Особенно сложно было такой водой мыть чашки после приёма пищи. Алюминий никак не оттирался от остатков суррогатного жира, который присутствовал в первых и вторых блюдах. Не помогали ни мыло, ни даже губка для посуды, которую Наташа снарядила мне в очередной передаче. Между алюминием и жиром происходила какая-то химическая реакция, и поверхность посуды становилась чёрной и липкой, так же, как и губка, а с ней вместе и руки. Вспоминая изолятор, мы утешались тем, что теперь не загрязняем планету одноразовой посудой.
Рядом с раковиной на стене находится цинковый бачок с краником, на котором написано: «Питьевая вода». Внутри действительно видна какая-то затхлая вода, налитая до половины, давно потерявшая питьевой вид. Позже мы узнали пользу этого бачка, когда туалете нашли надпись-подсказку: «кипятильник в бачке». Надпись сделана так, чтобы её могли увидеть только постоянные посетители этого места, а проверяющие, заглядывающие сюда, никогда бы её не прочитали. Действительно, на дне бачка нашёлся самодельный кипятильник, настолько древний, что ни о каком включении его в сеть даже мыслей не могло возникнуть. Тем не менее, мы с уважением к неизвестному мастеру внимательно изучили его и положили на место. Пока занимались осмотром, спугнули паука, он сплел над бачком хиленькую паутину. Бедный паучок, как он тут выживает? Ведь он тут на пожизненном сроке. Стало жалко его больше, чем самого себя. Не знаю, сгодятся ли ему хлебные крошки, но тут уж чем богаты – поддержим как можем.
Утром к нам с Колей подсадили ещё одного молодого парня, корейца с распространённой у них фамилией Ли по имени Глеб. Я наблюдал со стороны, как сошлись две родственные души, настолько общие интересы оказались у этих ребят. Посыпались названия ночных клубов, названия разных наркотиков, способов их применения, методов и мест закладки тайников… Временами казалось, что говорят они на иностранном, малопонятном для меня языке. Продолжаю убеждаться в том, как важно иметь хороших сокамерников. Не только в смысле разговорчивости (хотя и это не последнее дело), но, главное, сильных духом. Если кто-то расклеивается и думает только о своей грустной участи, это не придаёт бодрости окружающим. Иногда я видел пустые глаза тех, кто находился в шоковом состоянии. Это пугает.
Как ни странно, иногда сюда попадают и явные психи, место которым в психушке. Таким оказался парень лет тридцати – Олег из Искитима. Он убил своего отчима. Рассказал, что прибыл в СИЗО из психушки, где его, видимо, посчитали здоровым. На наш взгляд он таковым не являлся. Каким-то образом в его сумке оказались пакетики с чаем. Время от времени он жевал очередной пакетик, после чего явно начинал нести всякий бред. Можно было подумать, что в этих пакетиках наркотик. Но нет, он и нас пытался угостить этим чаем. Кирилл начал было расспрашивать его, но тот начал выкладывать такие подробности своего преступления, что стало не по себе.
Попытки Кирилла перевести всё в шутку тоже ни к чему не привели. Олег вдруг начал проявлять агрессию по отношению к одному из наших соседей, самому тихому и неприметному. К вечеру атмосфера в камере накалилась. Кирилл, как самый внушительный из нас по комплекции, отправил Олега к двери, чтобы тот просился на выход. Поглядывая на Кирилла, тот начал послушно долбить дверь. Сначала дежурный не придал особого значения нашему кипежу. Но мы решили не отступать и не ложиться спать – от Олега можно было ожидать чего угодно. В конце концов, из коридора ему дали команду – собираться на выход с вещами. В этот момент наш убийца перепугался не на шутку. Подойдя к Кириллу, он тихо спросил: «а тут не расстреливают?».
