Пошла в свою комнату.

– Милена, я ухожу.

Хлопнула дверь.

Ура, не заметила!

– И можешь себе представить, – рассказывала мама вечером Грише, – чувствую лёгкость в руке. Только что была сумка, и на-те, одна ручка болтается. Срезали. А у меня в кошельке последние деньги.

Стала кричать, да толку-то что. Советуют идти в милицию. И вот такое чудо. Руку в карман сунула, а там кошелёк.

– Я же говорила тебе, мама, не клади деньги в сумку, – встреваю я, – Чудо – это я. Я переложила кошелёк тебе в карман. Я же знала, что сумку украдут.

– Да откуда ты могла знать?

Представьте себя на маленьком острове. До большого берега рукой подать, там суета жизни, там плохое и хорошее, а вы здесь на острове совсем одни.

Вот и я со своим Знанием нередко чувствую себя на таком острове. Люди совсем близко, но я одинока.

"Откуда ты можешь знать?" Этот вопрос я слышала раз двести. И это самое трудное – объяснить откуда. И Гриша был первый, кто пришёл на мой остров, который по аналогии с местом изгнанием Наполеона я в шутку называю островом слепой Милены. Так вот брат верит мне однозначно. Правда, и он не сразу понял, что от меня не зависит наступление откровения.

– Расскажи мне, пророчица Милена, сдам я завтра экзамен – спрашивал он меня, заканчивая последний курс института.

– Не знаю.

– Но ты же ясновидящая.

– Да ну тебя!

А вообще хочешь, скажу – нет, не сдашь.

Я смеялась, я действительно не знала, сдаст ли он экзамен.

Зато я знала именно тем своим Даром – Проклятием, чем занимался мой братец накануне экзамена с соседкой Гусей. Когда меня накрыло это Знание… Ну, что тут объяснять. Мне лет-то всего ничего было, а тут сцены из порнофильма. Смотри я фильм, я бы и не узнала, что там на экране делается. А здесь, как будто рядом с ними… Краснела и бледнела.

А вы говорите – Дар.

Экзамен братец тогда завалил – так ему и надо! – зато именно с тех пор твёрдо уверовал в мой талант. Забавно. Я ведь как раз про экзамен ничего не знала. А про другие открытия и его нежности с соседкой я, конечно, с Гришей не делилась.

Мама тоже постепенно поверила. Хотя и долго считала всё, со мной происходившее, простым совпадением.

Но, в общем-то, и она стала посетительницей моего острова.

Ещё подруга Наташка.

Но её мои провидческие признания почти всегда раздражали. Может, потому что я говорила ей то, что ей бы не хотелось слушать.

– Зря ты о нём думаешь – отвечаю я на восторженные излияния в сто какой-то раз влюблённой Наташки.

– Почему ты так считаешь? Или опять Знание твоё дурацкое?

– Ага, опять.

– Ну и держи его при себе. Сколько раз я просила.

А я стараюсь держать при себе, но не всегда получается. А когда и получается, не всегда считаю себя вправе скрывать. Такое чувство, как будто кто-то неведомый, кроме всего прочего, наложил на меня ответственность.

Ответственность решения, что лучше: промолчать и дать возможность надеяться, хоть и зря, или всё сказать, избавив тем самым от напрасных иллюзий. Скажите, что бы Вы выбрали?

Впрочем, всё это мелочи. А вот сегодня… Да что там говорить. Сегодня мне действительно тяжело. И я не знаю, что делать.

Мой город – Санкт-Петербург; Моя школа – а я ещё ученица – школа-интернат для слепых и слабовидящих детей имени Гротта; Мой класс 10 – лучший класс на свете.

В нашем классе учится всего девять человек. Из девяти полностью незрячие только мы с Наташей Кравчук и безусловный лидер коллектива Стёпа Горшин.

Марина Вульская – больной зуб нашего класса и лично мой, входит в число тех, у кого сохранён хоть и небольшой, но остаток зрения.

Марина Вульская… Голос у неё белый-белый. Говорит, как поёт. Да она и поёт. Закончила музыкальную школу, хоровое отделение.

