– Ой! – Кузьма Поликарпович даже руками всплеснул. – Спился совсем становой в Верхнем. Его гнать в три шеи надобно, а мне жаль – детишек у него полон дом.
Кузьма Поликарпович отёр увлажнившиеся глаза платком и продолжил:
– А ты у нас, Андрей Степанович, одна надёжа и опора на весь уезд. Поезжай, голубчик, уважь старика, а я для тебя уже и представление губернатору нашему выправил. Как выйду в отставку – быть тебе вместо меня исправником на уезде в чине полковника.
– Я не чинов ради стараюсь, Кузьма Поликарпович. – Щёки у Холмогорова заметно порозовели. – Мне дело дорого.
– Вот и ладно, голубчик вы мой, вот и поезжайте.
Кузьма Поликарпович повеселел, вынул из шкатулки два письма и по очереди передал их Холмогорову.
– Это, – Кузьма Поликарпович протянул Холмогорову первое письмо, – передашь уряднику тамошнему, Хорошавину. Он мужик смышлёный, будет тебе, Андрей Степанович, надёжным помощником. В Верхнем стане теперь на нём всё и держится. А это, – второе письмо легло перед Холмогоровым на стол, – вручишь Сиволапову, заведующему бюро. Он передаст тебе в бессрочное пользование все материалы по пропавшим девицам. Ну! – Кузьма Поликарпович встал. Поднялся и Холмогоров. – Ступай с богом, голубчик ты мой. – И, прослезившись, расцеловал Холмогорова троекратно.
Именно по этой причине и следовал сейчас пристав стана Нижний, капитан сыскного отделения Российской полиции Холмогоров Андрей Степанович в служебном тарантасе по залитой солнцем полевой дороге и находился в весьма благостном настроении.
Белый форменный мундир расстёгнут на груди. Фуражка, пояс с шашкой и наганом лежат рядом на сидении тарантаса. Тут же покачивается и дорожный саквояж. Глаза Холмогорова полуприкрыты, но мысли крутятся вокруг порученного дела.
Просматривая документы, Холмогоров заметил кое-что интересное:
во-первых – почти все пропавшие являлись молодыми девицами от шестнадцати до двадцати двух лет от роду. Неизменно со светлыми волосами, с голубыми, синими или серыми глазами, среднего сложения тела, и роста чуть выше обычного.
во вторых – и это до глубины души расстроило Холмогорова – исчезновения происходили с завидной регулярностью, в течение последних вот уже десяти лет. Вначале они носили единичный характер и случались один раз в год на Иванов день. Всерьёз ими никто не занимался. Но за последние четыре года случаи участились и приняли хаотический характер.
Два этих момента наводили на мысль, что в районе Верхнего Стана появился злодей с душевным или умственным недугом. В наставлениях по судебной психиатрии Холмогорову доводилось знакомиться с подобным явлением. По причине сильного душевного волнения, приключившегося с человеком в какой-то период его жизни, чаще в отроческом возрасте, у него появляется стойкая не проходящая со временем реакция. Реакция проявлялась при возникновении обстановки, события или появлении образа, явившихся причиной волнения или как-то напоминающих ему об этом волнении.
В данном случае напоминанием, порождающим реакцию, видимо, являлся образ девиц. Но Холмогорова больше волновал тот факт, что случаи исчезновения девиц проявлялись всё чаще и чаще. Между последними двумя исчезновениями прошёл месяц, и в следующий раз всё могло случиться гораздо раньше.
От мыслей оторвал щелчок кнута и посвист кучера. Лошадь ускорила шаг. Холмогоров открыл глаза. Со взгорка, на который выкатил тарантас, открылся замечательный вид. В низине сквозь зелень деревьев забелели стенами мазаные хаты, засинели ставнями бревенчатые дома Верхнего Стана. На взгорке сверкнула куполом церковь. Дальше, за строениями, серебрилась изогнутая подковой река. Красота. Душа Андрея Степановича наполнилась трепетом. Он спешно начал застёгивать пуговицы мундира, надел пояс с оружием и фуражку.
Хорошавин встречал его у самого шлагбаума. Сам скинул верёвку, поднял полосатый брус и ловко на ходу впрыгнул в тарантас, успев сорвать при этом с головы папаху.
– Господин пристав, разрешите представиться: урядник стана Верхний, Хорошавин.
– Весьма рад! Холмогоров. Присаживайтесь.
