Сергей Потёмкин
Музыка для Повелителя
Пролог. В воскресенье похолодает
За свои двенадцать лет Костя Дюпин пришёл к выводу, что в жизни есть две главные проблемы: первая — когда тебя заставляют оторваться от «Иксбокса», и вторая — когда родители смотрят твой электронный дневник. Хуже последнего был лишь звонок из школы… Впрочем, звонки и дневник злили родителей одинаково, так что проблемы эти он объединял в одну.
Просмотр дневника сулил скандал и запрет играть в «Иксбокс» (то есть проблема номер два вела к проблеме номер один); такие запреты Костя выслушивал раз в месяц. К счастью, интересоваться его успеваемостью чаще предки не удосуживались: мать в разъездах (работа у неё такая — гид-переводчик), а отец… Отец вошёл в систему «Сетевой Город. Образование» всего раз — когда вернулся из рейса; Косте тогда здорово влетело.
Хорошо, что морских инженеров в городе не хватает, и дома отец бывает редко… А ещё лучше, что баба Аня (двоюродная бабка Кости, к которой его спроваживали в дни маминых командировок) дружит с компьютером, как слон с балетом, — то есть не дружит совсем.
— Костик, вынеси мусор! — донеслось из кухни.
Костя чертыхнулся. Орк, в которого он метил из лука, взмахнул мечом. Нажав на паузу, Костя встал с дивана и побрёл в кухню — за мусорным пакетом.
— И хлеба купи! — велела Анна Фёдоровна (она же баба Аня). — Со своими стрелялками скоро всё себе отсидишь… Вот вернётся мать — увидишь тогда свою приставку!
Костя огрызнулся вполголоса. В прихожей он влез в кроссовки и проверил в кармане мелочь, а орк на экране всё гримасничал: занёс меч и скалился сквозь открытую дверь комнаты.
— Получишь, когда вернусь… — пробубнил Костя, выходя в подъезд.
Было жарко, хотя сентябрь перевалил за середину. Машины сверкали в удушливом зное — соседи уже вернулись с работы: пятница как-никак… И завтра они поедут на природу.
Костя с тоской оглядел двор: чьи-то родители ещё помнят, что такое рыбалка. Он же свои выходные проведёт традиционно, привычным и набившим оскомину способом — то есть в четырёх стенах.
«Ну и пофигу!» — зло подумал мальчик, идя к мусорным контейнерам.
— Здорово, Костян! — Эдуард Павлович, толстый весельчак, которого во дворе все звали Эдиком, махнул ему из гаража. Костя поздоровался в ответ. Эдик возился со своей «Ладой»: с ней он проводил больше времени, чем дома. В машине работало радио, и Костя услышал прогноз погоды:
— …весь день ясно, к вечеру ожидается небольшая облачность. В воскресенье похолодает, днём температура поднимется до плюс двадцати градусов, ночью прохладнее — до плюс четырнадцати. Возможен небольшой дождь.
«Облом вам, а не рыбалка!» — с мрачным удовлетворением подумал Костя.
Гастроном стоял рядом с домом. Выбросив мусор, он купил хлеба и уже предвкушал, как продолжит играть… Но на крыльце вдруг почувствовал чей-то взгляд. Этим взглядом его словно пощекотали — но не кожу пощекотали, а душу.
Вздрогнув, Костя остановился. И очень медленно обернулся.
У гастронома стояла женщина. В чёрном платье, кружевных перчатках (тоже чёрных) и сапожках до колен она смахивала на героиню игры, в которую Костя играл — пусть не на зомби, но на вампиршу уж точно. Правда, облик портил пакетик чипсов в руках «вампирши»: мертвецы, сосущие кровь, чипсы вряд ли едят.
И в ушах у них нет затычек.
Костя моргнул: и правда, затычки! Беруши с кисточками, как у Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани» (мама смотрела его раз двадцать: ей нравятся старые фильмы). Но кто носит беруши на улице?..
«Видимо, ненормальная…» — решил Костя, отвернулся… и услышал музыку.
Она ласкала, как накрывающая берег волна, бодрила, как птичья трель, и звала, как завлекающая на смерть сирена. Не утерпев, Костя вновь обернулся.
А зря.
