Ну и дальше что?

– Почему вы мне не отвечаете? – настаивает она. – О чем вы думаете?

Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты...

– Обо мне?

– Это долго объяснять... Ты откуда приехала? Из деревни, правда? Устроилась в городе горничной. Хозяин тебя трахнул... или ты встретила бойкого парня... А потом...

Она улыбается.

– Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как только начинаете разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что ее довело до этой жизни... Можно подумать, мы для вас полная тайна!

– Это правда, – подтверждаю я, – вы тайна... Огромная тайна!

– Почему?

– Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна.

Она становится задумчивой.

– Да... Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: «Ты давно занимаешься этим ремеслом? Почему ты им занимаешься? У тебя были неприятности?» Не было у меня никаких неприятностей. Я всегда была распутницей, вот и все... Скорее неприятности начались у меня сейчас...

Ее слова звучат совершенно искренне.

– Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть о том, как погано им живется... Ты думаешь, у них это получается?

Заметив, что обратилась на «ты» к офицеру полиции, она извиняется:

– Ой, прошу прощения...

– Ничего страшного...

– После этого они еще грустнее, чем до... Они говорят, чтобы попытаться забыть обиды и огорчения; говорят о чем угодно: о своих женах, начальниках...

Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный голос старухи снизу зовет:

– Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю.

– Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла?

– Не беспокойтесь.

И кричит старухе: «Иду!»

Она направляется к двери, я следом за ней.

– Вы впутываете меня в темное дело, – говорит мадам Падо.

– Пойми, девочка, это не ради моего удовольствия. Она пожимает плечами и спускается по лестнице. Я за ней. Хозяйка гостиницы удивлена, что видит нас вместе, но, должно быть зная профессию Мари-Жанны, быстро находит объяснение.

Аппарат стоит на столике в глубине холла. Мари-Жанна берет трубку.

– Слушаю...

Она хмурит брови, действительно слушает, потом бросает на меня заговорщицкий взгляд.

– Да, это я... Нет, он здесь... Он так велел говорить из-за этих писак, которые охотятся за ним... Погоди, я его позову...

Она кладет трубку на стол и подходит ко мне.

– Это Меме Греноблец.

– Как его зовет Падовани? Меме или Греноблец?

– Просто Греноблец...

– О'кей...

Сказать вам, что мое сердчишко не начало биться сильнее, значило бы соврать. Я прочищаю горло и беру трубку. Хотя у меня неплохие способности имитатора, а подделать акцент Падовани совсем не трудно, я все-таки опасаюсь, что не смогу сыграть свою роль безукоризненно.

– Алло, – говорю, – это ты, Греноблец?

Звучит надтреснутый голос, который в Опере распугал бы всю публику:

– Что это за бардак, Турок?

– Какой-то сукин сын хотел устроить мне неприятности... К счастью, я чист, как снег. Эти господа чуть ли не извинялись передо мной...

Тот посмеивается:

– На них это непохоже...

– Ты видел, какой цирк был в «Баре Друзей»?

– Нет, но слышал...

– Они там чуток перестарались. Заметь, что у них даже ордера не было...

Греноблец выдает грязное ругательство, после чего в ясных выражениях сообщает, что думает о мусорах. Поскольку я все это слышал уже неоднократно, то почти не удивляюсь.

Высказав свое мнение, он спрашивает:

– Ну, так чего будем делать с клиентом?

В глубине моего существа звенит звонок тревоги.

Из осторожности я спрашиваю:

– А ты что предлагаешь?

– Его нельзя оставлять там надолго, а то стало слишком тепло...

– Вот именно!

– Так чего делать?

Думаю, еще никогда ни один вопрос не ставил меня в такое затруднительное положение.

– Можно за ним съездить, – решаюсь я, спрашивая себя, логично ли выглядит мое предложение по отношению к правде, которую я не знаю.

– Думаю, да, – соглашается Греноблец.

– Тогда поехали? – настаиваю я. Наступает тишина, и меня охватывает страх, что я ляпнул что-то не то.

– Алло! – кричу я в трубку.

Он кашляет, потом таким Тихим голосом, что его еле слышно, отвечает:

– Турок, ты чЕ, мозги, что ль, перегрелись? Так и есть! Я сказал какую-то дурость... Черт! Как же исправить положение? О господи... Достаточно моему невидимому собеседнику заподозрить что-то неладное, он повесит трубку и дело погибнет. Дорога к правде проходит по этому телефонному проводу. Нажатие пальцем на рычажок – и хана моему расследованию.

– Это мы еще посмотрим, у кого чего перегрелось! – ворчу я. – Посмотрим!

– Но раз жребий указал на тебя, – говорит Греноблец, – значит, ты и должен заканчивать работу... Уф! Я начинаю догадываться, в чем дело...

– Если бы ты получил трепку, которую мне задали мусора, ты, может, смотрел бы на вещи по-другому! Жребий! Не смеши меня, Греноблец! Я считаю так: когда у одного неприятности, все должны ему помочь... Это нормально, черт возьми!

Новое молчание.

Чувствуя, что он колеблется, ору:

– Если боишься замарать ручки, не суйся... Я и один справлюсь!

– Я этого не говорил...

– Ладно, если ты согласен мне пособить, давай договоримся о встрече и закончим это дело! Он вздыхает.

– Ладно, Турок. Но только потому, что ты честный парень... В конце концов, попал ты в дерьмо или нет, а жребий есть жребий, так? Зачем тогда было устраивать лотерею?

– Да, я знаю... Ты мне как брат, Греноблец... Раз ты согласен мне помочь, я в долгу не останусь. Баксы есть... Этот аргумент идет прямо к его сердцу.

– Раз так, я готов...

– Ладно. Когда встретимся?

Он размышляет. Тем временем Мари-Жанна, неподвижная, с заострившимися чертами лица, с расплывшейся тушью на глазах, не отрываясь смотрит на меня.

Старуха за стойкой перестает читать свой шедевр, почувствовав, что происходит нечто важное. Корсиканский акцент, вдруг появившийся у меня, ни о чем хорошем ей не говорит.

– Алло! – произносит Греноблец.

– Ну?

– Мне кажется, в десять лучше всего. Будет поменьше народу. Где встречаемся?

– Слушай, я предлагаю надежный план. После того, что произошло сегодня днем, надо быть поосторожнее.