– Похоже, ты был хорошим внуком, раз всему научился у деда? – спрашиваю в шутку у отца, не ожидая, что вопрос вызовет у него улыбку.

– Ну, как тебе сказать? – Папа снял с плиты чайник. Плеснул в стакан крепкого черного чая, сделал с наслаждением глоток и принялся делиться воспоминаниями детской поры.

Я вслушивался в его рассказы и представлял, как маленький Русланчик отправился кататься на трамвае – был в их время такой бесплатный «детский аттракцион», когда можно зацепиться за вагон и проехаться по всему городу, если не попадешься. Постовой милиционер (мне он почему-то представлялся в белом кителе со свистком) снял Руслана с трамвая и привел за ухо к дедушке. Но очередное строгое предупреждение от милиционера и наказание от Дзухо, не повлияло на папу, он продолжал шалить. Однажды не на шутку разозлившись на своих родных дядек, он поджог в отместку дом. Пожар, слава Богу, успели потушить, но Русланчику тогда досталось сильно. Слушал я и удивлялся, как после всей этой головной боли, что папа доставлял окружающим, бабушка и дедушка продолжали его любить.

Отец глотнул чая, отставил стакан в сторону, взялся за кочергу.

– Видишь, как хорошо и грамотно горит печь? – папа открыл дверцу и не спеша поворошил угли в топке. Отсвет очага заблестел в его глазах. – Вслушайся, как она гудит.

Я порадовался мерному гулу печи и отцовскому умению.

– Помню день, когда дедушка Дзухо печально сказал, что скоро я с теткой Лизой отправляюсь в Казахстан – к маме Азе… – Папа сделал тревожную паузу. – Не знал радоваться мне или печалиться, я ведь в свои двенадцать лет совершенно не помнил мать… Все мои представления о ней связаны с какой-то выцветшей черно-белой фотографией. Но не поехать я не мог…

Отец умолк. Я всмотрелся в его глаза, представляя, как прошла встреча матери с сыном после стольких лет вынужденной разлуки? Как, наверное, непросто оказалось Русланчику шагнуть в неизвестность, оставляя дом заботливого дедушки Дзухо и доброй бабушки Фатимы.

– Ну, все! Горит как надо! – произнес папа, подбрасывая в огонь пару совочков угля. – Тяга хорошая. Учись сынок, в жизни пригодится, – Его рука потянулась за сигаретой. – Ложись спать. Я покурю и тоже пойду.

Да, век живи – век учись. Сколько всего ты знаешь и умеешь, папа! На твою жизнь, начиная с безрадостного детства, выпало столько трудностей, а сколько ты нам еще не рассказал. Я мечтаю однажды научиться топить печь также искусно, как это делаешь ты!

– Спокойной ночи, пап!

– Спокойной ночи, сынок!

Мама сидела на диване и задумчиво смотрела вдаль. Я лежал рядом, положив голову ей на колени. Она заботливо и нежно поглаживала мои белокурые волосы. Необъяснимое чувство покоя и безмятежности, так необходимое мне – пятилетнему мальчишке, наполняло меня. Это чувство можно смело назвать одним словом – любовь. Для многих из нас слово любовь навсегда связано с образом самого родного человека. Мама – значит любовь. Любовь – так звали мою маму. И она никогда не переставала любить. До последнего вздоха…

– Мама, спой мне песенку про моляка!

– Ну, давай вместе.

Мама запевает с выражением: «Бескозырка белая, в полоску воротник. Пионеры смелые спросили напрямик…» Я с радостью подхватываю: «Какого палень, года, с какого палахода, и на каких молях ты побывал, моляк?» Буква «р» дается мне с трудом. Мама весело смеется и целует меня за старания. Я невероятно счастлив.

– Мама, – решаюсь задать мучивший меня вопрос. – А почему моих длузей зовут Петя, Славик, Мулат, а я Томик?

– Потому что ты Томас! – Ее палец игриво касается кончика моего чуть вздернутого носа.

С трудом размышляю над ее объяснением, оно мне явно не помогает.

– А я лусский? – пристаю к маме.