На лбу женщины открылся третий глаз — рубиново-красный, прямо над переносицей. Чипсы из рук её исчезли — вместо них было что-то чёрное… Музыкальная шкатулка с торчащим наружу ключом.
Костя чуть в обморок не упал — даже не помнил, как добежал до подъезда; он больше не станет играть в ужастики. Он завернётся в одеяло и пролежит так до завтра, — а лучше до конца жизни.
Потом страх исчез.
Исчезли мысли.
Исчезли подъезд и двор.
Чей-то голос… Его звали из темноты…
«Костик…»
«Костик, вынеси…»
Сквозь мрак проступил экран телевизора — так резко, будто перезагрузили реальность. Костя замер: под ним опять был диван.
— Костик, вынеси мусор! — донеслось из кухни.
Он рассеянно огляделся.
С настенных тарелок глазели собачки — этими тарелками баба Аня обвешала всю гостиную. Но когда он вошёл сюда… и что делал последние несколько минут?
Экранный орк занёс меч, и Костя нажал на паузу.
В памяти всплыло нечто смутное — он вышел из магазина и от кого-то бежит… Приснилось, что ли?.. Но не заснул же он за игрой?!
Чертыхнувшись, Костя встал. Где-то играла музыка — очень красивая… Наверное, соседи телик смотрят.
Он вошёл в кухню с таким чувством, будто всё это уже было. Дежавю, вспомнил Костя: вроде так оно зовётся.
— И хлеба купи! — сказала баба Аня. — Со своими стрелялками скоро всё себе отсидишь… Вот вернётся мать — увидишь тогда свою приставку!
Костя тихо огрызнулся. Обувшись, глянул в комнату, где с экрана щерился орк, и бросил смутно знакомую фразу:
— Получишь, когда вернусь…
Во дворе был Эдик — он же Эдуард Павлович: возился в гараже под хиты «Авторадио».
— Здорово, Костян!
Костя буркнул «здрасьте» и услышал:
— …весь день ясно, к вечеру ожидается небольшая облачность. В воскресенье похолодает, днём температура поднимется до плюс двадцати градусов, ночью прохладнее — до плюс четырнадцати. Возможен небольшой дождь.
Купив хлеб, Костя вышел из магазина и вдруг понял: услышанная в гостиной музыка не стихла — она звучит в его мозгу. Как сказал бы отец, застряла в черепе.
А потом всё исчезло.
— Костик, вынеси мусор!
Он вновь не знал, как очутился на диване — и озирался с прежним чувством дежавю. Но затем встал и вынес мусор: не вынести его Костя почему-то не мог… И в гастроном не мог не пойти, хотя казалось, он был там.
И так раз за разом. А музыка, «застрявшая в черепе», продолжала звучать.
* * *
Скрипнула дверь, и в тёмный зал проник свет. В нём плыли пылинки — целая галактика с мириадами звёзд. Переступившая порог женщина вгляделась во тьму.
«Пылинки — это души, — подумалось ей. — Несчастные души, задержавшиеся в мире живых».
Женщина вошла, прогнав глупые мысли. В последние дни те досаждали слишком часто.
Скрип — и дверь закрылась у неё за спиной.
— Не получилось, — сказала женщина.
Вспыхнул огонёк — кто-то чиркнул спичкой. Пламя осветило лицо; спичку поднесли к свече, и та замерцала.
— Чего и следовало ждать, — сказал зажёгший свечу.
Он сидел в кресле, почти слившемся с тьмой. В руках его была книга. Женщина пригляделась:
— Читаете в темноте?
— Ты же знаешь — свет мне не нужен… А стихи любят мрак.
Женщина напряглась:
— Прочтёте что-нибудь?
Шелест страниц — и голос:
Музыка времени обманчиво нежна,
Смешков за ласками услышать не дано.
Мгновения — лишь отголоски сна,
Песчинки на серебряном панно.
Сквозь миражи секунд не ускользнуть,
И от фантомных нот спасенья нет:
Музыка времени игрива, словно ртуть,
И холодно-насмешлива, как смерть.
Пока она звучит, ты пьян и наг,
И даже гибели не чуешь, ибо слеп…
Пока тапёры не закроют саркофаг,
Аккордами секунд захлопнув склеп.