибытия в Энзели, и у них (по наущению немцев) имелся категорический приказ остановить нас любой ценой.
Итог встречи можно подвести следующим образом: комитет заявил, что Россия больше не является нашим союзником. Россия заключила мир с немцами, турками и австрийцами и из всех наций не доверяла только Великобритании, как символу империализма, и еще тифлисцам, которым мы предполагали оказать помощь, поскольку они являются противниками большевиков.
В Энзели в руках большевиков находились телеграф и телефон, радиостанция и запасы бензина. Все судоходство осуществлялось под их контролем, и канонерская лодка была готова открыть огонь по любому судну, пытающемуся покинуть порт без их разрешения. Они препятствовали любым нашим попыткам добраться до Баку. Баку находился под властью большевистского правительства, и его уже известили по радио о нашем прибытии, и оттуда ответили, что отряд необходимо остановить любой ценой. Для России война закончилась, и они возражали против миссии, которая, по общему признанию, намеревалась продлить войну.
Со своей стороны я возразил, что наша единственная цель состоит в том, чтобы помочь России, невзирая на политические партии, что я должен, несмотря на их угрозы, продолжать приготовления к переходу в Баку, что у нас достаточно пулеметов, чтобы преодолеть любое сопротивление, и что мы не признаем права большевистского правительства препятствовать нашим передвижениям.
