Остальные части трупа надо ждать, как продолжения многосерийного фильма. Благодаря наличию морды малого есть надежда, что удастся установить его личность. Потому газеты печатают ее на первой странице.
Остается ждать.
Следующий день не приносит ничего нового. Судебный врач и эксперты осмотрели голову и на этой основе составили следующее описание жертвы:
ПОЛ: мужской.
ВОЗРАСТ: сорок пять лет (приблизительно).
ЗУБЫ: в прекрасном состоянии. Имеется старая пломба на правом малом коренном зубе.
ВОЛОСЫ: ухоженные; вероятно, стрижку делал хороший парикмахер.
ГЛАЗА: серо-стального цвета.
ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: маленькие шрамы на висках, крыльях носа и в углах губ.
ОБЩИЕ ВЫВОДЫ: можно почти с полной уверенностью заявить, что отсечение головы не является причиной смерти, а было произведено значительно позднее. Покойный, судя по его морфологии, принадлежал к англосаксонской расе. Курил светлый турецкий табак, частички которого обнаружены между зубов.
Отделение головы было произведено острым ножом человеком, не имеющим никаких познаний в анатомии.
И все. Вот с этими господами из криминалки и придется работать!
Если серьезную прессу занимают эти сведения, то юмористические издания выбрали наши (мою и Берю) головы в качестве объекта для острот!
Нас изображают в виде быков или санкюлотов, потрясающих отрезанной башкой.
Старик просто в бешенстве. Он вызывает нас чуть ли не каждую минуту, с тем чтобы сообщить, что нам совершенно не нужно привлекать к себе внимание общественности столь скандальным способом. Едва я начинаю ему объяснять, что мы оказались впутанными в эту историю помимо своей воли, он меня резко перебивает.
Утром третьего дня об обезглавленном еще ничего не выяснено. Пресса продолжает издеваться над нашими мордами в меру своих способностей. Я держу злость в себе, что очень вредно для нервов... Любой ядерный реактор в плане энергии – банановая кожура в сравнении со мной. Гнев Старика становится просто невыносимым. Этот яйцеголовый (не знаю, применимо ли данное выражение к человеку, у которого на голове столько же волос, сколько на подошвах ног) всегда злится на всех вокруг, если что-то не ладится!
Скоро он начнет винить меня в том, что Франция проиграла войну тысяча восемьсот семидесятого года с Пруссией.
Итак, на третий день в моем кабинете звонит внутренний телефон. Я как раз изучаю дело о подпольном радиопередатчике, который смастерили два народных умельца. Снимаю трубку, и язвительный голос босса выплевывает:
– Немедленно зайдите ко мне вместе с Берюрье! Я встаю и иду в соседнюю комнату за Толстяком. Он, вооружившись линейкой, показывает Пино, как вчера упустил леща минимум в сто граммов весом.
– Нас ждет Старик, – говорю я. – Чувствую, сейчас начнется новый сеанс полоскания мозгов. Он мне показался любезным, как голодный зверинец...
Берю со вздохом бросает линейку на стол и ухитряется при этом опрокинуть чернильницу на штаны Пино, который издает жуткий вопль. Мы направляемся к гидравлическому лифту.
– Лысый меня достал! – заявляет Берюрье, однако причесывается перед аудиенцией. – Вот увидишь, я ему скажу пару ласковых.
Он вытирает свою беззубую расческу о галстук цвета бордо, сдувает перхоть, снегом усыпавшую лацканы его пиджака, и сует зажженный окурок во внешний карман своего клифта за четырнадцать разноцветных шариковых ручек.
Недовольный и смутно встревоженный, я стучу в дверь.
– Входите!
Как всегда в серьезных случаях, патрон стоит, прислонившись к батарее. Его череп цвета слоновой кости блестит, глаза тоже.
– Привет, шеф!
Он не отвечает, ловким движением хватает развернутую на его столе газету, удостоверяется, что мы внимательно слушаем, и начинает читать:
– "Обычно полиция объясняет свои неудачи тем, что первые свидетели запутали след. На что она сошлется в данном случае, где первые свидетели полицейские?"
Он бросает газету к нашим ногам, и я вижу, что он выделил прочитанный абзац синим карандашом.
Подождав десять секунд, он спрашивает ледяным голосом:
– Что скажете?
Берю пожимает плечами.
– Все журналисты – козлы!
– Не говорите мне о козлах! – гремит голос Старика. – Хватит с меня того, что последнее время я слышу только о быках и коровах!
Обращаясь непосредственно ко мне, он спрашивает:
– Что вы об этом думаете?
Я выдерживаю его взгляд, явно выпущенный на заводе холодильников.
– Патрон, я понимаю ваше раздражение и разделяю его. Но что я могу поделать? Да, случай, будь он проклят, захотел, чтобы мы стали свидетелями этой мрачной находки, но ведь не мы же ведем расследование!
Он готов взорваться, но мое спокойствие действует на него благотворно, и он возвращается к батарее греть свои бубенцы.
– Именно поэтому я и вызвал вас обоих... Мне надоело видеть вас мишенями для острот прессы. Поскольку наши коллеги из криминальной полиции оказались неспособными раскрыть это преступление, делом, в неофициальном порядке, займетесь вы...
– Мы?
– Вы и Берюрье! И мне нужны быстрые результаты, слышите? Даю вам неограниченный отпуск, используйте его с толком!
Он щелкает пальцами.
– Это все!
Мы прощаемся с ним поклоном, затем ставим правую ногу перед левой, потом левую перед правой, и повторение этих операций выводит нас из кабинета.
Закрыв дверь, Берюрье подмигивает мне.
– В каком-то смысле все прошло не так уж плохо!
– Ты так считаешь?
– Отпуск... Можно спокойно заняться этой историей, а?
Я пожимаю плечами.
– Как же, спокойно! Ты слышал его проповедь? Он хочет получить быстрые результаты! Ставлю «штуку» старыми, что через час он вызовет нас снова и спросит, как продвигается дело...
Берюрье вытаскивает свой окурок и сует его в рот.
– С чего начнем?
– Сходи к «братьям меньшим», чтобы узнать, чего конкретно они добились. Спроси их между прочим, публиковалось ли фото головы в иностранных газетах... Черт побери! Не мог этот тип дожить до сорока пяти лет, абсолютно ни с кем не общаясь! Должен же он был говорить «доброе утро» консьержке и покупать газеты!