Протянув руку уряднику, Андрей Степанович тут же пожалел об этом. Железная хватка широкой и крепкой, как камень, ладони урядника, говорила о недюжинной силе этого человека. Серые, проницательные чуть раскосые монгольские глаза смотрели хитро, выдавая ум и смекалку. Скуластое лицо, выбритые щёки, упрямо сжатые губы. Стройное, крепко сложенное тело отличалось ловкостью движений. Мундир отглажен, сидит ладно. Короткие сапоги горят на солнце, шаровары аккуратно заправлены, оружие в отличном состоянии.
– Как вас величать, урядник?
– Хорошавины мы. Звать Андрей. Иванов по бате, Иванович значит. Из казаков мы. Из-под Читы. Даурские, значит.
– А меня тоже Андреем зовут, только Степановичем. Будем знакомы.
– Будем. – Урядник широко улыбнулся, показав белые без изъянов зубы.
Жить решили у Хорошавина.
– Живу я бобылём. Дом большой, уживёмся.
Баня уже была протоплена. Самовар вовсю дымил. Кругом порядок, ничего лишнего, всё крепко и основательно.
– Казаки, мы. У нас без порядку никак.
Только после бани выпили по первой чашке душистого чаю с малиной, как кто-то несколько раз ударил в ворота. Урядник, сузив глаза, в одной нательной рубахе, шароварах да одетых на босу ногу галошах с обрезанными задками, скользнул за дверь. Вскоре на дворе загудели мужские голоса, тонко скулила женщина. Холмогоров вышел следом, набросив мундир на плечи.
У раскрытых ворот, грозя поднятым кулаком, урядник на повышенных тонах разговаривал с селянами:
– А я вам гутарю, устал он с дороги. Вечёрит. С утра приходите.
Перед урядником, широко расставив обутые в лапти ноги, стоял кряжистый бородатый мужик. Его густые брови нависли над сверкающими негодованием глазами. Узловатые руки он засунул за верёвку, которой вместо кушака была перепоясана красная линялая рубаха-косоворотка, надетая с напуском на серые латаные штаны. Он высоко задирал голову под напором Хорошавинского кулака, но с места не сходил.
– А ты, Андрей Иваныч, доложи его превосходительству, а ён ужо пущай сам решить.
– А ну, Игнатов, осади. Цыть у меня! Я ж тя….
– Что случилось, Андрей Иванович? – Холмогоров окликнул урядника с крыльца.
– Да вот, до Вас добиваются….
Увидев Холмогорова, мужик упал на колени и прижал руки к широкой груди:
– Ваше благородие, извольте выслушать.
Холмогоров спешно сбежал с крыльца и поднял мужика с колен:
– Что случилось?! Кто вы?
– С Ухватова мы, ваше благородие, – мужик снова начал опускаться на колени, но Холмогоров удержал его. – Вот, ехали к уряднику, да прослышали, что вас с уезда прислали. Что же это такое на белом свете творится?
Холмогоров непонимающе глянул на Хорошавина, а тот снова сунул кулак под нос мужику:
– Ты, Игнатов, гутарь разборчиво. Видишь, господин пристав в непонятии.
– Племянница моя, Катерина. Сирота. Второго дня с девками на реку ушла и пропала. С речки домой пошли – вроде со всеми была. В деревню пришли, глядь, а её и нет, – голос мужика дрогнул. – Помогите, ваше благородие, – мужик сдвинул густые брови, моргнул, и крошечная слезинка скатилась с ресницы и заискрилась в скрученных волосках бороды.
Холмогоров развернулся на каблуках. Нахмурил брови. Засопел. Заложив руки за спину, прошёлся вдоль ворот туда и обратно. Ещё раз взглянул на мужика.
– Андрей Иванович, – Холмогоров обратился к Хорошавину. – Первое – тщательно опросите всех присутствующих здесь. Все показания надлежащим образом записать, установить дату и время опроса, а так же фамилию и место проживания опрашиваемого. Второе – прикажите оседлать две верховых лошади.
Урядник вскинул глаза на Холмогорова:
– Так ведь ночь скоро, Андрей Степанович. Может, с утра и поедем?
– Нет. Я вот с ним, – Холмогоров указал на мужика в косоворотке. – Едем сей же час на осмотр места происшествия. А вы, Андрей Иванович, закончите здесь, а завтра подъезжайте со всеми бумагами в Ухватово на тарантасе. Если меня не застанете, то в Ухватове тоже проведите опросы тех, с кем купалась пропавшая девица. Объявите, что все, кто, что-либо знает о случившемся, должны явиться для опроса. Выясните, по возможности, кто видел её последним.