– Русский, конечно русский! – смеется она.

– А бабуля сказала, что я осетин.

– Ну и осетин тоже!

Мне трудно понять: и русский, и осетин. Но над парадоксом размышляю недолго, во мне вспыхивает новая идея:

– Мама, а мы сегодня пойдем к бабе с дедой?

– Да, они ждут нас на обед, и баба Аза испекла твои любимые пироги.

Я тут же подскакиваю с дивана и замираю по стойке смирно:

– С калтошкой?! Ням-ням! Идем сколее, мама, я плоголодался.

– Да ты ж мой маленький! – изумляется мама. – Неужели никто тебя не кормит?! Ну, пойдем, обувай скорее свои сандалии.

Раз в неделю баба Аза пекла пироги с различной начинкой, а, чтобы угодить моим капризам, стряпала больше всего пирогов с картошкой и ждала меня в гости. Жили они с дедушкой в том же доме, что и наша семья, только через один подъезд. Поэтому уже через минуту я с шумом спускался по ступенькам вниз, напевая слова любимой «Бескозырки». Во дворе я осмотрелся по сторонам и, оставив маму далеко позади себя, вприпрыжку поскакал по сухому асфальту до бабушкиного подъезда. Наш микрорайон построен недавно, но благодаря быстрорастущим карагачам и тополям стал достаточно тенист, чтобы скрыть от июльского солнца. Вот и знакомый подъезд!

Я взбежал на третий этаж. Перед самой квартирой остановился перевести дыхание. Обычная деревянная дверь, выкрашенная в светло-голубой цвет. До звонка я пока не доставал, пришлось постучать.

– Это кто там пришел? – раздался за дверью ласковый голос бабули. Она всегда угадывала мое появление по стуку и начинала игриво спрашивать: «Где мой мальчик?» Меня это забавляло. Я понимал, что сейчас бабе Азе предстоит долго разбираться со сложной системой дверных замков и многочисленных засовов, поэтому терпеливо ожидал снаружи. Через дверные щели в подъезд проник запах свежеиспеченной сдобы – это бабушкины осетинские пироги! Я предвкушал угощение.

– Томик! – обеспокоено позвала мама с лестничной площадки нижнего этажа. – Ты здесь?

Я повернулся на ее голос и радостно отозвался:

– Здесь, мама! Поднимайся быстлее, пилоги с калтошкой есть!

Послышались ее мерные шаги по ступенькам. Щелкнул последний засов, и дверь распахнулась. Меня встречал стойкий аромат домашней выпечки и радушные объятия бабушки.

– Томачка, знаешь, что я для тебя приготовила сегодня? – спросила баба Аза и, не дожидаясь ответа, восторженно объявила: – Пирог с мясом!

– Ула! Вкуснятина!

На пороге появилась мама.

– Привет! – добродушно поздоровалась она.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – ответила бабушка в свойственной ей манере. Баба Аза – грозная осетинка и не самая приветливая свекровь, поэтому в ее интонациях всегда проскальзывала толика недовольства снохой.

Из кухни с важным видом помощницы выглянула моя старшая сестра Нелли, вся перепачканная мукой. Следом в прихожую вышел и глава семейства – дед Мамикон. У меня с ним особые отношения, к тому же, своим необычным именем я обязан ему.

Дедушка Мамикон по национальности ассириец, родом из Тбилиси, по отчеству «Томасович». Когда я родился, он, ни с кем не советуясь, пришел в роддом. С шампанским, цветами и конфетами, преодолев все кордоны, дедушка ввалился в послеродовую палату в тот момент, когда меня принесли маме для кормления. С шумом свалив подарки на стол, он спросил: «Мальчик?» Смущенная визитом свекра мама утвердительно кивнула. Дед Мамикон поправил за козырек большую кавказскую кепку «аэродром» и громко на всю палату объявил: «Томас!» – это означало, что отныне меня будут звать этим странным заграничным именем.

– Ну что, хохол, пироги есть пришел? – привычно «поддел» меня дед и без малейшего намека на улыбку продолжил с очень серьезным видом. – Давай, иди, ночуй в доме у своей хохлушки!