Каэл же, надо полагать, жил припеваючи. Даже в резком свете стерильной больницы темная кожа Каэла сияла. Ему безумно шли мятно-зеленая толстовка и черные спортивные штаны. Они облегали крепкие ляжки и идеально сидели на бедрах. Меня всегда восхищало, как замечательно смотрится на нем простая одежда.

Мои пальцы дрогнули, когда я перевела взгляд на лоб Каэла, на шрам над густой бровью. На ощупь он такой мягкий, я помню… Казалось, я не видела Каэла много месяцев, хотя прошла пара недель. На нем были белые кроссовки, явно новенькие. На мне – грязные, плохо зашнурованные рабочие туфли. Я чувствовала себя неряхой рядом с ним, одетым просто, но безупречно. Пусть так, пусть я выгляжу паршиво, только неужели он совсем меня не замечает?!

Каэл наконец посмотрел на меня. И тут же вновь повернулся к Остину. Секундный взгляд… Клянусь, этот наглец нарочно меня игнорирует! Чтоб его!

Я стояла в резком свете ламп посреди жуткой приемной и лихорадочно думала, что сказать. В голове роилось множество фраз – ни одной дельной, зато все чертовски приятные. Мендоса наблюдал за тем, как я пожираю глазами Каэла. Я окончательно почувствовала себя жалкой.

– Как поживаешь, Карина? – спросил Мендоса, чуть прикрыв карие глаза.

Я сглотнула и разлепила пересохшие губы:

– М-м, хорошо, Мендоса. Работаю много. Как ты?

Каэл вновь посмотрел на меня, но я сумела не повернуть головы в его сторону.

– Это радует. А я… Бывало и получше. – Мендоса мрачно рассмеялся.

Взгляд у него был расфокусирован. Неприятное ощущение.

– Передашь от меня привет Глории?

Я почти не знала ее, но не сомневалась, что она хорошая.

Мендоса был старше нас всех и имел гораздо больше обязательств, однако выглядел совсем не таким ответственным, как Каэл. Особенно с окровавленной футболкой на руке, запахом лаймового алкоголя изо рта и дурацкой улыбкой.

– Что с рукой? – спросила я.

Ответить Мендоса не успел, его перебил Каэл:

– Нам пора. Я тебе напишу, – сказал Остину, стукнув по его кулаку своим.

И пошел прочь, не обратив на меня ни малейшего внимания.

Мендоса двинулся следом к регистратуре, поддерживая здоровой рукой раненую. Его темные глаза были воспалены, и он, похоже, не соображал, где находится. Пока Каэл беседовал с медсестрой, Мендоса стоял, уставившись в никуда. От этой картины меня пробил озноб.

– Ты хорошо знаешь Мендосу? – спросила я Остина по дороге через парковку.

Дождь перестал, но я не сомневалась – он польет вновь. Небо было цвета речного камня. Этот цвет навевал умиротворение; шок от встречи с Каэлом постепенно проходил, и я начинала закипать от злости. Усевшись за руль, я достала ключи, однако уезжать пока не хотелось. Я очень люблю избегать сложностей и притворяться, будто их не существует, вот только сейчас мне нужны ответы.

– Да вроде неплохо, – пожал плечами брат. – Не так хорошо, как Мартин, ясное дело, но общаемся мы тесно.

Остин приоткрыл окно со своей стороны, впуская прохладу. Воздух после дождя, пусть и очень влажный, приятно ласкал кожу.

– Как думаешь, что с ним произошло? С Мендосой.

– Вообще? Или сегодня?

– И вообще, и сегодня.

– Насчет сегодня я не уверен. Похоже, он подрался то ли с кем-то, то ли с чем-то. Ну а в целом… короче, у него долбаное ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство. Они хлебнули дерьма в свое время.

Под «они» брат имел в виду Мендосу и Каэла.

Остин взъерошил пятерней светлые волосы, доходящие почти до ушей. Длинноваты. Скоро его обреют по-армейски.

– В последнее время Мендоса вытворяет черт-те что. Он такой еще с тех пор, как я сюда приехал, но, по словам Мартина, это началось раньше. Мендосе тяжело. Все говорят, еще чуть-чуть – и жена его бросит, не выдержит. А он никак не может взять себя в руки. Это трудно. Мендоса по-настоящему страдает, и что ему делать? Если он кому-нибудь расскажет, его запрут… если не расскажет, у него окончательно крыша поедет…

Брат казался на удивление взрослым. Может, он и правда готов стать солдатом?