На второй день вновь поступившие попадают на медосмотр. Люди в белых халатах вызывают интерес уже тем, что они не такие как все вокруг. Смотрят лёгкие через рентген-аппарат на предмет туберкулеза (говорят, что можно отказаться), берут кровь на ВИЧ (к счастью, одноразовыми шприцами). Заново откатывают пальчики. Теперь уже не на электронном сканере, а на классической бумаге. Говорят, так надёжнее. Мы сидим в клетке, по очереди каждый идёт к аппарату. Сотрудница командует: сначала каждый палец по отдельности, а затем и всю ладонь, всё это дважды. Все руки в чёрной краске. В клетке есть кран с горячей водой и мыло. Долго прикидывал, как бы отрезать кусок мыла и забрать с собой. Но потом просто попросил у сотрудницы. Она по доброте душевной выдала крупный кусок хозяйственного мыла – чувствую себя счастливым.
Дольше всего мы были у женщины-психолога. Начали с расстановки цветных карточек на предмет «нравится – не нравится». Анкета содержала около сотни вопросов. Некоторые довольно каверзные – даже я с трудом выбираю правильный ответ. Что уж говорить про сидельцев из ближнего зарубежья. Им приходилось помогать. Смысл заполнения анкеты в том, что администрация боится – как бы кто с горя не покончил с собой. Говорят, если попадёшь под подозрение психолога, личную карточку пометят красной полосой, и тогда тебе будет уделяться особое внимание. А этого не хочется никому. Попытался выпросить у психолога авторучку, но получил в ответ: «вас тут много».
В СИЗО имеется дежурный врач. Но дозваться его из камеры практически нереально. Когда у Кирилла сильно заболела голова, он (и мы вместе с ним) весь день пытался вызвать врача. Долбить железную дверь нужно ногами со всего маха – охрана где-то далеко. В конце концов, сотрудник принёс пару таблеток от головной боли, этим дело и ограничилось. Хуже всего тем, кто страдает от зубной боли. Выход один – вырвать больной зуб, лечить его здесь никто не будет. Но и это возможно не каждый день.
Для меня самая большая опасность заключалась в повышенном давлении, гипертонии. У меня она никак не проявляет себя, нет ни головной боли, ни каких-либо других ощущений. Но в 2011 году гипертония привела меня на операционный стол в клинику Мешалкина. Поэтому на воле я каждый день принимал прописанные мне таблетки и контролировал давление. Теперь Наташе с большим трудом после обращения к начальнику СИЗО удаётся передать мне таблетки. Принесла их мне тюремный врач. Она даже измерила моё давление, когда принесла таблетки. Для этого я должен был высунуть руку в окно для подачи пищи. Но результат измерения так и остался для меня в тайне, врач только буркнула, что все нормально. Наилучший выход для сидящих здесь – не болеть. Думаю, что организм в экстремальных условиях мобилизует внутренние ресурсы. Поэтому ко мне, к счастью, за два месяца никакая зараза не пристала. Тьфу-тьфу-тьфу, как говорится. Хотя простуженные в камере были.
Контингент в камере постоянно меняется. Теперь сюда попадают и те, кто был арестован гораздо позже меня. Многие успели на воле узнать из новостей об аресте директора планетария. Видимо, пресса постаралась как следует раздуть это событие. Скандальная слава настигает меня и здесь, за толстыми решётками. Грустно думать, что моё имя запятнано теперь уже навсегда. Десятилетия безупречной работы легко разбиты в прах людьми, считающими, что они стоят на страже закона. Страшно обидно. Но нужно просто смириться с этим фактом и отрешиться от этой обиды. Может быть, это наказание за то, что слишком много о себе возомнил? Чтó ты, чтó ты – кандидат наук, марафонец… На самом деле ты – никто и звать тебя – никак. Прошу у Господа прощения за свою гордыню.
Руководство СИЗО и дежурные тоже смотрят новости. Каждый день на утренней проверке нас выводят из камеры и выстраивают у стены. Проводят личный досмотр. В это время в камеру заходит другой сотрудник и переворачивает всё вверх дном, включая несчастные матрасы, а также простукивает стены огромным деревянным молотом. Якобы ищет тайники и запрещённые предметы. Каждого из нас спрашивают статью, иногда достаточно доброжелательно уточняют подробности преступления. В мою сторону женщина-проверяющая (старшая по режиму) машет рукой – про вас мы всё знаем.
