Это были тревожные дни. Вся моя семья ощущала это. За два дня до ареста сын неожиданно включил на телевизоре фильм, который сразу увлёк меня. Рассказывалась история про американского бегуна, который принимал участие в Олимпийских играх 1936 года. Во время войны бегун стал лётчиком. И вот он попадает в плен, а его главным тюремщиком становится японец, с которым он встречался раньше на беговой дорожке. Теперь тот издевается над ним. Фильм имел многоговорящее в моей ситуации название – «Несломленный». Специально или случайно мой 16-летний сын укрепил мой дух таким образом – остаётся загадкой.
За день до ареста, в воскресенье, я с семьей отправился в Заельцовский Бор. Мы с дочерью катались с горки на «ватрушке», а потом – на коньках. В помещении проката я вдруг столкнулся с тем самым парнем, который написал на меня заявление. Он был с дочкой. Для него эта встреча тоже оказалась неожиданной. На его сумбурный вопрос: «Как дела?» Я ответил: «Пока тихо». На следующий день я понял символизм этой встречи.
Арест
Понедельник, 5 февраля 2018 года, стал для меня и моей семьи роковым днём. Звонок в дверь раздался в семь часов утра. Жена уже была на ногах, она и разбудила меня. За дверью группа людей, среди которых слышен голос уже знакомого оперативника капитана И. Обыск. В кино такое видел часто, но со мной это впервые. Если не считать, конечно, обыск в планетарии. Это экстремальная ситуация для всей семьи. К счастью, дети уже взрослые и смогут понять происходящее правильно. Они в курсе папиной «истории». У входа несколько оперативников и двое понятых. В лицо мне тычут какой-то документ, в котором нужно расписаться.
Прямым ходом оперативники направляются в общую комнату. Здесь стоит диван, напротив – телевизор на тумбочке. Больше здесь почти ничего нет. Позже я понял, что они целенаправленно начали рыться в тумбочке. Там хранились документы на квартиру нашего родственника, брата жены. Сам он постоянно живёт в одной южной республике, а в Новосибирске на всякий случай тоже имеет квартиру. Эти документы радостно изымаются. Оперативники не сомневаются, что это моя незаконно нажитая квартира.
Больше им у меня делать нечего. В комнаты к детям, которые собирались в школу, они даже не пошли. Зашли, видимо для порядка, в мою комнату, вяло просмотрели книги на полках, папки с бумагами… Ни печать автономной организации, ни чековая книжка, по которой я снимал деньги со счёта их не заинтересовали. Неожиданно раздаётся: «А это что за порошочек тут у вас?». Сначала даже не доходит, что это просто глупая шутка. Ноутбук они уже смотрели на работе. Заикнулись было про старый стационарный компьютер, где у нас хранятся фотоархивы, но, видимо, поняли, что это лишние хлопоты. Мне любезно предложили позавтракать на кухне в их присутствии, пока они составляли протокол, и затем проехать с ними.
Если следовать логике, понятно, что будет дальше. В этот момент нужно собирать вещи. Но я уверен в своей полной невиновности. Беру с собой только тысячу рублей. Смешно, но я надеюсь вернуться домой на такси. Мысли продолжают двигаться в позитивном русле – всё ещё обойдётся. По дороге оперативники зачем-то задают странные вопросы: «А Вы в церковь ходите? А кто Вас предупредил?» Может быть, просто, чтобы разрядить обстановку? Или не уверены в своих действиях?
В кабинете следователь с четырьмя капитанскими звёздочками на погонах и со смешной фамилией Д., которая у меня в голове сразу ассоциируется со словом «коза», предлагает добровольно признаться в преступлении, то есть, во взятке. Мол, свидетели уже всё подтвердили. Требую адвоката (как это я видел в фильмах), на что следует незамедлительный ответ: «Ах, Вы так?» и следователь достает из шкафа уже готовое постановление об аресте. Мне разрешают сделать один звонок. Я колеблюсь – жене или адвокату? Решаю, что важнее – адвокату Юрию. В этот момент он для меня как бог, я уповаю на его опыт и особенно – связи.