– Сколько у Мендосы военных командировок? Он ведь недавно вернулся вместе с Каэлом, да?

Кажется, брату известно гораздо больше, чем мне. Я вечно путалась в продолжительности этих командировок, в фамилиях и трагедиях солдат, а Каэл во время наших коротких отношений вовсе не откровенничал. Не любил рассказывать об армии, о том, что делал и видел.

– Да. Мендосу с Мартином отправили домой из-за ранений. Филипу вроде бы досталось меньше, но я слышал, когда их вездеход вспыхнул… – Остин закашлялся.

– По-прежнему куришь? – спросила я.

– Ш-ш. Короче говоря, Филипа я знаю не слишком хорошо, но он боевой товарищ Каэла.

Я вздохнула. Остин на глазах превращался в солдата. Я завела машину и выехала на дорогу, включив радио.

– Боевой товарищ? Ты уже заговорил на армейском жаргоне. Погоди, так Филип – это имя или фамилия?

До меня только теперь дошло, что Филипом его зовут и Элоди, и солдаты.

– На армейском жаргоне мы говорим с детства, – рассмеялся брат. – Ты, кстати, тоже. А зовут его Филип Филипс. Ты на последнюю букву, наверное, не обращала внимания. Филип Филипс. – Вновь смешок. – Как девчонку из нашей старшей школы, Кристи Кристи.

Я улыбнулась. Остин приглушил радио до минимума.

– Бедная Элоди, – пошутила я. – А Мендоса? У него ранение или всего лишь ПТСР?

– Не стоит говорить про ПТСР «всего лишь». Знаешь, психологические травмы бывают гораздо хуже физических…

Остин достал из кармана маленькую коробочку и сделал из нее затяжку. Машина наполнилась паром.

– Эй! – Я опустила пассажирское окно до самого низа.

– Я бросил курить сигареты, гордись, – заявил брат и вновь затянулся.

– Горжусь, но ты все равно куришь.

– Чего это ты так интересуешься Мендосой?

– Да просто… – Я подыскивала в ответ нечто среднее между правдой и ложью. – Просто интересно. Это ведь теперь твои друзья.

– Кари, в армии много паршивого, да. И если искать гадости, ты их найдешь. Только в целом жизнь там проще. Распорядок, горячая еда каждый день. Попробуй думать о хорошем, а не циклиться на плохом.

Вот, значит, что меня теперь ждет – душевный раздрай. Чтобы Остин был со мной откровенен, я должна примириться с его решением и надеяться на лучшее. Однако я страшно злюсь и ничего не могу с собой поделать.

– Я спрашиваю, потому что переживаю за Мендосу. С ним постоянно Каэл, то вытаскивает из какой-нибудь истории, то отговаривает от непоправимой глупости. Если Мендосу бросит жена… – Я сглотнула ком в горле. – Это будет ужасно.

– Да… Он тогда точно с катушек слетит. Надеюсь, Глория выдержит. У них трое детей, и, кроме нее, с Мендосой никто не умеет справляться. Ну, еще Мартин.

Я ощутила на себе взгляд брата, но продолжила смотреть на дорогу.

– Это чертовски трудно. Военный образ жизни. Мы в нем выросли, мы в курсе, – проговорил Остин. – Однако я подписал контракт всего на три года. Заработаю денег на колледж, сэкономлю на жилье. Машину смогу купить. В общем, перестань за меня переживать… Слушай, ну прости, что я сделал все тайком. Будь у меня еще один шанс, я не стал бы ничего скрывать. Хотя в армию все равно пошел бы.

Вот как с ним спорить? Я чувствовала грусть, злость и продолжала думать о Мендосе, о том, как тесно его жизнь переплелась с жизнью Каэла.

– Я понимаю твое отношение к армии. Я сам к ней так относился, ты же знаешь. Только у меня нет денег на колледж.

– Нам обоим выделили стипендии для профессиональных курсов, – напомнила я. – Лично я свою использовала.

Остин закатил глаза, откинулся на сиденье.

– Ну да, ну да. А еще ты умнее меня. Я бестолковый неудачник, меня один раз арестовали…

– Почти два раза. Вместо тебя арестовали и обвинили Каэла.

– Я не виноват!

– В его задержании – да, не виноват. Ты виноват в том, что мы там оказались. Прилетели спасать твою задницу.