Она и сама тоже безупречно белая. Просто боишься её испачкать одним своим аморальным присутствием. Она не прогуляла за всё время учёбы ни одного урока, не списала ни одной контрольной. Я не в состоянии представить Вульскую в детстве, намочившую, вопреки приличиям, хотя бы одну пелёнку.

Кстати, о контрольных. Знаете, как мы занимаемся? Прежде всего, и пишем, и читаем мы при помощи рельефного шрифта Брайля. На парту кладём прибор: такая металлическая штука. В этот прибор вставляется лист специальной брайлевской тетради, который фиксируется штифтами. Пишем грифелем – похожим на шило инструментом. Учебники кладём на левый край парты. Мы уже давно привыкли пальцами левой руки считывать текст с книги, а правой – орудовать грифелем. Ничто не мешает при необходимости точно также читать шпаргалку, только по понятным причинам шпаргалки на парту не выкладывают. Зато в парте, как специально, устроена очень удобная полочка, расположенная прямо под крышкой рабочего места. Туда складываются как не нужные в данный момент тетради, прибор, книжки, так и заранее приготовленный листочек с подсказкой. Для того, чтобы воспользоваться шпорой, достаточно запустить одну руку под крышку парты, а другой списывать прочитанное. Остаётся только не забывать время от времени делать вид, что читаешь учебник. Сами понимаете, присутствие учителя в классе ведь никто не отменял. Особенно артистичные ученики иногда и притворяются озадаченными, как будто ломают голову над заданием. Но я это не приветствую. Зачем? Это уже прямое издевательство. Я хоть и не Вульская, но считаю, что у всего должен быть разумный предел.

Ну да это я к слову.

В конце полугодия класс ожидало нешуточное испытание: контрольная по алгебре. Материал был трудный. Контрольную боялись все, кроме отличников.

– Представляю, сколько двоек мы нахватаем, – сокрушённо сказала Наташа, когда наша учительница по математике, Вера Андреевна, объявила день контрольной.

– Не сомневаюсь, ответила Вера Андреевна. Ваш класс какой-то особенный. Вы даже списывать друг у друга толком не умеете. За всеми другими только и следи, а у вас это дело почему-то совсем не отлажено.

– Мы стараемся учиться честно, – отозвалась Вульская.

– Похвально, – усмехнулась Вера Андреевна.

Бывает молодые педагоги, что называется, косят под «своих в доску». Дескать, я свой, меня бояться не надо. Но "свой" очень быстро начинает понимать, что при таком раскладе ученики на счёт "раз" садятся на шею и попросту перестают воспринимать педагога всерьёз. Тогда наступает время для другой крайности. Надеваются ежовые рукавицы. Ребята, которых вдруг начали «строить», демонстрируют решительное сопротивление. Связь учитель – ученики рвётся навсегда.

Вера Андреевна не была вчерашней студенткой пединститута. Ни под кого не косила. С ней можно было поговорить, посмеяться, но зарываться никому не позволялось. Поэтому Веру Андреевну мы не просто уважали – любили.

– Слушайте, бездарный народ! – подал голос Степан Горшин, лишь только за математичкой закрылась дверь, – я уязвлён в лучших чувствах. Как, вы даже списать друг у друга не можете?

А давайте этой контрольной вернём Вере веру… – кто-то в классе засмеялся, а Стёпа продолжал, – веру в любимых учеников. Маша, сможешь достать карточки с заданиями контрольной?

– Легко, – откликнулась бойкая Маша Фёдорова, – Я видела, Вера часто раскладывает карточки на своём столе.

В один из дней брат как всегда привёз меня в школу. Я, попрощавшись с Гришей до вечера, поднялась на третий этаж, Длинный коридор, в самом его конце наш класс. Открываю дверь.

– Привет всем,

– О, ты уже пришла? – зазвучал на этот раз розовый голос моей подруги.

– А у нас тут новость. Машка достала карточки с заданиями контрольной. Мы всё переписали и уже вернули карточки Вере в кабинет…

Послышался звук открывающейся двери. Шаги.

– Кто-то пришёл?

– Да, это я.

Вульская.

Плевать на неё.

– Ну и как задания?

– Стёпа с Юлей всё решили. Там два варианта. Каждый переписывает оба на всякий случай, а на контрольной просто списываем в тетрадь решение своего.