Даже в этот критический момент сознание пытается уйти от реальности: «Да ну, пугают. Что за абсурд?». Происходит раздвоение физического тела и сознания. Кажется, тело первым осознало что происходит. Оно реально испугалось. Приходится приложить усилие воли, чтобы унять мелкую дрожь в руках, не показать свою слабость. Перед тобой враги – они хотят разрушить твою жизнь. Сейчас ты можешь ответить им только спокойствием. Не поддаться панике! Когда оперативники выводят меня в коридор, организм продолжает бунтовать – прошусь в туалет. Про себя отмечаю – окна в туалете нет, значит не сбежать. Меня продолжает потряхивать и тогда, когда оперативники везут меня в отделение полиции. За что? Я не преступник! Следует жест милосердия с их стороны – по дороге предлагают написать жене СМС. Наивно пишу то, что мне сказал следователь – арестован на двое суток. Это звучит не так страшно. Уже в отделении полиции № 6 мне предлагают снять часы, оставить телефон, деньги, кольцо, и даже ремень. Оперативники обещают всё это передать жене. Я набираю номер телефона жены и они уже сами объясняют ей это. Только через два месяца я узнал, что они сдержали своё слово.
Клетка в отделении полиции с лязгом захлопнулась. Я оказываюсь в «обезьяннике». В голове роятся мысли, одна фантастичнее другой: «Вот сейчас раздастся телефонный звонок, и дежурный по отделению освободит меня». В кармане осталась мелочь, я выгребаю её и складываю в уголок – она мне не понадобится. Может, какой бомж здесь окажется – подберёт.
Конечно, я много раз видел на экране телевизора, как происходит арест. Видел, как человек, только что бывший свободным, вмиг становится несвободным. У него на руках застёгиваются наручники или он оказывается за толстыми прутьями решётки. Я всегда думал, что арест – это справедливый акт возмездия, первый шаг к наказанию преступника. Только теперь, когда это коснулось меня лично, я понимаю, что арест – это глубоко несправедливая мера наказания. Мою вину ещё предстоит доказать следствию, а суду вынести приговор. Возможно, на это уйдут месяцы или годы, и, в конце концов я надеюсь, что смогу доказать свою невиновность. Поэтому арест – это глубокое надругательство над человеком.
Проходит час, другой, прибыл конвой, и наступило следующее потрясение – на меня впервые в жизни надевают наручники и ведут в автозак. Ещё пытаюсь вымученно улыбаться и смотреть по сторонам, но это уже ни к чему. Рядом с тобой не обычные люди, а исполнители чужой злой воли. Они не враги, им всё равно кто я, они просто выполняют свою работу. Пока мы едем, я – в отдельном тесном металлическом «стакане», есть время собрать мысли и успокоиться. Неистово читаю про себя «Отче наш». Но спокойствия не наступает. Меня буквально потряхивает, от неподвижности мёрзнут ноги. Куда везут – не видно. Пытаюсь через узкую щель рассмотреть хоть что-нибудь, но ничего не получается. Слышны только голоса конвоиров, да разговоры арестованных из соседних отсеков.
В это время я совершенно не думал о том, что происходит в том мире, из которого меня выдернули. Все мысли были сосредоточены на себе несчастном. Мозг готов был взорваться от явной несправедливости. О том, что происходило в эти часы и дни на воле, я узнал лишь несколько месяцев спустя. Мой арест стал неожиданностью для всех, кто знал меня. А таких в городе немало. Первые дни ни сотрудники планетария, ни руководители в мэрии не знали как себя вести. Поначалу в группе планетария «ВКонтакте» дали было информацию о моём аресте, но потом по окрику сверху её удалили. Официальной информации не было целую неделю.
Тяжелее всего было, конечно, моей семье. Жена металась между адвокатом, который первые четыре дня тоже ничего не знал, и оперативниками, телефон которых у неё был. Никто не мог сказать ничего вразумительного. Какой-то оперативник после того, как меня увезли после суда в СИЗО, посоветовал Наташе поехать туда – «может быть, удастся увидеть мужа». Это было чистым издевательством, но растерянная женщина была готова ехать куда угодно. Кто-то посоветовал собирать деньги – без денег никто ничего не решит. Тут же откликнулась подруга из Томска – возьми всё, что у меня есть. Приехали друзья. Здесь же оказался Наташин брат, как раз в это время прилетевший издалека. Но так же, как и мне, находящемуся в изоляции, по другую сторону решётки ситуация не была более понятной.
